Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

– Я ее спрашиваю тогда, так что же больше ничего и не видела? А она мне в ответ, а чего видеть-то? Улицы как улицы, дома, как дома, народ по-русски разговаривает…

Жена Лопухова уткнулась лицом в занавески, от продолжительного смеха у нее покатились слезы по щекам.

А Лопухов, между тем, горячо продолжил:

– Я ей принялся перечислять достопримечательности Ленинграда, но она только пренебрежительно отмахивалась от меня и бормотала, непонимающе глядела, будто я дурак какой и вот заладила, город, как город, улицы, как улицы, народ, как народ, по-русски разговаривает.

– Тогда я спросил у нее, зачем она в таком случае путевку в Ленинград взяла? А она мне в ответ, мол, путевка бесплатная и кормежка бесплатная, грех не попользоваться, одно слово – Аграфена!

А в это время неподалеку от дома Лопуховых встретились двое. Один, весь истерзанный, в репьях, только-только вылез из канавы, где наверняка провалялся всю ночь. Другой, одетый чистенько, побритый и с сумкой набитой продуктами. Между ними произошел разговор:

– Брат, дай копеечку опохмелиться, – просил истерзанный.

Второй тут же вывернул карманы, демонстрируя, что на «мели»:

– Извини, брат, копейки все жена пересчитала! – сказал, сожалея и в доказательство своих слов, потряс сумкой с продуктами.

– Может, она тебе разрешила пиво купить? – с надеждой в голосе вопросил первый, не сводя глаз с сумки.

– Это жена-то? – насмешливо переспросил чистенький.

И без дальнейших слов стало ясно, что в семье чистенького процветал матриархат и строгий надзор, из которого временами, все же удавалось вырваться чистенькому и он, наверное, также, как этот, валялся пьяным бесчувственным телом в канаве, а с утра мучился похмельем.

Оба помолчали, соображая. Чистенький, обеспокоенный судьбой пьяницы, придумал и радостно вскрикнул:

– Опа-на, а ведь у моего брата жена за товаром в Москву укатила! Торговка она, – пояснил он пьянице и продолжил раздумчиво, – стало быть, брат один и можно у него стаканчик-другой самогона тяпнуть.

– А нальет? – заволновался пьяница, оглядывая в сомнении свою помятую, грязную одежонку.

– Нальет! – уверенно кивнул чистенький.

Через десяток минут, они уже стучались в двери частного светлого дома окруженного крашеным забором. Но не было никакого ответа. Наконец, чистенький потерял терпение, полез за ключом в угол, приподнял доску, выудил спрятанный хозяевами ключ.

– Наверное, они в Москву вместе подались! – решил он вслух.

И открыл двери. Пьяница нетерпеливо переступил порог дома. В комнатах было очень светло. Настелены белые дорожки. Оба, не сговариваясь, скинули обувку при входе и пошли в одних носках, на цыпочках, на кухню. На цыпочках, потому как побаивались нежданного возвращения хозяев, страшились и от того, действовали неуклюже, неловко. Едва не уронили стулья, чуть-чуть не опрокинули кувшин с водой. В углу, за шкафом, нашли искомое, десятилитровую бутыль самогона. Но из страха быть застигнутым на месте преступления, чистенький дрогнул, пролил на стол, мимо стакана.

Пьяница тут же окунул лицо в расплывающуюся лужу, послышались всасывающие звуки, через секунду-другую лужи, как не бывало и оба продолжили выпивать. Запивали водой из кувшина.

Пили с удовольствием, без тостов, стаканы маленькие, граненые, рассчитанные на сто грамм так и мелькали от бутыли к жадным ртам мужиков.

Опьянев, осмелели, залезли в хозяйский холодильник, взяли трехлитровую банку с солеными огурцами, нарезали колбасы. Из хлебницы вытащили полбуханки черного хлеба. Но даже с закусками развезло и пьяница уснул, уронив лохматую голову на стол. Чистенький глядя на него, тоже прикрыл глаза, скоро засопел, сморенный крепким самогоном, в голове его, правда, еще успели всплыть и утонуть мысли, что даже не познакомились с пьяницей, как зовут, кто таков, ничего не узнал, да и черт с ним, разве было это важно?

Но тут тихо скрипнула входная дверь и в кухню прокралась Аграфена. В руке у нее чернел пакет со свежевырытыми овощами, как видно, она промышляла на чужом огороде, пользуясь отсутствием хозяев.

