Смерть старателя - Александр Николаевич Цуканов

одеждой.

Вернулся на Омчак, когда едва брезжил рассвет. Дома быстро переоделся, взлохматил волосы, вышел в майке и трениках на лестничную площадку, стал стучаться к соседям, убеждая их, что они своей громкой музыкой не дают ночью спать.

Ему казалось, выстроил четкую схему, подобрал людей, нашел перекупщика в Нижнеколымске, успешно сбыл девяносто килограммов золота за два раза, получил большие деньги, и вдруг все лопнуло. Пришлось отменить очередную заброску золота в Нижнеколымск. Он пытался понять, где и на чем прокололся и что успел пронюхать агент-пробирщик. Приготовился к допросам. Они начались через сутки, но не по золоту, а по начальнику пробирной лаборатории, какие-то формальные: когда и где видели в последний раз Гладышева? Где были ночью 21 августа?

— Да я ночевал у себя дома.

— Кто может подтвердить?

— Соседи. У них музыка грохотала, я их урезонивал ночью…

Искали серьезно. Привезли солдатиков из конвойного взвода с овчарками, старательно прочесывали местность, опрашивали весь поселок. Рыскали на катерах вдоль реки.

Вскоре снова устроил на фабрику опытную пробирщицу Бондареву, которую он называл за глаза «кобылой» и изредка баловал по ночам. Диагноз на палочку Коха у нее не подтвердился, что лишний раз убедило: разработка у «гэбни» шла серьезная, не подлови случайно стукача-информатора у себя в кабинете, то хлебал бы тюремную баланду, от чего проползал по животу холод, снова хотелось в туалет.

Дмитриенко на долгое время притих, мучаясь вопросом, что сумели накопать, взяли в оперативную разработку или нет?.. Постепенно успокоился, решил: «Ничего не успели, иначе бы начали трясти по-серьезному».

За последний год у него скопилось около ста килограммов золотого песка, он надеялся на помощь начальника РОВД, но старый Фуфел, как он его обозначил в своей записной книжке, что-то темнил, просил подождать, просил не торопиться. И вот он стоит на пороге кабинета и хитро улыбается, татарская морда. «Опять денег будет просить», — подумал Дмитриенко, вылепляя на лице улыбку.

— Чайку налить, Алексей Кабирович?

— Чаю напился у директора. А коньяк мне сегодня нельзя…

— Вот те раз! — показно удивился Дмитриенко. — Печень, что ли, затрахала?

— Нет, водитель мой заболел. Я сам за рулем. Может, и к лучшему. Пойдем в машине переговорим.

Майор, отдуваясь, при запредельной полноте ему всюду летом казалось жарко, минуту-другую барабанил пальцами по стеклу, оглядывая широкую Тенькинскую долину с чередой сопок, убегающих к горизонту. Сентябрьский день выдался по-летнему теплым, только багряно-желтая листва на деревьях напоминала об осени. Он думал о пенсии, что ишачил два года с приставкой «и.о.», а теперь могут в любой момент отправить на заслуженный отдых. Никак не мог начать разговор с инженером…

— Тебе сколько годов, Виталий? Тридцать шесть всего-то! Мне зимой полтинник.

— Гульнем, да, Алексей Петрович?

— Я пробил по своим каналам залетных парней. Приехали из Москвы. Числятся охранниками на Петровском рынке у Амира Озоева. Щупальцы. Ищут каналы скупки золота.

Дмитренко слушал внимательно и от возбуждения потирал свои огромные ладони с густой порослью черных волос у запястий, ждал дальнейших вводных от майора, который все медлил, словно перед прыжком в ледяную воду.

— Значит, так, переговори с этим ингушом Баграевым. Кстати, он местный. Жил на Колово, доучивался на Нелькобе. Живет с напарником в гостинице. Найдешь. Про меня ни слова. И не жадничай. Фасуй товар — в мелкие партии. Деньги взял — проверил. Отдал товар и пережидаешь. Если прихватят с небольшой партией, то по новому законодательству это условный срок и штраф. Но это в худшем случае. В любом случае я тебя отмажу, если… Ну че ты лыбишься? Вообще ты понимаешь, во что мы ввязываемся?

— Не понимал, так не пришел бы на поклон. А жадности во мне нет. Просто я риск уважаю. Будоражит, как в карточной игре. Так что будь спокоен, умру, но не продам друга.

Майор ухмыльнулся, искренняя горячность Дмитренко его немного приободрила, он распрямил морщины на лбу и подумал привычно: что ж, кто не рискует, тот не пьет шампанское.

Кахиру Баграеву пришлось пять суток трястись на автомобиле по колымской трассе через Сусуман, Мяунджу до Усть-Неры. Затем Якутск, Тында. Измаялся он в дороге. Устал. Путь долгий, но зато, как он понял, самый надежный для доставки золота. Ни постов, ни милиции. А только пыльные грунтовки, долгие перевалы, изредка встречные автомобили.

Амир Озоев поначалу вспылил: «Это же почти две недели в дороге! И максимум тридцать килограммов».

Но Кахир убедил: десяток килограммов золота — можно откупиться, замять дело, а больше ста — это катастрофа, шум на всю страну.

— Теперь тщательно отбираю курьеров из мусульман, чтоб не ширялись, а водку, если и пьют, то потаясь, с опаской. Спешка в таком серьезном деле, как лавина в горах, начинается с малого камня!

— Ты становишься с годами рассудительный, словно мулла. А меня в спину толкают… — Амир недоговорил, так сказал лишнее, ухватился за папку с документами по Петровскому рынку, которые он просматривал ежедневно, особо уделяя внимание финансовым отчетам. — Когда прилетишь в Магадан, дай знать.

Кахир ухватил нервозность «шефа», подозревал, что виной тому Резван с его чеченскими борцами за свободу и независимость во главе с Каримом. Но не стал переспрашивать. Он просто знал и всё. И два года назад осторожно предупреждал Амира, что у волков своя дорога, а у них своя. Подробностей по Жорику Кацо Кахир не знал, знал лишь, что именно Резван со своими головорезами заставил грузина переоформить Петровский рынок на Амира Озоева. Потом они тихо и незаметно вывезли Кацо из столицы. Об его исчезновении написали в газетах и умолкли. Но Амир попал из одной кабалы в другую, еще более жесткую, хотя это называлось добровольными пожертвованиями в пользу свободолюбивого народа Ичкерии.

Когда возникла тема колымского золота, то Резван тут же слил всю информацию Кариму. Амир старательно отбивался, убеждал, что невозможно делить мясо неубитого джейрана, что риски огромные… Карим настоял на своем, заставил привлечь к этому делу бригаду Резвана. За месяц бойцы объездили Ягоднинский район, прижали одиночек, что мыли золото без лицензии, обобрали и под страхом смерти обязали все намытое золото продавать только им. Окрыленный удачей Резван приехал в Сусуман, но здесь столкнулся с жестким отпором местных бандитов вора в законе Кнехта и милиции. Одного бойца покалечили, двоих «гопников» пришлось выкупить из КПЗ за приличные деньги с жестким напутствием — больше здесь не появляться.

Золотая Тенька заартачилась. Предприятий осталось на золотодобыче меньше десятка. Методы Резвана здесь не работали. У каждого ружье, а то и «Сайга» — охотничий карабин, а если колымчане упрутся, то будут стоять