Жизнь Исуса Христа - Фредерик Фаррар

В это самое время из числа присутствующих тут законников, вероятно, какой-нибудь ученый преподаватель, напитанный благочестием Мазоры, попытался прервать грозный поток укоров. Он конечно вообразил, что молодой Пророк Назаретский, всегда мягкий и кроткий сердцем, говоривший среди народа словами, в которых дышал дух беспредельной любви, — мягчится, возвратится снова к любви и снисхождению. Он, вероятно, думал, что, прервавши Его слова, он остановит разрушительную бурю пробужденного в Нем гнева. Он еще не дошел до того знания, что ни один строгий и великий характер не лишен задатков праведного гнева. И таким образом, не зная всего того, что происходило в сердце Спасителя, и удивившись, что люди высокопоставленные дозволяют разбить себя вконец, умилостивляющим тоном сказал Ему: Учитель! говоря сие, Ты и нас обижаешь.

Да! Он делал им упреки за то, что они складывали на плечи других ношу, которую не хотели нести сами; строили гробницы пророкам, которых убили своими грехами; сидели задом к дверям знания и хранили ключи от него, так что никто не мог войти туда. Он укорял их за то, что на них, как на преступном поколении, лежала кровь пророков, начиная с крови Авеля до крови Захарии, погибшего между жертвенником и храмом[382].

Такое же, но еще сильнейшее, еще ужаснейшее слово высказано Иисусом гораздо позднее, в храме иерусалимском, в последнюю великую неделю Его земной жизни. Но при этом случае Он с небес своего нравственного превосходства низвергал еще только первые поражающие их молнии своего тяжело неболевшего сердца. Они, может быть, предполагали, что Иисус будет увлечен их видимой приличностью и притворным гостеприимством, но Он знал, что не от чистого сердца предлагались Ему эти наружные ласкательства. То обстоятельство — что Он был между ними один и что в подобном сборище мог ожидать постоянно измены, — не имело для Него большого значения; пламенный меч предостережений и осуждения крутился над ними с обещанием впоследствии, когда не раскаются, снести им головы. Они не могли привлечь Его к себе ни на одно мгновение. Притворное расположение и поддельное дружество не внушали никакого почтения. Пусть пустопорожние вежливости и утонченные учтивости текут широким потоком и мягче масла из уст людей, хранящих неприязнь в сердце; пусть эти люди, хотя гортань их похожа на открытую могилу, льстят языком своим; но они не скроют ничего от очистительного огня божественного провидения и не оставят за собой ничего, кроме исчезающего дыма. Настало для Иисуса время показать этим лицемерам, как хорошо известна Ему обманчивость их сердец, как глубоко презирает Он их распущенность в жизни.

Они почувствовали, что открытый разрыв неизбежен. Торжество было прервано. Книжники и фарисеи сняли с себя маски. Из ласковых друзей и заинтересованных совопросников они обратились в то, чем действительно были, в заклятых противников. Окружив Иисуса, они упорно и настоятельно требовали от Него мгновенно ответов; закидали кучей вопросов, чтобы испытать Его, дознаться о Его исповедании; принуждали говорить Его и, в то время как Он находился в засаде, как ловкие охотники, бросались на Него, чтобы добиться сознания в ничтожности Его познаний, в ошибочности понимания, а больше всего в какой-нибудь еретической мысли, на которой можно было бы им составить законное, так давно задуманное ими обвинение.

Как успел удалиться Иисус из этого неприличного места; как избавился от этой вспышки вражды, рассказа нет. Вероятно, для Него достаточно было раздвинуть в сторону своих врагов и приказать оставить себя в покое. Ибо, по моему мнению, в народной толпе явилось уже некоторое подозрение или получено сведение о том, что происходило внутри дома. Народ внезапно столпился[383]; мысль об ненависти и зависти фарисеев к Иисусу переходила от одного человека к другому. Легко может статься, что глухой, гневный ропот извне вовремя предупредил фарисеев об опасности дальнейших неприязненных действий и Иисус вышел к народу, сохранив присутствие духа, хотя сильное, но справедливое негодование к преследователям светилось в Его взоре. Обращаясь сначала к ученикам, а потом к тысячам слушателей, Он высказал торжественное предостережение: берегитесь закваски фарисейской, которая есть лицемерие. Он говорил им, что меж ними присутствует Тот, перед чьими взорами, яснейшими в тысячу раз солнца, не существует никакой тайны. Он повелевал им не страшиться людей, страх перед которыми могли поселить грустные смуты последних дней, но бояться Его, Который имеет власть, по убиении, ввергнуть в геенну[384]огненную. Бог, Который их любит, будет о них заботиться, и Сын Человеческий исповедает перед ангелами Божиими того, кто исповедал Его пред человеками.

