Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича

их. Организуйте компании, стройте фабрики и заводы. Приложите немного труда. И пока вы не поможете себе сами, вы не сможете развиваться со всем миром и сохранять свои интересы. Вы не достигнете никаких целей, если будете сидеть без дела. Я не могу все сделать за вас. Я могу только посоветовать вам, нажать на вас, и больше ничего. И можете быть уверены, что Аманулла до последнего дня своей жизни будет стремиться реализовать свои амбиции, которые состоят в том, чтобы видеть Афганистан развитым и процветающим, если вы проснетесь от долгого сна».

Выдержка из речи Амануллы,

произнесенной в Кандагаре 20 июня 19 28 г.

По возвращении в Кабул разъяренный Аманулла начал новую серию реформ, игнорируя предостережения своих сторонников. В августе 1928 г. он созвал лойя-джиргу. От участников требовалось сбрить бороды, подстричься и облачиться в западную одежду – но ее в Афганистане практически не было, и стоила она дорого. Делегаты от крупных городов влезли в долги и купили подержанные пиджаки и брюки; остальным раздали заранее сшитые костюмы. В кулуарах лойя-джирги работали цирюльники. Когда все собрались, падишах объявил, что законы, выпущенные ранее, отныне будут реализовываться в полную силу. Кроме того, он предложил запретить многоженство для госслужащих, обязать всех людей в Кабуле (мужчин и женщин, местных и приезжих) одеваться по-европейски и не поощрять пурду – а также поднять налоги и максимально ограничить власть имамов и мулл. Лойя-джирга преисполнилась ужаса и отклонила эти предложения. Тогда Аманулла принялся действовать так, как считал нужным.

Проект модернизации Афганистана стал для Амануллы навязчивой идеей – и падишах воплощал его в жизнь с маниакальным упорством. Ношение бород – обязательное в исламе – было запрещено. Всякого, кто разгуливал по Кабулу в тюрбане, штрафовали. Школьное образование из общеобязательного превратилось в принудительное; к тому же в школах ввели совместное обучение мальчиков и девочек. С десяток девушек отправили изучать акушерство и гинекологию в кемалистскую Турцию, известную богохульными вестернизационными реформами, – и Аманулла наотрез отказался посылать кого-либо за границу для учебы в исламских институтах. Королевская чета витала в облаках. Она устроила костюмированный бал в стиле Людовика XVI и ожидала, что афганские придворные, нарядившись в чулки и парики, будут танцевать менуэт. По приказу монарха в Кабуле было разбито несколько парков – Аманулла провозгласил их зонами запрета паранджи. Однажды повелитель встретил там завуалированную женщину, заставил ее снять паранджу и сжег у нее на глазах. Женщина бежала домой без вуали – и для нее, не привыкшей выходить на улицу с непокрытым лицом, встреча с падишахом обернулась немыслимым позором и унижением. Газеты Британской Индии писали про Амануллу: «Он заразился вирусом Запада настолько серьезно, что потерял чувство меры».

Сорайя тоже не теряла времени даром. Она объясняла ученицам патронируемых школ, что паранджа не предусмотрена исламом и что пора избавиться от ненужного куска ткани – но девочки не вняли речам королевы. Кроме того, пропагандистские материалы печатались в правительственной газете «Aman-e Afghan» («Афганский мир»), которая сменила легендарную «Лампу новостей» («Siraj ul-Akhbar»), но и унаследовала революционную страстность Махмуд-бека Тарзи[113]. Ее редактор Абдул Хади Дави (1894–1982) старался переключить внимание соотечественников с традиционных представлений о жизни на происки колониальных держав и проблемы модернизации. Авторы статей (среди которых была и королева Сорайя) не стеснялись называть врагов Амануллы «рабами», «прислужниками злодеев» и «варварами».

Поэт Халилулла Халили, возмужавший в те годы и опубликовавший в «Aman-e Afghan» свои первые стихи, писал:

Кто такой хазареец, кто пуштун, таджик и узбек?

Уничтожь основу интриг – это колонизаторы.

Или:

Нация опытная, зрелая,

Сама должна узнать путь добра и зла,

Сама должна знать, что сила в борьбе,

В единении, в единении, в единении.

«Афганский мир» стремился вселить надежду в сердца людей, заставить их поверить в себя и объединиться. Афганцы по-прежнему были разобщены – они все так же делились на вечно конфликтующие семьи, кланы, племена, этносы и мусульманские течения. Тюрки-узбеки недолюбливали таджиков и прочих фарсиванов[114], хазарейцы помнили, что совсем недавно обрели свободу благодаря запрету рабства – и все побаивались пуштунов, которые враждовали между собой и относились к непуштунам агрессивно и пренебрежительно. Страницы «Aman-e Afghan» пестрели лозунгами: «Давайте проснемся!» и «Давайте объединимся!» – но это были воззвания в пустоту. Подавляющее большинство афганцев не знало грамоты, поэтому курьеры развозили газету по всей стране и зачитывали каждый свежий номер на деревенских собраниях.

Паранджа, чадра, пурда, бороды, многоженство, неграмотность – все это было образом жизни старого мусульманского Востока, неразвитого, закостенелого и не поддающегося модернизации. Выступая против предметов одежды, Аманулла и Сорайя пытались сломать тысячелетние скрепы, сковавшие страну и обусловившие нищету, дремучесть и бесправие народа. На одной чаше весов лежали традиции, на другой – прогресс и благополучие Афганистана. Падишах пригласил на аудиенцию жен высокопоставленных сановников – но явились лишь немногие, самые эмансипированные. Остальные не пришли – ведь государь не был их родственником, а шариат запрещает женщинам общаться с незнакомыми мужчинами. Но даже самые эмансипированные афганки не засмеялись, когда король пошутил, что каждая из них может застрелить своего супруга, если тот будет нарушать ее права, – например возьмет вторую жену. Далее Аманулла пообещал прислать любой обиженной женщине пистолет (конечно, тоже в шутку) – эти слова вылетели из дворца и, что называется, «ушли в народ». Их обсуждали и на кабульских базарах, и в глухих горных деревнях – но мало кто воспринял неудачное высказывание падишаха как юмористическое.

Реформы Амануллы не вызывали у народа ничего, кроме ненависти и отвращения. Многие афганцы поверили слухам, будто падишах отрекся от ислама и переметнулся в католицизм; обезумел, объевшись в Европе свининой и напившись алкоголя. Безусловно, путешествие подтолкнуло его к более радикальным преобразованиям – но, как отмечала узбекская газета «Правда Востока»: «Было бы большой ошибкой приписывать проведение всех этих реформ “цивилизующему влиянию Европы” и “западничеству” падишаха Амануллы. Корни всех этих буржуазных реформ лежат гораздо глубже; социальный генезис их – в экономических интересах афганского торгового капитала в тех условиях, которые этот последний стремится обеспечить для своего развития».

Иными словами, королем двигали прежде всего экономические мотивы – и турне лишь помогло ему осознать, в каком ужасном положении находится Афганистан по сравнению даже не с западными странами, а с Персией и Турцией, где точно так же запрещали чалмы, брили бороды и снимали с женщин паранджу. Неудивительно, что Аманулла впал