Горы дышат огнем - Веселин Андреев

шелестящим ковром. Казалось, ступи на них — и они зазвенят металлическим звоном, но они мягко шуршали под ногами.

Красив ты, мой лес!..

Время, которым мы располагали, истекало, и нам пора было возвращаться в чету.

ЖИВЫ НАРОДНЫЕ БУДИТЕЛИ

Мы с Орлином блаженно развалились на сеновале бай Сандо Пушкарова. Разговариваем, дремлем. В тот день Орлин рассказал кое-что о своей жизни, раскрыл мне душу. По его мягкому говору и потому, что он пропускал некоторые слова, я догадался, что он из Килифарева Тырновского края. Впервые он разоткровенничался. Потом я прочитаю его письма к родителям и узнаю, что он был любящим, заботливым сыном. В каждом письме: «Мама, не беспокойся!.» В конце апреля 1943 года: «У меня все хорошо. Мама, не тревожься!» Мама ничего не знает, но он в это время уже отправился в отряд.

Позже, трепеща от радости, я прочитаю два его письма из отряда («из лесу», как говорит его мать). Я испытываю тревожное, удивительное чувство, слушая сегодня голос Орлина; он говорит, а я ни о чем не могу его спросить. Я хочу, чтобы и вы услышали его голос. Это голос нашего прошлого, который лучше всего расскажет о наших тогдашних думах и чувствах. Конечно, Орлин стремится утешить родителей, но не только... «Вы не должны отчаиваться, а, наоборот, должны радоваться тому, что я ношу псевдоним, который с гордостью произносят все свободолюбивые люди...

Отец, я знаю, ты поймешь, почему я должен был начать новую жизнь. Мы живем в необычное время, и если б я попал в руки полиции, кто знает, что бы стало со мной... Я сумел скрыться, и теперь я на свободе... Может, вы спросите, почему я не вел себя тихо, ведь я только что начал работать? (Орлин со своими товарищами открыл портновскую мастерскую.) Но ведь не в этом смысл жизни. Сегодня задача одна — добиться победы. Только тогда мы сможем сказать, что живем настоящей жизнью. Путь, избранный мной, действительно опасен, но это славный путь. Я уверен: народ оценит наши заслуги». Снизу большими буквами: «Горы». И в другом письме: «Я хочу одного: чтобы вы были спокойны и не думали, что может случиться со мной. Я жив и здоров. Я бы хотел вам о многом написать, но обстоятельства не позволяют мне сделать этого. Когда увидимся, расскажу, где нахожусь, многое расскажу о своей жизни. Я хотел бы повидаться с вами, но работа у меня такая, что заглянуть к вам не удается. Не исключено, что как-нибудь увидимся. На этом кончаю. Обо мне не беспокойтесь. Если выпадет счастье вернуться к вам живым и здоровым, тогда счастливее нас никого не будет».

Он был простым портным, но мыслил по-ботевски: «счастливее нас никого не будет...».

И вдруг — залп. И второй, и третий. Беспорядочные залпы. И будто над самой головой.

Орлин одним прыжком оказался у дверей. Я скатился по соломе. Высунул голову наружу. Ничего. Вопросительно взглянули друг на друга. Хуже всего, когда не знаешь, откуда грозит опасность. Снаружи было еще светло.

Пришел бай Сандо, спокойный, как ни в чем не бывало.

— Что это была за трескотня?

— Да так, ерунда. Жандармы...

— Жандармы? А ну-ка расскажи!

— Да неужели вы такие пугливые? Я смотрю, вы их боитесь?

— Не в этом дело, бай Сандо. Мы должны знать, что случилось.

Мы не сказали ему, что в этот вечер неподалеку отсюда должны были встретить нашу чету. И грузовик из Софии!..

Оказалось, ничего особенного не произошло. Просто хоронили полицейского, убитого где-то у горы Богдан (как потом стало известно, его убили партизаны отряда имени Георгия Бенковского), и при этом салютовали ружейными залпами.

На похоронах присутствовало начальство, одна пространная речь сменяла другую. Наиболее ретивым оказался батюшка: он проклинал нас и призывал за одного полицейского убить сто партизан.

Как только стемнело, мы с Орлином, распрощавшись с бай Сандо (тот сказал свое неизменное «Боже ж ты мой! Куда вы торопитесь?»), отправились в путь. Шли лесом, полями, лугами и заблаговременно спустились к условленному месту встречи — там, где от Пирдопского шоссе дорога поворачивает на Мирково. Конечно, лучше было бы назначить встречу немного дальше, у «Пятерых братьев» — красивого благородного дерева, от одного корня которого вверх устремлялись пять стволов. Сколько совещаний и встреч состоялось под его ветвями! Вполне возможно, что полиция его уже заприметила...

Бачокировцы пришли вовремя и залегли в широкой межевой канаве. Началось тревожное ожидание.

Тревожным оно, в сущности, стало через час-другой. Одноглазый грузовик (одноглазый потому, что светил одной своей правой фарой) никак не появлялся. Однако каждый тревожился в одиночку. Никто не хотел, чтобы тревога стала общей, даже несуеверные молчали, боясь накликать беду. У нас уже был печальный опыт с этими грузовиками!..

Мильо и Алексий решили отправиться в Буново, чтобы узнать, как обстоят дела: связь с Софией осуществлялась через Чичо. Мы знали, что это неблизкий путь, но тем не менее вскоре начали ворчать: наверное, уплетают где-нибудь теплый хлеб и осенний сыр! А грузовика все не было. Темная, холодная ночь. Скрипят стволы деревьев. Товарищи спят, прижавшись друг к другу по двое, по трое. Кто-нибудь очнется, спросит: «Ничего, братец?» А внизу тлеют огоньки — Радославово. Если б мы знали, что вскоре оно будет называться Чавдар, это томительное ожидание не угнетало бы нас так...

Мильо и Алексий вернулись далеко за полночь. Ничего не удалось сделать — грузовик не придет!

Вот тебе и одежда, и обувь, и лекарства! Как мы будем зимовать в этих тонких пиджаках, изодравшихся в колючих зарослях терновника? И большинство из нас, можно сказать, босые...

— Я уступаю свою шубу Храсталачко! — объявляет Здравко, мечтавший о шубе.

— Не надо мне ее! — дергается Христо: когда он зол, шутки до него не доходят.

— Я же вам говорил: мы не бачокировцы, а маркототевцы[70]!

— Бабушка твоя маркототевец! — возмущается Брайко. — Некоторые товарищи, оказывается, ни черта не способны понять.

— Братец, не говори ты мне больше о грузовиках: мне дурно делается! — с трагическим выражением просит Баткин.

— Ну что ж! Придется бить жандармов! — подводит итог самый большой оптимист в чете Мустафа.

И пожалуй, он прав. Ничто, черт возьми, не достается нам легко!

Откуда-то из темноты я услышал голос Митре:

— Андро, поди сюда.

Он, Стефчо, Коце и отделенные расположились под одним из деревьев.

— Андро, что это за село?

— Радославово.

— Ты там бывал? Знаешь его?

Знаю