Ученик архитектора - Элиф Шафак

Абдулла сдавленно захихикал. Руки его уже ласкали ягодицы жертвы.

– Может, ты завидуешь этому красавчику? – издевательски протянул он. – Тогда следующая очередь твоя!

В наступившей тишине Джахан лихорадочно прикидывал, как поступить. Балабан, Кайнак, злополучный юнец, арестанты из других камер – все ждали его ответа. Джахан чувствовал, что щеки его заливает жаркий румянец. Он знал: пустыми угрозами и бессильными ругательствами Абдуллу не проймешь. И тогда он сказал:

– У меня есть слон. Он уже затоптал пропасть народу. Клянусь, если мы оба выйдем отсюда, он затопчет и тебя тоже.

– Что это за тварь такая – слон? – В голосе Абдуллы послышалось удивление.

– Это самый огромный зверь на земле. Ростом больше дома.

– Э, парень, да ты, я вижу, наглотался гашиша, – ухмыльнулся Абдулла. – Где это ты видел зверей больше дома?

– Представь себе, видел. И ты скоро увидишь. Можешь не сомневаться, мой слон растопчет тебя в лепешку.

– Только болван может рассчитывать, что я поверю в такие выдумки!

– Это не выдумки, – вмешался Балабан. – У меня у самого есть слониха. Они с его слоном стали мужем и женой. Ох и умные, я вам скажу, звери. Намного умнее некоторых людей. Раздавить человека слону так же просто, как тебе раздавить жабу.

Слова предводителя цыган заставили Абдуллу отнестись к угрозе более серьезно.

– А что они едят, эти слоны? – нахмурившись, спросил он.

– Человеческое мясо, – не замедлил с ответом Джахан.

– Врешь! – заявил Абдулла, но на этот раз уже без особой уверенности.

В это мгновение новичок вырвался из его хватки и отбежал в дальний угол камеры. Весь следующий день он молчал, затравленно озираясь по сторонам. К счастью, вскоре его должны были выпустить. Джахан был рад за него, но, когда юноша покидал темницу, даже не поднял головы с тюфяка, чтобы попрощаться с ним. Неодолимая усталость сковала его по рукам и ногам. К тому же его бил озноб и мучила жажда. Время словно остановилось для него. В бреду Джахан целовал Михримах, беседовал с Синаном, смеялся с Юсуфом, Николой и Давудом. Потом его со всех сторон окружили гхулы и ифриты – огромные крылатые джинны. Один из них, до крайности докучливый, настойчиво подносил к губам больного чашку с каким-то отваром.

– Ступай прочь! – простонал Джахан. – Не надо мне ничего от ифрита!

– Где ты здесь видишь джиннов, недоумок несчастный?

Джахан с трудом поднял веки:

– Балабан, это ты?

– А кто же еще. Давай-ка, парень, выпей это. У тебя жар.

Держа чашку у губ Джахана, цыган свободной рукой помог ему сесть, привалившись к стене.

– Что ты здесь делаешь?

– Принес тебе напиться.

– А как ты сюда попал?

– У меня есть ключи от всех камер в этом коридоре.

– Но кто тебе их дал?

– Ш-ш, об этом мы поговорим позднее. Скажи лучше, у тебя есть жена?

– Нет.

– А возлюбленная? Красотка с большой грудью и мягкой теплой задницей? Представь, что это она приготовила тебе шербет. Сделай глоточек, не обижай ее понапрасну.

Однако Джахан при всем желании не мог вообразить, чтобы Михримах приготовила ему – или кому-нибудь другому – шербет. Он закрыл глаза и покачал головой:

– Я не хочу…

– Доверься мне и выпей этот отвар.

– Довериться тебе? После того как ты и пальцем не пошевелил, чтобы помочь тому несчастному мальчишке…

– Мальчишка был не из наших, – вздохнул Балабан. – Если я буду брать под свою защиту всех без разбору, это не придется по нраву людям моего племени. Того и гляди они выйдут у меня из повиновения. А справиться с этим народом и так непросто. Знаешь, как говорят: «У цыган всегда три мнения на двоих».

– Значит, ты защищаешь только своих?

– Да, лишь свое племя. Это моя семья.

– Да пошла она к шайтану, твоя семья!

– Не распускай язык, приятель! С чего ты взял, что я буду защищать всякого пройдоху, попавшего в эту дыру?

– Почему же тогда ты помог мне? Я ведь тоже не из вашего племени. Знаешь, я ошибся, когда сказал, что ты такой же, как Абдулла. Ты еще хуже.

– Вот что, юнец, тебе стоит быть со мной повежливее. Иначе мне придется вырвать твой глупый язык.

– Вырывай, если хочешь, – буркнул Джахан. – Мне он больше не нужен.

– Только люди нашего племени могут разговаривать со мной так, – бросил цыган. – И ты тоже сможешь, если войдешь в нашу семью.

