Барчестерские башни - Антони Троллоп

Она выразила это не так, как сделало бы на ее месте большинство женщин. Она не протянула миссис Куиверфул одеколон и не приказала принести ей рюмочку вина. Она не отвела ее к своему туалетному столику и не предоставила в ее распоряжение щетки, гребни, полотенца и воду. Она не стала успокаивать ее ласковыми словами участия. Миссис Куиверфул, несмотря на свою грубую внешность, была бы чувствительна к подобным знакам внимания не менее любой благородной дамы. Но они ей не были оказаны. Вместо этого миссис Прауди хлопнула себя ладонью по руке и объявила — не поклялась, ибо, как дама, блюдущая день субботний, и как епископ в юбке, она не осквернила бы свои уста клятвой,— но объявила, что “этого она не допустит!”, сопроводив свои слова энергичным восклицанием.

Это означало, что она не допустит, чтобы мистер Куиверфул лишился обещанного места из-за коварства мистера

Слоупа и слабодушия ее мужа. Так она и объяснила миссис Куиверфул.

— Почему ваш муж был таким дураком и клюнул на приманку этого человека? — спросила она, оставив высокомерный тон и усаживаясь возле своей посетительницы.— Если бы он не сделал этой вопиющей глупости, никто не отнял бы у вас богадельни!

Бедная миссис Куиверфул частенько называла мужа в глаза простаком и в разговорах с детьми, быть может, не всегда отзывалась о нем с надлежащим уважением. Но ей вовсе не нравилось, когда его бранили посторонние, и она тотчас начала его оправдывать: он думал, будто мистер Слоуп выполняет поручение самой миссис Прауди — ведь мистера Слоупа все считают ее помощником, и мистер Куиверфул был бы непочтителен к ней, если бы усомнился в словах мистера Слоупа.

Умиротворенная миссис Прауди снова объявила что “она этого не потерпит”, и отправила миссис Куиверфул домой с твердым заверением, что все ее влияние и власть во дворце будут пущены в ход, чтобы место осталось за мистером Куиверфулом. При этом миссис Прауди представила себе епископа в ночном колпаке и, сжав губы, слегка качнула головой. О мои честолюбивые пастыри, чей слух не знает слов слаще, чем nolo episcopari, кто из вас захотел бы стать епископом на подобных условиях?

Миссис Куиверфул вернулась домой в тележке фермера, правда, не с легким сердцем, но убежденная, что съездила она не зря.

ГЛАВА XXVII

Любовная сцена

Мистер Слоуп, как уже говорилось, покинул дворец, торжествуя. Он не обманывал себя и понимал, что еще далеко не все трудности остались позади, но верил, что первый ход в этой позиции сделал правильно и ни в чем не может себя упрекнуть. Он начал с того, что отослал письмо архиепископу, а потом попробовал использовать полученное преимущество. Если бы миссис Болд была дома, он немедленно отправился бы к ней, но он знал, что она в Пламстеде, а потому написал ей письмо, которое, как он надеялся, могло стать началом долгой и нежной переписки.

“Дражайшая миссис Болд, вы понимаете, почему я в настоящую минуту не пишу прямо вашему батюшке. Я от всего сердца сожалею об этом и надеюсь, что недалек тот день, когда туманы рассеются и мы лучше узнаем друг друга. И все же я не в силах отказать себе в удовольствии послать вам эти несколько строк, чтобы сообщить, что мистер К. сегодня в моем присутствии отступился от всяких притязаний на место смотрителя богадельни и что епископ объявил мне о своем намерении предложить этот пост вашему досточтимому батюшке.

Не передадите ли вы ему вместе с моим нижайшим поклоном (ведь если не ошибаюсь, он пребывает сейчас с вами под одним кровом) просьбу посетить епископа в среду или четверг между десятью и часом? Это желание епископа. Если вы будете столь любезны, что известите меня, какой именно день и час удобны мистеру Хардингу, я позабочусь, чтобы слуги не заставили его ждать ни минуты. Наверное, мне не следовало бы больше ничего добавлять, но все же я хотел бы просить вас сообщить вашему батюшке, что их беседа с его преосвященством отнюдь не коснется вопроса о том, как именно будет ему благоугодно исполнять свои обязанности. Сам же я убежден, что никто не мог бы исполнять их лучше, чем он исполнял их прежде и будет исполнять снова.

В прошлый раз я был неосторожен и слишком резок, если вспомнить разницу в возрасте между вашим батюшкой и мной. Надеюсь, он согласится принять мои извинения. И я все же питаю надежду, что благодаря вашей помощи и вашим благочестивым трудам мы еще откроем при этом древнем благотворительном учреждении такую школу дня субботнего, какая, если на то будет милость и соизволение господне, станет истинным благословением для бедняков нашего города.

Вы, конечно, понимаете, что сведения, содержащиеся в этом письме, конфиденциальны. Но, разумеется, оно предназначено и для вашего батюшки, если вы сочтете нужным его ему показать.

