Человек. Книга. История. Московская печать XVII века - Поздеева Ирина

Записи второй категории, близкие по характеру к корректорским, позволяют говорить о подготовке никогда так и не вышедших изданий. Напомню хранящийся в МГУ и уже описанный в литературе[357] экземпляр «Нового Завета с Псалтырью», изданного в Остроге в 1580 г. В 50-х гг. XVII в. подьячий Приказа Большого дворца Иван Григорьев внес в этот экземпляр громадную текстовую правку, уточнил ссылки, поставил надстрочные знаки. Им же, очевидно, врисованы четыре изображения евангелистов. Характер правки и многочисленных помет на полях книги позволяет предполагать, что целью работы подьячего, скорее всего, была подготовка московского издания Нового Завета.

Интересные данные могут быть собраны при анализе вкладных записей и о печатниках XVII в.

Исторический материал, который содержат записи XVII в., имеющиеся только на книгах коллекции МГУ, огромен. Для одних проблем материал записей является дополнительным или корректирующим источником; для других – основным и даже единственным. К последним относятся вопросы географии и скорости распространения печатной книги в XVII в., истории ряда изданий, весь комплекс проблем истории русского читателя и т. д. Записи дают значительный материал о торговле книгами, о составе книжных вкладов XVI в., о распространении изданий XVI в. и соотношении рукописной и первопечатной книги, о роли Москвы, Московского печатного двора и его мастеров в распространении книги и по иным вопросам.

Активную роль в торговле печатной книгой XVII в. играли и мастера других типографий. На экземпляре львовского Анфологиона 1638 г. в 1641 г. появляется запись мещан «места Добреньския» о покупке книги собором «у Лазаря друкаря Киевского Печерского за певную суму…»[358].

За присылкой новых книг нередко могли стоять далеко не торговые и не только религиозные цели. Вот, например, экземпляр «Патерика» (Киев: Тип. Лавры, 1661) прислан «при покорном поклоне… на благословение… голове московских стрельцов» самим архимандритом Киево-Печерской лавры Иннокентием Гизелем[359], а законченный печатью 6 февраля 1695 г. том Миней четьих 9 апреля доставлен из Киево-Печерской лавры в Успенский собор Кремля (К. I. 656). Хорошо известно и постоянно фигурирует в записях основное место торговли книгами в Москве (до появления специального «книжного» ряда) – овощной ряд. В 1635 г. в овощном ряду для Пыскорского монастыря покупают московскую июньскую Минею (печати 21 ноября 1627 г. К. II. 185); «Кириллову книгу» (М., 23 апреля 1644 г.) берет «с Государева печатного двора» «овощного ряду торговой человек Микитка Юрьев» (К. I. 352), а «Апостол» 1653 г. (М., 23 мая 1653 г. МГУ, 5 Oh 609 инв. 8075-37-72) в 1654 г. продается в Москве в ветошном ряду[360].

Записи на экземплярах старопечатных книг доказывают, что уже в середине XVII в. печатная книга достаточно быстро распространяется по всей территории Русского государства. В географическом указателе, составленном М.М.Леренман к вышеуказанному Каталогу старопечатных книг библиотеки МГУ, учтено 142 населенных пункта и 60 монастырей XVII в. от Архангельска до Иркутска и от Чердыни до Львова, в которых в это время находились собранные сейчас в МГУ книги. Судя по записям, в более позднее время значительную роль в торговле книгами играла Макарьевская ярмарка. На основании текстов записей можно также сделать вывод о вторичном движении в Москву из самых отдаленных мест России книг для обмена и продажи. В 1655 г. из церкви села Янидор (знаменитый сейчас памятник деревянной архитектуры) Чердынского уезда Перми Великой священник Яков Федоров Федосеев посылает в Москву фактически совсем еще новую Минею общую с праздничной, напечатанную на Московском печатном дворе в 1650 г. (29 июля), и там ее меняют два пермских попа (МГУ, инв. 3034-14-75).

