Жизнь Исуса Христа - Фредерик Фаррар

И с какой необычной любовью и одушевлением внушаемы были эти поучения! Если б они были высказаны в сухом, поучительном слове, могли бы они так тронуть сердце, увлечь воображение или начертаться неизгладимо в памяти духа, кто их слышал? Нет! вместо одежды схоластического педантизма они облечены были в короткий рассказ, основанный на самых обыденных случаях обыкновенной жизни, полной простоты и бедности. Человек, во избежание палящего жара, путешествуя ночью, является в дом своего друга. Хозяин, будучи сам беден, не имел чем угостить его, но, не желая даже в поздний час ночи пренебречь обязанностями гостеприимства, пошел в дом другого приятеля, чтобы занять три хлеба. Приятель был уже в постели; с ним лежали его маленькие дети; дом его кругом был заперт. На кроткую и усердную просьбу он отвечал дерзко и грубо: не безпокой меня. Однако же друг его знал, что пришел к нему с добрым намерением и не переставал стучать до тех пор, пока, наконец, не вследствие добрых побуждений, но вследствие упорства стучавшего, приятель встал и дал ему, чего тот просил. Кем-то прекрасно замечено, что точно так же, когда сердце, которое у нас постоянно в путешествии, нечаянно в полночь (то есть во время величайших несчастий) возвращается к себе домой, то есть приходит само в себя и чувствует голод, а у нас нечем насытить его, Бог требует от нас смелой и докучливой веры. Если подобное упорство в просьбе побеждает отказы человека немилостивого, то насколько больше будет оно иметь силы перед Тем, кто любит нас лучше, чем мы любим самих себя, и кто скорее готов нам на помощь, чем мы на молитву!

Надо заметить, что рассказ о жизни Христовой на земле полон света и тени. Выдастся рельефно какой-нибудь короткий период или даже один день, а затем целые периоды остаются в неизвестности. Но мы забываем, — а если содержим всегда в памяти, то нас ничуть не поразят эти явления в евангельских рассказах, — мы забываем, как велика и как необходима была у Него задача научить апостолов, приготовить их к будущему действованию в мире. Если сравним умственное развитие Его избранников в то время, когда Он призвал их, — этих простых благородных, но весьма недалеких, робких и не скоро подвижных к верованию рыбаков, — с тем, которое мы видим, когда Он удалился от них и ниспослал на них дары св. Духа: то должны будем согласиться, что невелики еще бывали перемежки Его благодетельной деятельности даже в то время, когда слова Его обращались к жившим с Ним в истинном свете Его Божественного лица. Конечно, блаженны выше царей и пророков; блаженны превыше всего те, которые имели особое счастье разделить с Н им самые задушевные мысли и наслаждаться зрелищем этих безгрешных лет во всей их ангельской чистоте и невинности: но, если им специально предоставлено такое благословение, то это не ради их, но ради мира, извлечение которого из отчаяния и слабодушия в чистоту, отрезвление и правду составляло их прямую задачу, — ради тех святых сердец, которые с этих пор будут наслаждаться хотя только духовным, но ближайшим Его присутствием, чем апостолы, которые имели возможность подниматься вместе с Ним на пустынные холмы или ходить возле Него, когда Он наслаждался мирным вечером при прозрачных водах Галилейского озера.

День начавшийся этим поучением и сообщением молитвы, не предназначен был окончиться полным спокойствием. Немного дней Его жизни в течение этих лет проведены Им без неприятного столкновения с грехом и страданиями человеческими, но в этот день представилось Ему зрелище самое дикое, самое ужасное[372]. Пред Ним предстал человек, страдавший слепотой, немотой и безумием, вследствие тех странных и непонятных влияний, которые общее верование приписывали демонскому обладанию. Не желая оставить его беспомощной жертвой во власти злого духа, Иисус взглядом и словом избавил жалкого страдальца от ужасного гнета, успокоил, исцелил и восстановил его, так что слепой и немой стал и говорить, и видеть. Из последующих слов Спасителя видно, что у евреев существовала какая-то форма заклинания, которая до некоторой степени была действительна, но только в случаях менее важных и простейших. Избавление от таких сильных чар, как те, которыми связан был этот человек, сила возвратить свет закрытым перепонкою глазам, слово — связанному языку и разум — одичалой душе — представляли нечто такое, чего никогда не видывал народ. Чудо это заставило трепетать от изумления, произвело неудержимый взрыв удивления, потому что тотчас же среди народа начались открытые споры; может ли имеющий такую силу быть кем-нибудь иным, а не обещанным освободителем? Не это ли Христос, сын Давидов[373], твердили друг другу свидетели события.

