Боже, спаси русских! - Андрей Ястребов

Разговор в этой главе конечно же хочется завести о кокошниках. Длинный, красочный и ненужный разговор. Мало чего хочется! Лучше продолжим разговор о пьянстве.

У русского человека есть необыкновенный талант отсекать хвост у своих проблем по кусочкам. Учат родители: все начинается с первой рюмки. Выпил – и все пошло по нисходящей. На самом деле все обстоит именно так. Мало того, не только ты идешь по нисходящей, твои собственные привычки идут тем же путем.

Наш человек никогда не может поставить диагноз раньше, чем возникнет проблема. Оттого судьба смеется грязно и безжалостно, как барствующий начальник.

Кстати, русскому человеку более, чем кому-нибудь еще, не везет на начальников. Здесь не понять почему, но сильно не везет. Так вот, по пьяному делу русский человек достигает таких размеров уверенности, так возвышается над этим самым начальством, что начинает увлеченно чихать на него с самого высокого дерева.

Сейчас прозвучит самая идиотская фразочка-зачин русского языка, которую любят все начальники-чиновники, вот она: «более того...» Так вот, более того, по пьяному делу русский человек становится такой выдумщик, что все фантасты скромно склоняют перед ним колени. Всосав бутылку водки, человек делается вдруг смелым, предприимчивым, дерзким, в своем воображении он входит в кабинет начальника, плюет тому в лицо, ногой выбивает кресло, затем начинает бить шомполами и напоследок непременно прострелит негодяю колени из берданки.

После очередной рюмки он открывает в себе настолько острый ум, что сам боится порезаться. Выпив еще, наш человек узнает о своем о мужестве и бесстрашии больше, чем за всю предыдущую жизнь. Вот он, момент истины, вот оно, торжество силы воли, которой почему-то ранее недоставало!

Порадовавшись в воображении за дело рук своих, наш человек не знает, что делать дальше. Надо выпить еще. Пара стаканов – взгляд делается отсутствующим, эдаким отстраненным, наш человек принимается что-то шептать сквозь зубы, словно дает кому-то важный совет, грозить кому-то пальцем, увещевать, а потом произнесет нечто вроде: «Человек ведь он, жалко как-то». Эта мысль откуда-то выпрыгивает и цепляется за душу. Становится горько. Бессильно. Оторопело.

Наш человек выступает на кухне перед кастрюльками, и читает в их взгляде такое неприкрытое обожание, такое жалкое и такое человеческое.

Бутылка на него восторженно воззрилась. Именно воззрилась. Именно восторженно. Других слов и не подобрать.

Сковородки смотрят понимающе.

Только маленькая пачечка обезжиренного йогурта, забытая еще с лета, осознает горькую истину: нашему человеку очень сложно избавиться от склонности к саморазрушению.

Что здесь скажешь? Надо подумать и глубокомысленно произнести: «Ничего не скажешь. По его могиле пробежит кролик...» Потом добавить после паузы: «Кажется, нахальный нетрезвый кролик, кричащий странные слова: "Ах ты хрюшка! Хрюшка, жадный пятачок!.."».

Почему кролик, тем более нахальный и нетрезвый? Просто по логике его жизни. По пьяной логике.

Душа похожа на дешевую забегаловку – маленькую и безрадостную, – все прокурено, в грязи, мрачные типы вроде тебя вдохновенно обсуждают какую-то обаму за жирными пластмассовыми столиками. Посетители утешаются тем, что здесь обстановка не так мрачна, как дома, где вроде и чисто, и жена уют навела, но проблем – до потолка. Поэтому человек ценит заведение за грязь и вонь, за мужскую компанию...

Печаль нередко оседает на душе русского непомерным гнетом. Выходов из этого состояния немного. Сомнения. Невыразимая тоска. А купил бутылку – выход отыскивается. Какой-никакой... Словом, история получилась трогательная, если кого трогают истории про людей, чья история уже давно никого не трогает.

Безликий до гениальности сольный номер подходит к концу. Тускло светит солнце. Ветер носит невыносимые, как от портянки, запахи. Вроде сроду портянок не носил, думает человек...

Роман с бутылкой для него, возможно, единственно истинный и искренний. Он вступает в алкогольную историю совершенно обнаженным, жаждущим открыть миру, кто он есть в действительности. С каждым глотком жажда разгорается все жарче. А наутро острый стыд и неудовлетворенность.

Солнечные лучики шарахаются в сторону, испуская нервные визги. Наш человек идет на работу. Ужасный вид великолепно соответствует самочувствию. Все указывает на то, что опять начинается дурной день.

Его донимают сомнения, которые он маскирует показной самонадеянностью. Как он гордо идет! Полы его пальто, лацканы пиджака, даже значок с пингвинчиком развеваются, хотя ветра нет. Турбулентность создает он сам. Для бродячей собачки, которую судьба тащит на живодерню, ведет он себя как-то шаловливо и вызывающе.