Сборник переводов Епифания Славинецкого (М., Май 1665 г.) вторично попадает в московские края как собственность архимандрита Воскресенского Ново-Иерусалимского монастыря Никанора. На книге сделана помета: «а kuplena… w Permi welikoj na Kamie recke w zyrianskom Usole…»[361]

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Интересной проблемой, разрабатывать которую позволяет богатый материал записей, является вопрос о роли монастырей как центров аккумуляции и перераспределения книг[362]. Не менее важным и актуальным сегодня представляется вопрос о судьбе печатных книг XVI – первой половины XVII в. в конце XVII–XVIII вв.

Записи на книгах, так же как архивные документы и другие источники, зафиксировали два направления движения старой книги в это время. Первое обусловлено стремлением государства изъять из обращения «дониконовскую» книгу, второе – не меньшим стремлением старообрядчества, «новоисправленную» книгу не признавшего, сохранить и получить только древние печатные и рукописные книги. Новые издания последовательно занимают место древних в церквях и монастырях, а древние – путем покупки, обмена, отработки и даже кражи – оседают в руках старообрядцев, «уходят» вместе с ними в Поморье, Пермь Великую, Сибирь, Польшу, Прибалтику, становятся составной частью и источником старообрядческой книжной традиции.

Сотни записей на сохранившихся экземплярах книг возникли во второй половине – конце XVII и в XVIII в. в результате этого процесса. Триодь цветная (М., 6 декабря 1635 г.) в 60-70-е годы XVII в. продается в село Дорошевку, а «вместо той книги» в церковь покупают «новоисправленную книгу Треоть» (МГУ, 2Fa 194 инв. 50: 1624). В 1691 г. старый Пролог церкви Воскресения, «что за Чертольскими воротами», обменен на «новоисправленный пролог» (Пролог, вторая половина, март – август. М., 6 декабря 1643 г. МГУ, инв. 3034-23-75). В тех случаях, когда монастырские или церковные власти по какой-либо причине не удовлетворяло обычное для них молчаливое нарушение условий вклада, новопечатная книга записывалась за вкладчиком старой, проданной или обмененной[363].

Необыкновенно разнообразны записи об исторических судьбах книг. Источниковедческое их значение и особенности связаны с тем, что каждый экземпляр книги, как рукописной, так и печатной, прежде всего является продуктом определенного времени, потребности и особенности которого во многом и определяют характер данного экземпляра. Однако эта же книга становится частью, причем частью активной, исторической реальности и последующих эпох, следы которых незримо и зримо (в виде записей, реставрации, правки, дополнений и изъятий текста, переплета и тому подобных особенностей экземпляра книги) аккумулируются на ее страницах. Если к этому добавить, что, как правило, возникновение или складывание текста книги относится ко времени предшествующих эпох (напомню, что речь идет о книжности XVII в.), становится ясной принципиальная традиционность экземпляра древней книги как исторического источника. Эта особенность экземпляра книги внутри традиционной по преимуществу культуры Средневековья и определяет уникальные возможности книги именно как источника для изучения книжности, продукта и носителя определенной исторической традиции, а также стоящих за нею социальных сил и явлений. Эти особенности и возможности источника выявляются, как это уже отмечалось выше, только при соответствующем комплексном его исследовании, описании и издании с учетом всех записей, свидетельствующих об историческом функционировании книги.

Многообразие и объем исторической информации, которую можно получить, изучая судьбы древних книг, заставляют обращаться к этому материалу в связи с самыми разными аспектами изучения средневековой истории. Например, любопытный и богатый материал собран в МГУ о книгах, пожалованных от имени царя Михаила Федоровича в разные места России. Таких книг в собрании 15 с 16 соответствующими записями. Всего же нам известны 22 такие записи. Они охватывают время с 1623 по 1645 г. и дают интересную географию царских вкладов. Отметим, что 11 записей 1623–1641 гг. – это записи-автографы сначала «молодого подьячего», а потом подьячего Приказа Большого дворца Георгия Асманова по прозвищу Любим. Восемь из них – на книгах, собранных экспедициями последних лет.