Надеюсь, мой милый дружочек Джонни здоров, как всегда,— милый, милый крошка! Все ли еще он продолжает свои посягательства на эти длинные, шелковистые, прекрасные кудри?

Поверьте, вашим друзьям в Барчестере ваше отсутствие весьма тягостно: но было бы жестоко сетовать на ваше пребывание среди полей и цветов в эту поистине жаркую погоду.

Остаюсь дражайшая миссис Болд, искренне ваш

Обадия Слоуп.

Барчестер, пятница”.

В целом это письмо, если учесть, что мистер Слоуп намеревался завязать с Элинор короткие отношения, было бы не так уж плохо, если бы не упоминание о кудрях. Джентльмены не пишут дамам об их кудрях, разве что между ними уже существует самая большая короткость. Но мистер Слоуп, разумеется, не мог этого знать. Ему очень хотелось придать своей эпистоле нежный тон, но он счел это неразумным, предвидя, что она будет показана мистеру Хардингу. Просить же Элинор никому письма не показывать он не стал, понимая, что просьба эта все равно исполнена не будет. А потому он укротил свою страсть, не подписался “весь ваш” и ограничился хвалой кудрям.

Запечатав письмо, он отправился в дом миссис Болд, узнал у служанки, что вечером в Пламстед будут отправлены некоторые вещи, и со многими наставлениями поручил письмо ее заботам.

Сейчас мы последуем за мистером Слоупом и не расстанемся с ним до конца дня, а к его письму и роковым последствиям этого письма вернемся в следующей главе.

Одна старинная песенка дает ухажерам здравый совет:

Со старой любовью сперва развяжись,

Коль новую вздумал искать.

Эта мудрая максима была неведома мистеру Слоупу, а потому, написав письмо миссис Болд, он отправился с визитом к синьоре Нерони. Впрочем, трудно сказать, какая любовь тут была старой, а какая новой, поскольку обе они овладели сердцем мистера Слоупа почти одновременно. Но стрельба из лука Купидона по двум зайцам всегда опасна. Не следует забывать, что, садясь между двух стульев, можно больно ушибиться.

С другой стороны, мистер Слоуп ухаживал за миссис Болд, повинуясь лучшим своим инстинктам, а за синьорой — повинуясь худшим из них. Покори он вдову, ни у кого не было бы права порицать его. Ты, о читатель, я и прочие друзья Элинор узнали бы об этой победе с большим неудовольствием и отвращением, но сердились бы мы не на мистера Слоупа, а на Элинор. Епископ (обе его половины — как мужского, так и женского пола), настоятель и соборное духовенство, да и все духовенство епархии, не сумели бы найти ничего предосудительного в подобном союзе. Даже конвокация, сей таинственный и могущественный синод, никак не могла бы осудить его. Тысяча фунтов годового дохода и красавица жена не повредили бы голосу вдохновенного проповедника и не бросили бы никакой тени на праведность и благочестие образцового священника.

Но совсем не то обещало его знакомство с синьорой Нерони. Во-первых, он знал, что ее муж жив, а потому не мог ухаживать за ней с честными намерениями. Во-вторых, даже будь это возможно, в ней не было ничего, что побудило бы его ухаживать за ней с честными намерениями. Она не только была бесприданницей, но из-за своего несчастья вообще не годилась в жены человеку, которому нужна была деятельная помощница. Мистер Слоуп знал, что она — беспомощная, навеки прикованная к постели калека.

И все же мистер Слоуп ничего не мог с собой поделать. Он сознавал, что поступает неразумно, часами засиживаясь в малой гостиной доктора Стэнхоупа. Он сознавал, что безвозвратно потеряет миссис Болд, если свет узнает о его времяпрепровождении. Он сознавал, что скоро его начнет преследовать молва и до барчестерских черных сюртуков дойдут слухи — преувеличенные слухи о том, как он вздыхает у ног синьоры. Он сознавал, что поступает противно всем своим жизненным правилам, противно тем принципам, которые должны были привести его на вершину успеха. Но, как мы уже сказали, он ничего не мог с собой поделать. Впервые в жизни им овладела необоримая страсть.

У синьоры не было и этого оправдания: мистер Слоуп оставлял ее столь же равнодушной, как и двадцать его предшественников. Она охотно, даже жадно принимала его поклонение. Он оставался пока наиболее значительной мухой Барчестера, угодившей в ее паутину, а синьора была могучим пауком, плела чудеснейшие сети и не могла жить, не ловя мух. Это было тем более дурно, что пойманные жертвы были ей не нужны. Она не могла пожрать их матримониально, подобно юным паучихам, чью паутину обычно ткут их маменьки. Не могла она съесть их и менее законным путем. Ее злополучное положение делало невозможным бегство с любовником. Нельзя же бежать с дамой, которой нужны трое слуг, чтобы поднять ее с кушетки.