Жизнь Исуса Христа - Фредерик Фаррар

«Кто близко Меня — близко огня; кто далек от Меня далек от царства небеснаго».

Но от этих печальных мыслей Он тотчас же перешел к непосредственным нуждам слушателей. По красноте вечерней зари на небе, из сгущающихся облаков, они могут предсказать, что пойдет дождь или поднимется сильный ветер, почему же они не умеют отличать знамения времени? Разве они не рассмотрели знамений, видимых в отдаленных небесных полях и рассеянных в воздухе, которым они дышат, и по земле, которую попирают ногами, а в особенности, если поищут их усерднее во внутреннем состоянии их собственных душ? Если они хотят видеть звезду, которая бы направляла их путь и влияла на их судьбу, то они должны не сводить с нее глаз и, забывая об изменчивых небесах внешних обстоятельств, углубляться каждый в свое собственное сердце. Наступили последние времена для людей и народов.

На этом окончилась проповедь. Наступало время, когда они уже не услышат слова Его. Окруженный врагами, которые были не только могущественны, но глубоко оскорблены, — нелюбимый ближайшими придворными того царя, во владениях которого жил, — следимый открытой ненавистью и тайными шпионами, к которым народ относился с почтением, — чувствуя, что толпа не понимала Его и что в сердцах вождей и учителей уже начертан был Ему смертный приговор, Он отвернулся на время от родной земли и пошел в города чужие и языческие, чтобы хоть там найти мир и успокоение, в которых Ему отказал дома.

ГЛАВА XXXIV

Среди язычников

Тогда Иисус, отправясь оттуда, пришел в пределы Тирские и Сидонские[385].

Такова краткая заметка, которая предшествует немногим сведениям об этом периоде Его жизни и учения, заслуживавшем особого нашего внимания, если бы рассказы были поподробнее. Но только один и единственный случай относительно Его пребывания в языческой стране рассказан у евангелистов. Казалось, что в отдаленной стране Он без сомнения мог ожидать не только безопасности, но и успокоения, однако не то вышло на деле. Мы имели уже случай заметить, что молва об Его чудесах проникла даже в старофииикийские города и, как только Он успел войти в соседние селения, скрыться уже было невозможно. Одна женщина узнала Его и пошла за небольшой толпой путешественников с отчаянным криком: помилуй меня, Господи, Сын Давидов, дочь моя жестоко беснуется.

Нам может показаться, что на такую молитву Спаситель ответил тотчас же исполненным любви одобрением, тем более, что удовлетворяя ее мольбу, Он мог бы символически указать, что царство Его обнимает три огромнейшие отрасли языческого мира. Потому что женщина эта по происхождению была хананеянка и сирофиникиянка, по политическому положению — римская подданная, по религии и языку — гречанка, и на ее просьбу о милосердии к Мессии избранного народа можно было бы глядеть как на первый плод пажити, на которой произрастет доброе семя впоследствии в Тире, Сидоне, Карфагене, Греции и Риме. Но не принадлежит ли эта наша дума к одним из тех бесчисленных указаний нашего ошибочного понимания не только пустых и ложных преданий, но даже истинных событий? Иисус не отвечал ей ни слова.

В евангелиях не встречалось ни одного случая заметить подобной, кажущейся холодности со стороны Иисуса, а следовательно, и отыскивать причин подобного действования. Их могло быть только две: или Он желал испытать чувства своих учеников, которые, в тесном духе еврейской исключительности, не были еще приготовлены видеть благословение, преподаваемое не только язычнице, но женщине из проклятого рода хананеян. Правда, что Он исцелил раба сотника, но тот был все-таки римлянин, известный благодетель евреев и по всей вероятности прозелит. Скорее же всего можно предположить, что, зная последствия, Он желал испытать полноту веры женщины, с одной стороны, чтобы увенчать ее более полной и славной наградой, с другой — научить, чтобы в Нем уважала она не простой иудейский титул, который приписала Ему хотя и удачно, но совершенно случайно. Так как каждое чудо исполнено нравственного значения, то, может быть, Он желал навсегда ободрить наши молитвы и надежды и научить нас молиться и надеяться настоятельно, если бы даже лицо Его, вследствие неисполнения наших прошений, показалось для нас мрачным и уши его — отвращенными от слушания.

Утомительны были эти беспокойные крики, и ученики стали просить, чтобы Он отпустил хананеянку. Но, как будто бы их заступничество не имело никакой силы, Он сказал ей: Я послан только к погибшим овцам дома Израилева.

