Дымовое древо - Джонсон Денис

– Как, как, КАК тебя зовут? – выкрикнул Эванс.

И она ответила:

– Меня зовут Мадонна.

За стеной, в баре проигрыватель опять завёл «Ты потеряла это чувство любви», и нагая Мадонна задвигалась. «Я сегодня так возбуждена, так возбуждена, так возбуждена», – стонала она. Джеймс не чувствовал ни рук, ни ног, ни губ, ни языка. Стоя меньше чем в метре от его лица, она с минуту пританцовывала под музыку, потом села на кровати, широко раздвинула колени, вставила сигаретный фильтр между половых губ и выпустила из промежности колечко дыма, пока ящик в соседней комнате наигрывал «Удовольствие»[66] группы «Роллинг Стоунз». Мадонна откинулась на спину, на кровати остались только её голова и плечи, высокие каблуки опустились на пол, туловище крутилось под ритмы «Барбары-Энн», а они все вместе подпевали… «Господи всемогущий, – молилась какая-то часть его души, – если это и есть война, пусть же мир никогда не наступит!»

* * *

Этим солнечным утром на одну из своих консультаций явились трое «кучи-кути». Держались они особняком – заняли навес рядом с бункером номер один, и никто из разведотряда «Эхо» даже не подумал их оттуда вытеснить. Особенно страшен был чернокожий парень. Он ходил в рейд с каким-то разведывательным патрулём дальнего действия, бойцы которого бродили ночами, по самое не хочу накачавшись стимуляторами, и лишали жизни любого мужчину, женщину или ребёнка, какой им ни попадался. Его шевелюра представляла собой взрыв из буйных завитушек, он раскрашивал себе лицо, как индеец, и разгуливал в мундире с подрезанными рукавами. Был среди них и самый настоящий индеец – низкорослый, поджарый, колченогий, откуда-то с Юго-Запада; этот-то, в отличие от негра, казался вполне вменяемым. Третий парень был по происхождению то ли итальянцем, то ли даже кем-то из ещё более далёких краёв, греком, может быть, или армянином. Этот никогда ни с кем не говорил – даже с полковником, своим непосредственным оперативным руководителем.

Полковник же Сэндс тем временем, в этот самый миг, болтал, не умолкая. Никаким полком он, по совести говоря, не командовал, а был скорее из числа почётных полковников, каковой чин принято жаловать в южных штатах особо уважаемым людям, так что за глаза его кликали «полковником Сандерсом», а редкие утренние собрания в биваке на западном склоне горы Доброго Жребия – «Словом пастыря».

Однако полковник был не дурак. Он обладал каким-то сверхъестественным чутьём и будто бы читал чужие мысли:

– Вы, ребята, понимаете, что я штатское лицо. Я лишь советуюсь с вашим лейтенантом; я не отдаю ему приказы. Но всё-таки я дирижирую нашими операциями – в широком смысле. – Он гордо стоял, озаряемый беспощадными лучами тропического утра, и держал руки на бёдрах. – Двенадцать недель назад, тринадцатого ноября моя альма-матер, университет Нотр-Дам, сыграла, должно быть, самый кровавый матч в своей истории против Мичиганского университета. Обе команды превосходны. Обе – непобедимы. Обе – рвутся в бой. – На полковнике были брезентовые, как и на его слушателях, ботинки, новенькие тугие джинсы «Левис», рыбацкая жилетка с множеством карманов. Белая футболка. Очки-авиаторы. Из заднего кармана торчал синий козырёк бейсболки. – За неделю до игры студенты Мичиганского университета забросали кампус Нотр-Дама листовками с самолёта. Листовки были обращены к «миролюбивым селянам Нотр-Дама». Там был вопрос: «Зачем вы боретесь против нас? Зачем упорствуете в заблуждении, будто бы можете одолеть нас в открытом и честном бою? Ваши вожди вам солгали. Они заставили вас поверить, будто вы способны победить. Дали вам ложную надежду».

О чём это он так рассыпался? Тон полковник взял отчасти шутливый, а отчасти – зловеще-таинственный. Из его уст неслась то бессмысленная трескотня, то речь, достойная по меньшей мере Кеннеди. Сам он предпочёл бы, чтобы Лейтёха-чокнутый увёз его кататься по горе на джипе, а он жевал бы сигары, потягивал бы виски из бокала, сжимая между колен винтовку М-16 и надеясь пострелять по тиграм, леопардам или кабанам.