Джахан внезапно зашелся в приступе кашля. Плечи его сотрясались, грудь ходила ходуном. Отдышавшись, он спросил:

– О чем ты?

– Давай с тобой договоримся. Прежде всего, выпей отвар. Тебе надо поправиться. А когда мы выйдем отсюда, то устроим праздник. Примем тебя в цыгане. Тогда можешь говорить со мной как захочешь, твоему языку ничего не будет угрожать.

Джахан невольно рассмеялся.

Балабан сверкнул глазами:

– По-твоему, это смешно?

– Ничуть, – покачал головой Джахан. – Я польщен твоим предложением. Вот только… Не думаю, что мне вообще доведется выйти отсюда живым.

Абдулла, который прислушивался к их разговору из своей камеры, подал голос:

– Ты сгниешь здесь заживо, шельмец, это верно!

– Заткни свою вонючую пасть! – рявкнул Балабан. Обернулся к Джахану и сказал, понизив голос: – Давай пей. Это зелье и мертвого подымет. Сварено по рецепту моей даки дей.[23]

Джахан не знал, кто такая даки дей, но не счел нужным спрашивать. Ему было все равно. Он сделал глоток и тут же сплюнул:

– Ну и гадость!

Балабан вздохнул, потом стремительным движением схватил юношу за волосы, заставив его откинуть голову назад, и влил жидкость ему в рот. Джахан задыхался, кашлял и отчаянно отплевывался, но тем не менее проглотил бо́льшую часть снадобья.

– Молодец, – довольно изрек цыган, вынул из-за пазухи платок и обтер Джахану лицо.

– Недалек тот день, когда ты станешь одним из нас.

Не исключено, что отвар, который Джахан в течение недели пил трижды в день, действительно был чудодейственным, а возможно, молодому человеку просто повезло. Так или иначе, болезнь отступила и силы стали к нему возвращаться.

* * *

Если в крепости Семи Башен чего-то и имелось в избытке, так это уныния и дерьма. Ведра с нечистотами опорожнялись здесь редко, и то, что стояло в камере Джахана, не было исключением. В углу выросла зловонная куча. Джахану доводилось слышать, что в старину зодчие делали чертежи на покрытых свежей штукатуркой стенах. Он стал водить прутиком на полу, используя дерьмо вместо чернил.

Сначала он начертил караван-сарай. Потом – роскошный особняк, достойный Михримах. Но настоящим его шедевром стал проект тюрьмы. То была не башня, а длинное невысокое здание. Благодаря большим отверстиям в потолке в камеры поступали свет и свежий воздух. В этой тюрьме молодые арестанты помещались отдельно от старых. Никого не держали в цепях. К зданию примыкали помещения, где были расположены различные мастерские. Заключенные могли трудиться в них, обучаясь полезным ремеслам. Прежде, на свободе, Джахан с удовольствием работал над чертежами и рисунками, но никогда не думал о людях, которые будут пользоваться возведенными по его проектам зданиями. Теперь все стало иначе. Об удобствах обитателей он заботился не меньше, нежели о красоте фасада.

– Чем это ты занимаешься? – спросил как-то Балабан, зайдя в его камеру.

– Составляю проект приюта для бедняков. Вот здесь будет кухня. А здесь – библиотека. Если все умные люди в городе хотя бы раз в году дадут себе труд посетить богадельню, чтобы передать его обитателям частичку своих знаний, у бедняков появится собственное богатство – мудрость.

– Несчастный, да ты, похоже, окончательно повредился в уме, – вздохнул Балабан. Тем не менее он продолжал с интересом рассматривать чертежи. – А это что такое?

– Больница, – ответил Джахан. – Для людей, которые повредились в уме еще сильнее, чем я. Они будут жить здесь без всяких цепей и решеток.

– Ладно, хватит рассказывать сказки. У меня важная новость. Великий визирь даровал тебе прощение.

– Откуда ты знаешь?

– Люди моего племени есть везде. В том числе и в серале.

Джахан слушал его, ушам своим не веря.

– Но почему? Почему Рустем-паша вдруг решил меня помиловать?

– Нет, ты и правда свихнулся, – вздохнул Балабан, вздымая руки в шутливом отчаянии. – Любой другой на твоем месте упал бы на колени и возблагодарил Аллаха. А ты задаешь какие-то дурацкие вопросы. Как говорится, тонущий хватается даже за змею. И не спрашивает при этом у змеи, ядовитая она или нет.

* * *

Перед самым рассветом Джахан услышал в коридоре шаги. В дверях его камеры повернулся ключ. Вошли два стражника. Они сняли с заключенного цепи и помогли ему встать на ноги. Хотя Балабан заранее рассказал Джахану о помиловании, в голове молотом стучала мысль о том, что его ведут на казнь. Стражники, заметив растерянность арестанта, подтолкнули его к дверям, но не так грубо, как прежде. Ученику зодчего показалось, что в глазах их проглядывает сочувствие, и это лишь усилило его страхи.