Тогда женщина приблизилась, припала к ногам Его и, поклоняясь Ему, говорила: Господи, помоги мне. Можно ли было не тронуться такой скорбью? Следовало ли отвергнуть подобную просьбу? Захочет ли Он дозволить ей возвратиться домой, чтобы, мучась целую жизнь, глядеть на припадки беснующегося дитяти? Коротко и холодно с этих уст, никогда не отвечавших ничем, кроме совершения дела любви, на такую усердную просьбу слетело жесткое слово: не хорошо взять хлеб у детей и бросить псам.

Подобный ответ мог охладить душу хананеянки и, если бы Он не провидел в ней той редкой веры, которая в кажущемся отказе может видеть расположение и готовность, Он не отвечал бы ей таким образом. Но никакие снега ее родного Ливана не могли погасить огня любви, который горел на алтаре ее сердца, и быстр как Его, был ее бессмертный ответ:

Так, Господи! но и псы едят крохи, которыя падают со стола господ их.

Хананеянка победила. Она торжествовала. Ни на одну минуту не желал Иисус продолжать муку ее недоумения. О женщина! воскликнул Он, велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему. Трогательны в своей простоте слова, которыми св. Марко заключает эту историю: и, пришедши в свой дом, она нашла, что бес вышел, и дочь лежит на постели.

Как долго пробыл Спаситель в этих странах и где останавливался, неизвестно. Поспешное удаление Его оттуда обусловливалось общеизвестностью, которая следовала за всеми Его движениями и которая в стране, где Он намеревался спокойно поучать своих ближайших и наиболее любимых последователей, а не проповедовать и не совершать дела милосердия, только мешала Его предначертаниям. Поэтому Он оставил эту землю. С смешанным чувством скорби и интереса глядел Он на Тир с его великолепной торговлею, его древними преданиями, его пышным и отвратительным идолопоклонством, его близкими отношениями к истории и пророчествам иудейским, — на Сарепту, с ее воспоминаниями о бегстве и чудесах Илии, — на Сидон, с его ловлей пурпуровых раковин, гробницами некогда славных, но давно забытых царей, с минаретами, возвышающимися среди пальмовых и лимонных рощ, возле голубого исторического озера, — на белые паруса бесчисленных судов, направляющих плавание к языческим островам, а так же к славным южным пределам греческим, италийским и испанским. Но назначением Иисусовым был не покой в этих местах; почему, оставляя позади себя финикийские храмы Мелькарфа и Ашера, Ваала и Астарофа, Он обратился на восток, вероятно, через глубокую горловину стремительного Леонта, с его берегами, окаймленными цветущими олеандрами, и, таким образом, достигши истоков Иордана, путешествовал к дальнему южному берегу в пределы Декаполиса.

Декаполис[386] было название дистрикта, к востоку граничащего с Иорданом, к северу лежащего на одном градусе с Дамаском, а к югу — на одном с Явоком и представляющего северную границу Переи. Десять городов в одном и том же дистрикте, который заселяли язычники и который евреи, по возвращении из плена, не имели возможности возвратить в свое владение, составляли отдельную Римскую провинцию. Объявивши себя вольными, они составили конфедерацию. Прием, сделанный Иисусу у этих язычников, был чрезвычайно благосклонен. Поэтому, пришедши туда, Он не мог воздержаться от применения чудотворной силы своей к некоторым страдальцам, искавшим Его помощи. В одном из этих городов (Гераза, Гадара, Гиппос, Пелла, Гергеса, Скифополис) Иисус исцелил глухого, который едва мог говорить[387]. Он мог бы исцелить Его одним словом, но были, надо думать, при этом обстоятельства, на основании которых желательно было произвести исцеление постепенно и употребить видимые знаки. Он взял глухонемого в сторону, вложил свой палец ему в ухо и, плюнув, коснулся языка его, а затем произнес: Еффафа! отверзись! Здесь снова нам не открыто, какое непосредственное влияние опечалило дух Его. Он мог взглянуть с грустью на глухонемого; мог взглянуть с грустью на целое поколение; мог взглянуть с прискорбием вообще на грехи, которые унижают, и страдания, которые мучают человека. Но конечно, Он взглянул с истинною любовью и состраданием и конечно этот взгляд донесся в виде ходатайства до очей Господа, Бога богов.

Народ этой чужеземной страны, не привыкший к Его чудесам, находился в безмерном изумлении. Напоминание Его о содержании чуда в тайне, по обычаю, было нарушено; пропадала всякая надежда на разобщение с людьми. Исцеление сделано было, по-видимому, в самом близком соседстве с восточным берегом Галилейского озера, и великое множество народа последовало за Иисусом к вершине холма, возвышавшегося над озером (вероятно, близ Вади Семака), куда приносили хромых, слепых, немых, глухих и слагали у ног милосердого врача, который исцелял их. Исполненные сильного и радостного удивления, декаполисские жители не могли насытиться удовольствием видеть Его и, будучи полуязычниками, прославляли Бога Израилева[388].