Когда Он говорил таким образом, вдруг слово Его прервано было беспокойным возгласом не вражды, не неудачно рассчитанного вмешательства, не непреодолимого восторга, а просто вопросом по гражданскому праву и собственному интересу. Какой-то жадный и малообразованный член этой толпы, видя множество слушателей, слыша слова, полные авторитета и власти, зная о недавнем поражении фарисеев, ожидая, может быть, непосредственного откровения силы, приписываемой преданиями Мессии, решился воспользоваться случаем для своих собственных семейных целей. Он думал, — если позволено будет такое выражение, — что отлично обделает свое дело, а потому обратился к Иисусу с нелепой и непочтительной просьбой.

Учитель! скажи брату моему, чтоб он разделил со мною наследство.

Строго было всегда высказываемо Спасителем порицание такого сильного себялюбия. Спрашивавший принадлежал, по-видимому, к тем слишком обыкновенным характерам, для которых вся вселенная заключалась в их собственном «я», рассуждал, что предметом явления Мессии было оказание ему помощи в дележе с несговорчивым братом. Иисус, отклонив от себя эти жалкие ожидания, предостерег самого спрашивавшего и всех, кто это слышал, от допущения себя предаваться надеждам на получение земных удобств. Как коротка и как полна значения эта небольшая притча, которую Он рассказал им о глупом богаче, который в своем себялюбии, дошедшем до жадности, надменности и забвения Бога, мечтал, что может располагать всем по-своему усмотрению; вообразил, что не существует смерти, что кроме хлеба нет другого предмета для поддержки духовной жизни; твердил, что того, что можно есть и пить и на что можно веселиться, достанет на много лет, для того чтобы насытить его душу. Как вдруг, словно страшное эхо, раздались с небес эти поразившие его сердце слова окончательного приговора: «безумец! ты лишаешься вдруг всего!»

А затем Иисус развил эту мысль более пространным образом. Он рассказал, что жизнь больше еды и тело — одежды; напомнил, что Бог в большую, чем Соломонову, славу одевает не трудящиеся лилии и питает беззаботных ворон, которые ни сеют, ни жнут. Пища, одежда и много имущества не исчерпывают еще всего содержания жизни. У человека есть лучшие предметы для изыскания, высшие надежды впереди. Не дозволяйте себе носиться по возмущенному морю забот, не основанных на вере; да будет жизнь ваша жизнью безбоязненных надежд и свободной любви, жизнью человека, опоясанного по чреслам и с горящим светильником в руках ждущего с минуты на минуту неизвестного возвращения господина!

Замечания обращены были по большой части к ученикам, хотя слушал их весь народ, которому также объяснялась вся важность значения притч. Но Петрово любопытство не утерпело, чтобы не спросить Иисуса: Господи! к нам ли притчу сию говоришь или и ко всем?

Спаситель не дал никакого ответа, но самым лучшим было Его молчание. Пусть каждый человек видит в себе этого верного и мудрого слугу! Он получит благословение. Но настолько же будет ужасна судьба человека прожорливого, жестокого, неверного и пьяницы, которого Господь застанет среди его греховной жизни.

При мысли об этом великом суде облако печали осенило сердце Спасителя. Он подумал об отвергнувшем Его мире, в котором должны возгораться жесточайшие войны; подумал о разделении семей и разлучении друзей. Крещением должен Он был креститься, и душа Его томилась, пока это совершится. Огонь пришел Он низвесть на землю, и приятнее было бы, если бы он уже вспыхнул. Этим огнем было духовное крещение, — очистительный огонь, который вместе вдохновляет и ослепляет, просвещает и истребляет, делает твердой глину и расплавляет золото. Нам пришло при этом на память одно из замечательных, хотя дошедшее только по преданиям выражение, приписываемое Спасителю, которое находится в некотором соотношении с сейчас высказанными думами Иисуса:

«Кто близко Меня — близко огня; кто далек от Меня далек от царства небеснаго».

Но от этих печальных мыслей Он тотчас же перешел к непосредственным нуждам слушателей. По красноте вечерней зари на небе, из сгущающихся облаков, они могут предсказать, что пойдет дождь или поднимется сильный ветер, почему же они не умеют отличать знамения времени? Разве они не рассмотрели знамений, видимых в отдаленных небесных полях и рассеянных в воздухе, которым они дышат, и по земле, которую попирают ногами, а в особенности, если поищут их усерднее во внутреннем состоянии их собственных душ? Если они хотят видеть звезду, которая бы направляла их путь и влияла на их судьбу, то они должны не сводить с нее глаз и, забывая об изменчивых небесах внешних обстоятельств, углубляться каждый в свое собственное сердце. Наступили последние времена для людей и народов.