Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

нас уже давно нет синь – «веры в духов». Мы можем переводить и понимать этот текст только как школьник, который пытается «понять со словарем» сложную иностранную книгу, языка которой он не знает. Это и есть – все без исключения «переводы» Лунь юя. Единственный способ подняться над всеми этими «мозговыми» проблемами и в прямом смысле слова «занырнуть в существо» книги – это самому получить духовный опыт «выше» опыта Вэнь, например, опыт «Царства Небесного». Другого пути правильного восприятия и понимания этой книги нет и никогда не будет.

Итак, мы вроде бы прекрасно разобрались с этим суждением, однако у внимательного читателя осталось некоторое сомнение относительно правильности понимания начальных слов Учителя. И действительно, почему «младшие братья» и «сыновья» поставлены рядом? И почему «младшие братья» вдруг оказались перед «сыновьями», а не после них, что было бы более логичным? что́ объединяет эти две категории? И не включает ли само понятие «сыновья» одновременно и «младших братьев»? И почему «сыновья», выходя из дома, должны вести себя как «младшие братья» наравне с этими действительно «младшими»? Просто чепуха какая-то. И неужели этим несмышленым пока «младшим» уже надо что-то знать про человека-Жэнь, и даже почитать его, да вдобавок к этому еще пытаться «подражать» Вэнь-вану? В таком возрасте ребенок обычно более склонен играть в игрушки, резвиться и шалить (и даже сам Конфуций в этом возрасте тоже играл в «игрушки», хотя и ритуальные).

Мы уже отмечали, что Конфуций – это великий психолог. И неужели он мог допустить в своем высказывании такие оплошности? Конечно, не мог, а значит, мы сами здесь что-то понимаем неправильно. Но не стоит особо отчаиваться: правильного понимания этих слов суждения нет и у всех остальных комментаторов, начиная с древнейших времен Китая. Традиционные переводы сводятся к выражениям типа: «младшие», «молодые люди», «дети», «юноши» и т. д., т. е. все комментаторы просто уходят от решения этой проблемы.

И мы могли бы сделать то же самое, следуя их примеру, тем более что в данном случае это не так принципиально. Но далее, по тексту других суждений, подобные переводческие «ляпсусы» могут не только компрометировать в глазах читателя прекрасные логические способности самого Конфуция, но главное заключается в том, что при таких «переводах» мы можем просто потерять то важное, о чем хочет сказать Учитель своим ученикам. И поэтому именно на этом простом примере мы попытаемся хоть как-то объяснить читателю некоторые премудрости методов ведения разговора Конфуцием, а заодно и немного углубимся в китайскую традицию составления текстов.

До настоящего времени предлагаемые нами переводы отличались от традиционных только тем, что вместо общепринятых значений тех или иных иероглифов мы подставляли другие, как правило, более древние и более соответствующие истинному духу Учения, всецело обращенному к традициям Раннего Чжоу. То есть мы просто брали другие словарные значения того же самого иероглифа или производили с ним рекомендуемую самим Конфуцием процедуру «исправления имен» (чжэн мин, букв., «делать имена прямыми», «выпрямление имен»). Сейчас ситуация несколько иная.

Вот как комментирует это рассматриваемое нами место один из наиболее известных исследователей Конфуция Л. С. Переломов (Конфуций. Лунь юй, М.: «Восточная литература» РАН, 2000, стр. 300):

В тексте термин ди-цзы – досл. «младшие братья и сыновья». Обычно комментаторы указывают на два его значения: «молодой человек, молодые люди» и «учащийся». Однако известно, что во времена Конфуция в общинах существовало устойчивое понятие: цзы-ди – «сыновья и младшие братья», так называемое молодое поколение патронимии в отличие от старшего – фу-сюн («отцы-старшие братья»). Не исключена и возможность того, что при многократном переписывании текста переписчики могли ошибочно поменять иероглифы местами <…> Поэтому допустимо и третье значение этого термина – «сыновья-братья».

Да, но в тексте, все-таки, однозначно зафиксированы «младшие братья». Когда мы рассматривали суждение 1.2, мы видели, что этот иероглиф означает именно «младших».

Одной из важнейших особенностей вэньяня (мы оставляем в стороне современный китайский язык) является широкое распространение омонимов. Не будем вдаваться в тонкости этого вопроса, повторим только, что омонимы – это такие иероглифы, которые произносятся одинаково, хотя их графика и их значения различны. И таких омонимов в вэньяне – в десятки (а скорее всего в сотни) раз больше, чем, например, в языке русском. В живой разговорной речи понять, какой именно иероглиф (слово) имеет в виду собеседник можно только из контекста, т. е. из тех устойчивых словосочетаний или фраз, которые хорошо известны беседующим. Например, одним из таких устойчивых словосочетаний в древнем Китае было выражение «верить в духов» (синь шэнь), и поэтому слово «духи» могло опускаться (во-первых потому, что это действительно было известное всем выражение, но опускалось это слово также по той причине, что древние остерегались всуе тревожить потусторонний мир своим словесным «вызыванием духов»).

Китайская историческая традиция в лице своего главного историка Сыма Цяня утверждает, что все высказывания Конфуция (записанные на бамбуковых планках или на шелках), которые после смерти Учителя собрали и составили его ученики, – причем, вполне вероятно, что существовало несколько разных версий Лунь юя, – были сожжены при императоре Цинь Шихуане (объединил китайские княжества в единую империю и недолго правил в III в. до н. э.). А все известные ученые-конфуцианцы (числом несколько сотен) были заживо закопаны в землю. Тем самым была прервана живая традиция передачи как самого текста Лунь юй, так и его комментирования. Тот Лунь юй, с которым мы сейчас имеем дело, – это текст, восстановленный по памяти случайных людей и записанный уже «новыми письменами», а затем, еще через столетия, – переписанный во время династии Хань уже стандартным письмом кай шу.

Но вполнен вероятно – и такое предположение уже давно высказывалось исследователями, – что все рассуждения о гонениях Цинь Шихуана на конфуцианцев – это только более поздние фантазии китайских придворных ученых. Сочинение подобных «басен» было необходимо для того, чтобы хоть как-то оправдать такую совершенно немыслимую в развитом обществе абсолютную утрату как текста, так и смысла Учения того человека, которого Китай стал превозносить в качестве своего главного Учителя нации.

Но может быть, подумает читатель, это было сделано с той целью, чтобы скрыть от всего народа целенаправленное искажение смысла Учения, которое преступным образом было преобразовано в «подходящее»? Бесспорно то, что из этих двух версий вероятнее первый вариант, – тот, что в подобном «непонимании» текста отсутствует хоть какой-то злой умысел. Если Конфуция не понимали уже не только его современники, но даже ученики – а это наглядно демонстрирует сам текст Лунь юй, – в таком случае что́ можно было ожидать от тех, кто жил через столетия после Конфуция