– Теперь этот матч между Нотр-Дамом и Мичиганом, о котором я вам рассказываю, уже прозвали Игрой века. Он важен для меня не только как для бывшего полузащитника «Боевых ирландцев», но и как для нынешнего врага Вьетконга. Долго я пытался раздобыть плёнку с этим матчем. Хотелось бы, чтобы каждый солдат на этом театре военных действий узнал, что́ тогда случилось. Надеюсь, я смогу достать и киноматериалы о том, как наши «Боевые ирландцы» ехали на поезде на стадион «Спартан» в Ист-Лансинге, что в штате Мичиган. Вдоль всей железной дороги по кукурузным полям и молочным фермам стоял народ с растяжками: «Безмерна, Мария, Твоя благодать, первого места Нотр-Даму не видать!» Хотелось бы показать каждому из вас, что́ видели «Ирландцы», когда въезжали на стадион – а там собралась толпа в семьдесят шесть тысяч человек: все и скандируют, и качаются, и скачут, и вопят. Жаль, не можем мы сесть все вместе и посмотреть начало матча.

Играли «Ирландцы», окутанные облаком невезения. Главный наш принимающий – Ник Эдди – ещё до начала игры поскользнулся на льду, когда спускался с поезда, и повредил плечо. Следующая неудача: после первого же удара наш центральный нападающий покинул поле на носилках. Потом на нашего квотербэка Терри Хэнрэтти навалились всей кучей – и вот уже его уволокли со стадиона с вывихнутым плечом. К середине второго периода «Мичиган» уделывал нас со счётом десять-ноль. Но этот молоденький диабетик, запасной квотербэк по имени Коули О’Брайен каким-то образом подал тридцатичетырёхъярдовый тачдаун запасному принимающему по имени Боб Гладьё – видите, даже фамилия не ирландская! – и затем «Ирландцы» сдерживали натиск «Мичигана», пока прямо в начале четвёртого периода наш снайпер не забил трёхочковый.

Вот вам и ничья, десять – десять. До конца матча одна минута тридцать секунд. У наших мяч на собственной линии, на тридцати ярдах. Вот поле. Вот ворота. Вот команда.

Но главный тренер, тренер Парсегян, принял решение объявить, что время истекло, и провозгласить ничью. Принял решение оставить поле без победы.

Так вот – почему так вышло?

Так вышло потому, что провозглашение ничьей не уменьшало их шансов на победу в общенациональном чемпионате. С ничьей «Ирландцы» по-прежнему оставались на первом месте в масштабе всей страны. И через пару недель и в самом деле выиграли этот чемпионат. Разгромили «Троянцев» со счётом пятьдесят один – ноль.

Так вот, думаете, я скажу вам, что это было мудро? Что ж, может, и было. Может, и мудро. Но неправильно.

Потому что в тот день в Ист-Лансинге, выступив против заклятого врага, они ушли с поля без победы.

С серебряного ёжика полковника по лицу градом струился пот, но он не утирался. Он убрал руки с бёдер и со смачным хлопком ударил правым кулаком по открытой левой ладони – кулаком столь же широким в костяшках, как у какого-нибудь борца-тяжеловеса.

– Ей-богу, – произнёс полковник, – я добуду плёнку с записью этого матча. Мы обязательно сядем и посмотрим его все вместе – прямо здесь, в этом лагере. Так вот, послушайте. Не хочу, чтобы вы без толку гадали, зачем я вам всё это рассказываю. Я вам всё это рассказываю, ибо именно с этим мы сами неизменно сталкиваемся лицом к лицу здесь и сейчас. Перед нами неизменно будет клочок земли, а за ним – враг. И сдать этот клочок земли в погоне за какими-нибудь смутными образами будущего – это точно не по-нашему. Сейчас ваша задача – держать в безопасности нашу посадочную зону на этой высоте, разведывать входы в туннели и наносить их на карту. Самим спускаться в эти подземные ходы вам не придётся. Для этой работы люди у нас имеются.

И действительно, люди для этой работы имелись – безбашенные «кучи-кути». Эти ребята заползали головой вперёд в тёмные норы в земле, зажав в одной руке пистолет, в другой – собственные яйца, а в зубах – фонарик, по всему региону Кути. Само название «кучи-кути» овевали легенды. Что касается разведотряда «Эхо», то у него не водилось столь же броского прозвища, однако ввиду близости к местности Каофук их с неизбежностью нарекли «коровоёбами» – такое вот дурацкое невезение. Дело даже не дошло до того, чтобы намалевать эту кличку на чём-нибудь краской, – из-за её непристойности.