Вообще, могло бы быть немного лучше. Даже солнце могло бы быть чуть приглушеннее, уж больно слепит глаза. Пока еще полупьяная надежда приоткрыла душу наполовину, и оттуда сверкает прозрачная очевидность прекрасного и глухо темнеют нерешаемые проблемы.

Нет уж, лучше позвонить на работу, сказаться больным, только, пожалуйста, не зевни в трубку, чтобы не пугать сослуживцев перегаром.

Глядя на себя, загнанного в угол бутылкой, человек задается вопросами и ответами. Как ты пользуешься своим временем? Как бездарно ты пользуешься! Ты мог бы сочинить пять симфоний! Написать три романа! Изобрести что-нибудь или что-либо выковать! А ты?! Ты мерзкий и ничтожный. Безвольный.

С симфониями и романами как-то не выходит. Человек поглощен пестованием своей хандры. Вынужденно. Отчаянно. Ничтожно и безвольно.

Вообще возникает закономерный вопрос: неужели у нас в России пьянство считается в порядке вещей? Почти, это зависит от дня недели или от настроения. А дни недели у нас от воскресенья до воскресенья все больше понедельник. И настроение – никуда. В понедельник утром без толку думать о том, чего не поправить. Если слишком довериться мысли, что «все уж очень плохо», начнется цепная реакция вины: вина за несчастья окружающих, за профуканную мечту, за упадок культуры, за... за... за все прочее тоже.

Идет себе наш человек по жизни, протрезвев, идет и не подозревает, что пьяная судьба ща как выскочит откуда-нибудь из-за угла и как стукнет по башке пепельницей.

Три товарища

Алкогольное выражение «соображать на троих» напоминает нам о героическом коллективе, подобном тому, что выведен Александром Дюма в романе «Три мушкетера», или Ремарком в «Трех товарищах», или, наконец, Васнецовым в «Богатырях». А. Аверченко в рассказе «Чад» воспроизводит традиционную композицию этого сюжета. Двое, как правило, полны решимости пренебречь повседневными заботами и все силы бросают на «перевоспитание» случайно забредшего в их алкогольный союз одиночки. Следуют всевозможные увещевания: «Да выпей!» Попытка возразить («Мне вообще пить запретили. С почками неладно») сталкивается с неопровержимыми доводами: «Глупости, какие там еще почки». Звучат сомнительные комплименты: «Молодец!.. За что я тебя люблю: за то, что никогда ты от рюмки не откажешься». Через некоторое время – после третьей рюмки – наступает гармония, восторг, и воодушевление охватывает собравшихся.

В кругу собутыльников воцаряется свобода, искренность и сентиментальное настроение, наступает момент каяться и раскрепощать чувства. «Вы меня не любите, – восклицает страдающий во хмелю Прекрасновкусов, герой чеховского рассказа "Закуска", – а я вот вас... люблю! Честное и блаародное слово, ллюблю! Я куроцап, волк, коршун, птица хищная, но во мне все-таки есть настолько чувств и ума, чтоб понимать, что меня не следует любить». Вдруг осознается радостный факт, что один из присутствующих, оказывается, «променял общество тупиц на двух друзей... которые его искренне любят»; за этим открытием следует воодушевленный призыв: «Поцелуемся!» Пьяные бросаются в объятьи друг к другу, и начинаются любовные признания и клятвы. Всем хватит любви, а временная ревность только усилит радость осознания неожиданно открывшейся истины, что более близких людей судьба вряд ли кому даровала. Поцелуй вместе с требованием перейти на «ты» удостоверяет равенство и почти родственные отношения пирующих.

Бодлер писал: «Мудрый не может смеяться, не содрогаясь». Сейчас мы вам объясним очевидное. Кстати, Бодлера мы упомянули лишь для красного словца. Но зато мысль какая! Эту мысль хорошо произносить, когда выпиваешь на троих. Она звучит очень глубокомысленно. Кстати, почему в России пьют именно на троих? Сначала в подъездах, а потом где придется, особенно «в скверу, где детские грибочки». На троих – это философский сюжет отечественной гастрономии: умыкание и торжество. Умыкание: каждый день советская жена выдавала трудящемуся мужу рубль на обед. Сумма не сказать что бы плачевная. Мог гражданин на этот рубль позволить себе немало: 20 раз прокатиться на метро или 33 раза – на трамвае или пообедать: стакан сметаны, салат, борщ, второе и компот. Так вот, преодолевая досаду и неловкость, наш супруг не ходил обедать, а искал коллектив. Торжество: «на троих» – это три сэкономленных «обеденных» рубля. Водка тогда 2 руб. 75 коп. стоила. Хватало не только на бутылку, но еще на пару сырков плавленых и полбуханки бородинского. Обязательно бородинского! Там тмин всякий, пахучесть – словом, полезно и Родиной пахнет.