Ученик архитектора - Элиф Шафак

– Вы ведете меня на виселицу? – спросил он.

– С чего ты взял, болван? Ты свободен.

Джахан, не в состоянии в это поверить, подошел к камере Балабана. Но там все спали. Джахану не хотелось покидать тюрьму, не попрощавшись. Он вытащил платок, который как-то получил от Балабана, и привязал его к прутьям решетки. Кайнак что-то бормотал во сне. Абдулла спал спокойно и мирно, и невозможно было поверить, что этот человек отличается буйным нравом и что в груди его бьется жестокое сердце.

В сопровождении караульных Джахан поднялся по лестнице. Он спрашивал себя, кому же обязан своим спасением, но не находил ответа. У дверей тюрьмы его ожидала карета. Возница жестом предложил бывшему арестанту сесть.

– Куда мы поедем? – спросил юноша.

– Мне приказано доставить тебя к моей госпоже Михримах Султан.

Теперь Джахан понял, кто вытащил его из тюрьмы. Из окна кареты он смотрел на море, над которым расстилалась туманная дымка, на зелень сосен, на лазурно-голубое небо, где парили разноцветные воздушные змеи. За то время, что он провел в темнице, мир остался прежним. И все же что-то неуловимо изменилось. Когда в человеке происходит перемена, он начинает воспринимать по-иному все, что его окружает.

– Эй, послушай! – окликнул Джахан возницу. – Я не могу предстать перед госпожой Михримах в таком виде. Умоляю, отвези меня в ближайший хаммам.

– Не могу. У меня приказ незамедлительно доставить тебя к моей повелительнице.

– Но будь же милосерден. Что госпожа скажет, увидев грязного оборванца?

Возница лишь пожал плечами. Его это ничуть не заботило.

– Надо было привести себя в порядок заранее, – насмешливо бросил он.

Слова эти привели Джахана в ярость. Он чувствовал, что более не может мириться с людским бессердечием.

– Вот что, слушай внимательно, – процедил он. – Я только что вышел из тюрьмы. Очень может быть, что я вернусь туда вновь. Но прежде разобью тебе башку!

Возница что-то злобно пробурчал, но перечить бывшему арестанту не решился. На первой же площади он свернул на улицу, ведущую к баням.

* * *

Владелец хаммама ни в какую не хотел впускать Джахана и уступил только после того, как возница сунул ему в руку несколько монет. Когда горячая вода коснулась его кожи, Джахан застонал от наслаждения. Теплые мраморные плиты казались ему облаками небесной обители. Глядя, как с тела стекают черные ручьи, он чувствовал, что из него выходят тюремная грязь и зловоние. Впервые за шесть недель он побрился. Теллак,[24] громадный курд, явно пребывал не в лучшем расположении духа: то ли нынешним утром его незаслуженно обидели, то ли беднягу мучила изжога после чрезмерно острой пищи. Так или иначе, он скреб щеки Джахана бритвой столь яростно, что на руках у него от напряжения вздувались жилы. Когда с бритьем было покончено, лицо Джахана стало красным, как мак. Он снова направился в парную, а затем, чувствуя легкое головокружение, вышел во двор и бросился в холодный бассейн. Окунувшись в прохладную чистую воду, он ощутил себя на вершине блаженства.

Банщик предложил Джахану клубничный шербет. Потягивая сладкий напиток, Джахан озирался по сторонам. Рядом на мраморной лавке дремал какой-то тучный краснолицый человек, судя по виду, купец. Еще один посетитель, мужчина с беспокойным взглядом и шрамом во всю щеку, сидел, прикрыв ноги пештамалом.[25] Здоровенный казак вперил в Джахана пристальный взгляд и, сочтя того не заслуживающим интереса, отвернулся.

Вскоре явились два безусых паренька с миловидными лицами и большими темными глазами. Оказалось, их пригласил тучный купец. Джахан знал, что в хаммаме подобное бывает нередко. В потайных покоях смазливые юнцы оказывают некоторым посетителям особые услуги. Моментально вспомнив Абдуллу и Кайнака, он почувствовал, как лицо его невольно исказила гримаса отвращения.

– Вижу, ты не любитель мальчишек, – раздался чей-то голос у него над ухом.

Какой-то человек опустился рядом на скамью. Его грудь, ноги и руки покрывала густая поросль курчавых волос.

– Да, мне такие развлечения не по нраву, – ответил Джахан.

Незнакомец кивнул в знак согласия, однако губы его тронула язвительная ухмылка.

– Неужели не слышал пословицу: «Женщина горяча, словно печка, и хороша зимой. А мальчишка прохладен, как лесной ручей, и хорош летом»?

– Все это слишком изысканно для меня, – отрезал Джахан. – Я решаю эту проблему проще. Летом сплю под тонким одеялом, а зимой – под толстым.

