Семь лет между нами - Эшли Постон

если ты тоже кое-что пообещаешь.

— Что именно?

— Всегда находить время для того, что делает тебя счастливой. Рисовать, путешествовать, а на остальное плевать.

— Как поэтично.

— Я шеф, а не писатель.

— Может, когда-нибудь будешь и тем, и другим. А пока что меня сделает счастливой душ. Может, хоть немного поможет от похмелья.

Я начала выбираться из постели, но он снова притянул меня к себе и поцеловал.

Я обожала, как он целует. Как будто смакует меня, даже несмотря на утреннее дыхание.

— Хотя вот это тоже делает меня счастливой, — добавила я.

Он улыбнулся прямо у моих губ.

— Самое счастливое.

В конце концов я все-таки выбралась, собрала одежду и ушла в душ.

Когда вернулась, он уже был одет.

— Давай сегодня прогуляемся, — сказал он, когда я вышла из ванной, вытирая волосы полотенцем. Он сидел на диване, закинув руки за голову, с закрытыми глазами, а окно было распахнуто настежь, чтобы голуби могли поклевать попкорн на подоконнике.

Я бросила взгляд на часы в микроволновке — уже был час дня.

— Ты можешь показать мне город. О! И возьми свои акварели. Я посмотрю, как ты рисуешь. Где ты любишь это делать?

Я задумалась.

— В основном в туристических местах.

— Тогда Центральный парк? Или есть место получше? Проспект-парк тоже красивый.

— Ну…

Он резко вскочил.

— Давай сделаем это. Пока день не кончился. Сегодня так хорошо на улице. Полежим в парке, я возьму книгу, а ты будешь рисовать.

— П-подожди! — запаниковала я, но он уже исчез в кабинете, вернулся с моими акварелями и книгой, взял меня за руку. — У меня еще волосы мокрые! Голова болит! Я даже не накрасилась!

— Ты красива и так, — сказал он, утягивая меня в гостиную и хватая с кухонного стола кошелек.

— Это не в этом дело.

И всё же я позволила ему вести меня к двери.

Я не могу выйти из этой квартиры, хотела сказать я. Но он бы не поверил. Хотя… я ведь не пыталась выйти отсюда с ним. Может… Если бы я действительно хотела остановить его, я бы это сделала. Но я не хотела.

Его воодушевление было заразительным.

Он оживленно перечислял места, которые хотел бы посмотреть — деликатесную из Когда Гарри встретил Салли, другие рестораны из фильмов. Говорил, что хочет съесть хот-дог в парке, крендель, может, мороженое.

— В Центральном парке и правда можно взять напрокат лодку? — спросил он, натягивая обувь, а я влезла в свои балетки.

Его пальцы крепко сжали меня за запястье от волнения. Я мягко переплела их со своими.

Вот так гораздо лучше.

Он улыбнулся, ведя меня к двери, глаза сияли от предвкушения.

— Мы побываем везде. Найдём самую жирную пиццу в Нью-Йорке. Мы…

И в тот момент, когда он открыл дверь, он исчез.

Осталось только тепло его пальцев, сплетённых с моими, и оно тоже растворилось.

И я стояла в темной квартире своей тёти, в настоящем, и смотрела на свою пустую руку.

31

Письма к умершим

После того как я попыталась вернуться четыре, нет, пять раз, я, наконец, сдалась и поняла, что сегодня квартира не собирается отправлять меня обратно к нему. Смирившись с этим, я решила заняться делами. Заперла дверь, сунула ключи в сумку и вышла из дома. Мне не хотелось оставаться здесь сейчас, когда ощущение руки Айвана в моей ладони всё ещё не исчезло.

На стойке администратора Эрл закрыл свою книгу Джеймса Паттерсона и помахал мне рукой.

— О, привет, Клементина! Лето, конечно, умеет устраивать грозы в одно мгновение, да? — сказал он, когда я подошла к вращающейся двери и посмотрела на унылый серый дождь.

Я была рада, что не выгляжу так, будто с жуткого похмелья, хотя чувствовала это каждой косточкой в теле.

— Знаешь, я помню, как ты и твоя тётя выбегали из лифта и мчались во двор, а потом возвращались промокшие до нитки, — он покачал головой. — Удивительно, что вы там себе смерть не заработали.

— Она всегда говорила, что танцы под дождём продлевают жизнь, — ответила я, хотя это было глупо и абсолютно неправда. Но сама мысль об этом мне нравилась, даже если она была ложной.

— Надо будет попробовать, — рассмеялся он. — Может, так и до вечности доживу!

— Может быть, — не стала спорить я и прислонилась к стойке, решив переждать ливень.

Как только дождь начинал стучать по окнам, где бы мы с тётей ни были — дома или в какой-то далёкой стране — она хватала меня за руку и тянула на улицу. Вытягивала руки в стороны, запрокидывала голову и подставляла лицо каплям. Потому что так, по её словам, ощущалась сама жизнь.

В этом и был смысл жизни …

Кто ещё мог сказать, что танцевал под дождём перед Лувром?

— Ну же, моя дорогая Клементина, — звала она меня, затаскивая в ливень перед самым знаменитым музеем Парижа, где великая стеклянная пирамида была нашим партнёром по танцу. Потом она подняла руки над головой и закрыла глаза, словно собираясь вызвать какое-то божественное вмешательство. Задала позу и начала покачивать плечами. — Живём один раз!

— Что? Нет, прекрати, — умоляла я, мои туфли скрипели, красивое жёлтое платье уже насквозь промокло. — Все смотрят!

— Конечно, смотрят! Они хотят быть нами! — Она схватила меня за руки, вскинула их вверх и закружила меня по мостовой. Вальс против грусти, против смерти, против горя, против разбитого сердца. — Наслаждайся дождём! Ты не знаешь, когда он будет последним.

Такова была моя тётя. Она жила каждым мгновением, потому что всегда думала, что оно может стать последним. В её жизни не было ни логики, ни причин, ни предсказуемости — даже будучи здоровой, она жила так, словно стояла на пороге смерти, с её горьким привкусом на губах.

Раньше мне нравилось, как она видела мир — каждое мгновение для неё было последним вдохом перед концом, и она впитывала всё, как будто больше не повторится. И, наверное, кое-что от этого я всё ещё любила.

Я любила, как она превращала каждый момент в воспоминание, каждую секунду проживала широко и полно. И ненавидела то, что она никогда даже не задумывалась, не допускала мысли, что у неё может быть ещё один танец под дождём.

Растерянные взгляды туристов во дворе Лувра постепенно сменились восторгом, когда она начала втягивать их — незнакомцев, одного за другим — в наш шторм. Скрипач, прятавшийся под навесом газетного киоска, прижал инструмент к плечу и заиграл снова, а дети выбежали к нам, и вскоре все вокруг закружились