Горы дышат огнем - Веселин Андреев

твоего мужа!..

Потом, когда мы собирались в доме бай Ивана или у бай Сандо, Иван рассказывал о тех временах, пел песни, о пастухах и гайдуках, о своих страданиях. Живой, лукавый, таким он и запомнился. Мне выпало на долю сказать ему прощальное слово на этой земле, а он, улыбающийся и в этот момент, уже не слышал меня.

И тетю Неду я видел недавно. Она не знала, что дни ее сочтены, а я старался не выдать своей печали и казаться веселым. Слава богу, она ничего подозрительного в моем поведении не заметила, и ее лицо, покрытое морщинами, радостно светилось.

Прокопавшись целую ночь в овраге и не найдя никакого оружия, мы с Мильо на рассвете отправились на гору Мургана, а бай Сандо вернулся в Челопеч.

Помню, был яркий солнечный день. Мы хорошо поспали, хотя и недолго, но как-то быстро почувствовали себя отдохнувшими. После полудня солнце начало ласково пригревать, это было несколько необычно для конца октября. Мы искупались. Конечно, не одновременно. Лазар рассказывал, как в один из жарких дней он и Цветан решили искупаться в реке. Они уже разделись догола, когда мимо них проследовали полицейские. Такого нарочно не придумаешь! И им ничего другого не оставалось, как вежливо кивнуть и сказать: «Добрый день, господа!» Полицейские стыдливо отвернулись и продолжали свой путь к Дикому лесу на поиски «разбойников». Шедший следом лесник Пешо, наш ятак, незаметно шепнул Лазару, чтобы они поторопились уйти...

Усвоив этот пикантный опыт, мы купались по очереди, охраняя друг друга. Однако раздетый, даже под охраной товарища, чувствуешь себя бессильным в этой глухомани и беспомощным, как младенец. А ведь было же и такое удовольствие на земле, как быстрая речка, блаженное чувство легкости!..

Потом мы отправились осматривать горы. Разве есть в нашей Старой Планине некрасивые места?..

На горном хребте, протянувшемся от Мургана к Бабе, громоздятся фантастические скалы-утесы. Кажется, будто какая-то подземная сила вытолкнула ввысь кипящую лаву, которая моментально застыла. Ветры сделали свое, и теперь одни утесы стали похожи на неприступные крепости, другие — на каких-то сказочных воинов. И даже здесь, в камнях, зарождается жизнь: кое-где видны пятна мхов.

Под утесами раскинулись просторные поляны, чистые и мягкие, еще совсем свежие. Они протянулись до самого букового леса возле ущелья. К югу в лучах солнца мерцает Пирдоп. Единственный Пирдоп, к которому ведут пастушеские тропы изо всех сел, расположенных в котловине. За ним в тихом желто-оранжевом пламени — Средна Гора. К северу — одни горы, покрытые лесами и лугами, спускающиеся к равнине и Дунаю. (Увидев совсем близко острие Свиштиплаза, мы сразу же определили самый короткий путь к нашему лагерю.) Посмотришь на восток — складки гор тянутся куда-то к Вежену, отлянешься — перед тобой Мургаш.

Просторы — безбрежные, исхоженные нами вдоль и поперек. Все это — партизанская, чавдарская земля, по которой, выражаясь гайдуцким языком бай Цветана, гуляют партизаны.

Лежа на спине, погруженный в свои мысли и мечты, я ждал чуда, и это чудо свершилось: рядом со мной сидел усатый воевода Панайот Хитов: «Отсюда мы отошли к Златице, где в какой-то овчарне встретили Тотю с четырьмя парнями. Мы захватили Тотю с собой и отправились к Этропольским горам. Там мы напали на златицкого мюдюра[68] и победили его. В тот же самый день за нами была послана сильная погоня, и мы попали в беду. Турки окружили нас со всех сторон. Я расставил ребят и приказал каждому занять свое место в засаде. Счастье улыбнулось нам. Я убил софийского бюлюкбаши, а ребята уничтожили четырех турецких жандармов и нескольких ранили». Он показывал те места, где развертывались события, и я отчетливо видел, как все это произошло...

Однажды мы гостили у бай Павла Минова, брата Ивана Ганаты. Ето овчарня находилась у самой вершины горы на такой уединенной, поросшей папоротником поляне, что я подумал: «Построить бы здесь хижину!» (Впоследствии здесь действительно выросла туристская база «Мургана», которой гордятся челопечане.) Овчарня была сложена в форме конуса из длинных, тонких стволов бука, связанных наверху и покрытых листьями, по которым стекала дождевая вода.

На вбитой в землю суковатой палке висел небольшой черный котел. На слабом огне варился куртмач[69]. Молоко было осеннее, густое, и его приходилось все время помешивать, чтобы не подгорело. Бай Павел орудовал закопченной деревянной ложкой. Мы с Мильо и два пастуха прилегли. Время от времени вспыхивали тонкие щепки, и таинственные тени плясали на смоляных буковых бревнах.

Тепло. Уютно. Мы с бай Павлом и виду не подали, что знаем друг друга. Мы говорили о политике, о положении на фронтах, о партизанах, а пастухи рассказывали о своем крае. В этой задымленной лачуге на Балканах, через открытые двери которой виднелось звездное небо, легко было мысленно вернуться на сто лет назад, к пастухам, побратимам Захария Стоянова. Какими беспросветно темными были те люди! Этих отшельников в народе называли вампирами и лешими. Мои земляки не просто ушли с тех пор на сто лет вперед, они стали уважаемыми людьми.

И все же от рассказов пастухов на меня повеяло дыханием той далекой эпохи. Один из пастухов, тщедушный человечек, без конца рассказывал истории о телятах с двумя головами и ягнятах с шестью ногами, о мертвецах, что кричат в могиле, о поросятах, которые едят детей. Когда речь зашла о русских, он удивился, что я не знаю, какие у них есть лучи: пустят они их — сразу все машины у германцев останавливаются. А кроме того, русский может спать в снегу три ночи — и ничего ему не делается... Рядом с такими людьми чувствуешь себя беспомощным — спорить с ними бесполезно! Я понимал, что рассказы эти имели одну цель — развлечь нас и понравиться нам. Неизвестно, что они потом расскажут о нас...

Куртмач получился замечательный! Он был совсем такой, как дома. А где еще найдешь такое молоко, которое пахло бы всеми горными травами?

Мы отправились к нашей землянке.

Какими разными бывают деревья! Здесь буковый лес весь светился. Кругом — мягкая осенняя пестрота, но каждый оттенок под лучами солнца приобретал особую свежесть. Никогда не видел я такого красочного леса! Потом мы вошли в грабовую рощу. Непрерывным дождем падали мелкие листья, превращаясь под ногами в труху. Деревья все больше обнажались, лишь белели пятна на стволах. А потом — дубняк! Глубокая колея на проселочной дороге тоже засыпана листьями. Перистые листья, цвета светлой меди, будто только что выкованные искусным мастером, застилали землю