Незнакомец усмехнулся, но разговор продолжать не стал. Отправляясь в хаммам, Джахан попросил возницу достать ему одежду и теперь с удовольствием переоделся во все чистое. Выйдя на улицу, он заметил давешних юнцов. Они о чем-то оживленно перешептывались, один держал в руке акче, и выражение лица у него было такое, словно то был ключ от потайного святилища.

* * *

Примерно через час Джахан, трепеща от возбуждения, вошел в дом Михримах, расположенный на берегу пролива Босфор. Теперь он точно знал: чувство любви, живущее в его сердце, не притупилось и не ослабело. Пытаясь успокоиться, он дышал как можно глубже. Но вот Михримах предстала перед ним, и он упал на колени.

– Ты так исхудал, что на тебя смотреть страшно! – воскликнула она, и руки ее взметнулись к лицу. – Кожа да кости.

Джахан осмелился наконец поднять взгляд на хозяйку дома. Шею Михримах украшало жемчужное ожерелье, переливавшееся при каждом ее движении. На ней было зеленое платье из тонкого блестящего шелка. Теперь, став замужней женщиной, она держалась не так, как прежде. Лицо супруги великого визиря покрывала легкая вуаль, которая не могла скрыть ни ее красоты, ни ее печали. Никогда прежде чужая печаль не радовала Джахана. Но теперь он был счастлив, встретив исполненный грусти взгляд Михримах. Она тревожилась о нем. Возможно, она тоже томилась в разлуке с ним. Он чувствовал, что сердце его готово выпрыгнуть из груди.

Михримах приказывала слугам приносить одно блюдо за другим и заставляла гостя пробовать все кушанья. Тушеная баранина, долма, чернослив в сиропе, засахаренный миндаль. На маленькой тарелочке подали изысканное яство, которого Джахан никогда прежде в рот не брал, – икру рыб. Какие странные шутки выкидывает иногда судьба, вертелось у него в голове. Еще вчера он делал чертежи дерьмом на полу тюремной камеры, а сегодня сидит на шелковых подушках и ест деликатесы из рук любимой женщины. Стоило ему закрыть глаза, как происходящее утрачивало реальность и начинало казаться сном.

– Раньше ты любил рассказывать мне увлекательные истории, – почти шепотом произнесла Михримах. – Помнишь?

– Как я могу забыть счастливейшие мгновения жизни, о моя повелительница?

– Тогда мы были детьми. Теперь все изменилось. Дети обожают рассказывать и слушать истории, а взрослые…

Она не успела договорить, поскольку за дверью раздался шум шагов. При мысли, что это может быть Рустем-паша, супруг Михримах, по спине у Джахана побежали мурашки. Когда в комнату вошла Хесна-хатун, ведущая за руку маленькую девочку, он испустил вздох облегчения. Девочка низко поклонилась матери и устремила на Джахана любопытный взгляд огромных карих глаз.

– Айше, сокровище мое, поздоровайся с нашим гостем, – сказала Михримах. – Вместе с архитектором Синаном он строит красивую мечеть. Помнишь, ту самую, про которую я тебе рассказывала?

– Да, мама, – откликнулась девочка, у которой упоминание о мечети не вызвало ни малейшего интереса.

– А еще у него есть белый слон, о котором он заботится, – добавила Михримах.

В глазах у Айше вспыхнули огоньки.

– Это ты помог маленькому слонику напиться маминого молочка? – спросила она.

Сердце Джахана заколотилось. Он догадался, что Михримах поведала дочери истории, которые некогда слышала от него. Сознание того, что он незримо присутствовал в этом доме по вечерам, когда Михримах рассказывала ребенку сказки на ночь, было так приятно, что губы его тронула невольная улыбка. Поверх головы девочки они с Михримах обменялись взглядами, исполненными понимания, неуловимыми и мимолетными, как ветер.

– Возможно, юная госпожа когда-нибудь пожелает увидеть белого слона? – обратился Джахан к малышке.

Айше прикусила губу, не зная, что ответить. Словно спрашивая разрешения, она взглянула на Хесну-хатун, молча стоявшую чуть поодаль.

Джахан тоже перевел взгляд на свою давнюю знакомую. Она заметно постарела. Но хотя щеки ее были морщинистыми, как чернослив, взгляд няни был полон прежней суровости. Но разве этот холодный взгляд мог запретить Джахану предаваться несбыточным мечтам? О, если бы судьба была к нему более милостивой и он оказался на месте Рустем-паши! Тогда эта удивительная женщина стала бы его женой, эта прелестная девочка – его дочерью, а этот дом – надежной крепостью, защищающей его семейный очаг от всего мира. Каждое утро, просыпаясь, он видел бы тайную владычицу своего сердца и вспоминал, что она принадлежит ему по праву. До чего же он сейчас ненавидел своего счастливого соперника! Никогда в жизни, даже томясь в заточении, Джахан не желал другому человеку смерти так страстно, как в это мгновение мужу Михримах.