Враги Его не могли отрицать совершения великого чуда и, не зная, чем его опровергнута, только ожесточались и бесновались внутренно. Как рассеять то глубокое впечатление, которое произвело оно на умы пораженных зрителей? Пришедшие из Иерусалима книжники, — люди более ловкие и хитрые, чем их простые галилейские братья, — придумали наконец опровержение. Он имеет в себе веельзевула, так бесстыдно разрешили они трудную задачу, — и изгоняет бесов силою князя бесовского[374]. Странно только то, что при этом выражении ни на чьих устах не появились слова, которые слышались после в Иерусалиме, когда взведено было на Него подобное же обвинение: это слова не бесноватого[375]. Но народ галилейский был невежествен и доверчив, а эти важные и почтенные инквизиторы из Святого города имели огромное и наследственное влияние на их недалекий разум и, чувствуя себя нередко оскорбленными словами Иисуса, не знали, что делать. Страх Его личного влияния, — присутствие чего-то больше, чем человеческого, которое чувствовалось даже при любвеобильной снисходительности, — сила верно разгадывать чужие мысли, — неустанная и неусыпная энергия благодеяний, — странный ужас, который внушал Он жалким беснующимся, — речь, которая возвышалась по временам до строгого обличения, а иногда, по нежности и прелести ласкала, как ласкает мать детей на груди своей, — изгнание их, неверующих, из нового мира, о котором Он проповедовал как о царстве Божием: одним словом, трепетное чувство, что до некоторой степени Его взор и присутствие становило их в ближайшие, чем прежде, отношения с миром невидимым, все это в неприготовленных для принятия истины личностях возбуждало мысль и желание прибегать к дерзкой богохульной и беспощадной лжи.

Но в нескольких коротких словах Иисус опроверг их софизм. Он доказал грубую бессмысленность предположения, что сатана может сделаться собственным своим врагом, — указавши на заклинания, так часто совершаемые ими самими и их учениками, хотя по большой части безуспешно; доказал, что сила, исходящая от Него, должна быть выше и совершенно противоположна сатанинской, а поэтому должна быть духовной и Божественной; предостерег от страшного греха и опасности, заключающихся в их хуле на св. Духа, — присовокупивши, что этот только единственный грех не прощается ни здесь, ни в будущем веке. После такого таинственного предостережения, изменив свою речь на более ясную, Он просветил светом истины их озлобленные, лукавые сердца, что ложь и клевета произрастают вновь из корней и жилок скрытой злобы, что черные выдумки их ехидной злобы проистекают из злых толь ко сокровищниц, таящихся в глубоком мраке, где погас истинный свет. Наконец, возвысив голос, который не перестанет звучать вечно, Он внушил им, что слова человека обличают истинные свойства его сердца и что за эти слова, ровно как за всякое праздное и легкомысленное слово, он должен будет дать отчет в последний день. Сила и величие этой речи, благоговейная торжественность преподанного им увещания заставили, по-видимому, замолчать фарисеев и задержали возобновление их бессмысленного и дерзкого богохульства. Вдруг среди наступившей тишины[376] какая-то женщина из числа присутствующих, — хотя и привыкшая питать уважение к длиннополым фарисеям, с их бахромками и филактериями, но в глубине сердечной чувствовавшая, на какой неизмеримой высоте стоял выше настоящий проповедник, — в безотчетном благоговении, возвысив голос из народа, воскликнула:

Блаженно чрево, носившее Тебя, и сосцы, Тебя питавшие!

Нет, отвечал Он: блаженны слышащие слово Божие и соблюдающие его.

Женщина с глубоким и сильным увлечением ее пола воскликнула, как благословенна была Мать такого Сына! Действительно благословенна была Мать и благословен плод чрева Ее. За то, что веровала, она была благословенна превыше всех женщин[377], но не исключительно. Есть более важное, более высокое благословение, — благословение за послушание Слову Божию. Очень многие женщины, говорит св. Златоуст, — считают блаженной Пресвятую Деву и желают быть такой же матерью, как Она! Что же им препятствует? Христос устроил нам широкий путь к этому блаженству, и не только женщины, но даже мужчины могут совершить этот путь, — путь послушания, который дает нам возможность уподобиться родившей безболезненно Матери.