Аграфена, не слышно, тенью скользнула между двух расслабленных пойлом, фигур пьянчуг, схватила бутыль с самогоном и, прижимая к груди, надрываясь, потащила прочь. Выкрала из сарая большую телегу, на такой, в обыкновении возят бадьи с водой, с колодца. Установив бутыль и прикрыв ее для сохранности покрывалом, она метнулась за закусками и, не теряя ни минуты, куда как весело отправилась восвояси, поскрипывая своей телегой.

Пьяницы, очнувшись, долго таращились на пустой стол и метались по кухне в поисках бутыли, но так и не найдя, впали в депрессию, исчезла не только бутыль с закусками, но и сумка с продуктами чистенького. Не удосужившись прибраться, оба оскорблено покинули не гостеприимный дом.

Что было с хозяевами дома вернувшимися из поездки и обнаружившими беспорядок, история умалчивает…

Аграфена же, улыбаясь и кивая себе головой, толкала впереди себя телегу с драгоценным грузом, петляя по улицам и переулочкам, остановилась передохнуть, когда вдали показался один дом. Впрочем, стоп, чуть-чуть отвлечемся…

Дом выглядел крепким, из мощных бревен, с уютной большой комнатой, с белой русской печью, со светлой отделанной под дерево, просторной кухней. В комнате было все: мягкие диваны и кресла; круглый стол, застеленный накрахмаленной сверкающей скатертью; книжные полки по стенам. На них – книги и статуэтки. Фарфоровые фигурки, впрочем, виднелись повсюду, даже наверху цветного обширного телевизора сидела маленькая изящная статуэтка кошечки. Живые кошки были тут же. Большой белый кот свесил с печки крупный зад с пушистым хвостом, задние лапы его вздрагивали во сне, он так и норовил свалиться с печки на голову хозяйки. А хозяйка, расположившись в кресле, не замечала угрозы, сидела, вязала широкий, длинный ярко-оранжевый шарф. Клубок от кошек она прятала в круглой коробке, коробку ставила себе на колени. Но кошки, умницы, терпеливо улучали момент, вот и тут, когда хозяйка отвлеклась, посмотрела в окошко, кошки моментально вскочили на подлокотники кресла, одна, две, три… шесть и сразу же нырнули в коробку.

– Брысь! – крикнула хозяйка, вскакивая.

Толстый белый кот с перепугу упал на ее место и зашипел, выгибая спину горбом. Остальные кошки промчались на кухню, отработанным методом, распахнули с разбегу дверь в сени, огромными прыжками преодолели лестницу на чердак. С чердака через слуховое окно сиганули во двор и исчезли в зарослях лопухов, что росли по краям забора в большом изобилии.

– Танька! – заорали во дворе. – Опять всех кошек распугала, стерва!

Танька бросилась к окну, створки с треском распахнулись:

– А тебе, что за дело? – закричала она, потрясая кулаками в сторону Аграфены

– Ну, ты и курица расфуфыренная! – удивилась Аграфена и с ходу включилась в процесс.

Ругань, перемежаемая площадными словечками, так и полетела, кувыркаясь от одной к другой.

Наконец, устали, остановились, тяжело дыша.

– Чего это у тебя? – указала пальцем в сторону телеги, Танька.

– Самогон! – победоносно улыбнулась Аграфена.

– Да ну? – удивилась Танька.

Через десяток минут бутыль, старательно протертая, чистая, уже стояла на столе. Банка с огурцами, недоеденная колбаса с хлебом были тут же, разложенные по блюдечкам с голубой каемочкой.

От щедрот своих Танька достала из урчащего холодильника банку с маринованными помидорами. Скоро подруги чокнулись полными рюмками и пили, про ругань и не вспомнили, будто и не ругались.

Танька, упившись, всегда раздевалась до лифчика и трусов. У нее было большое белое тело, узловатые разбухшие вены на толстых ногах, которые надо было бы лечить, но нищенская пенсия и торговля на рынке овощами с огорода – вот и все ее доходы, на врачей и лекарства разве хватит? Но так жило и живет большинство одиноких русских старух. Зимой Танька устраивалась сторожихой в детский сад, благо за маленькую зарплату в дошкольных учреждениях вечно некому было работать. При этом Танька страшно завидовала своей подруге, Аграфене.

Завидовала ее худобе, ее туго забранным назад волосам, собранным на затылке в пучок. Ей нравилось заглядывать Аграфене в глаза, особенно, когда та сердилась, повод для злобы она находила всегда и кричала во все горло про неоправданное повышение цен, посылала правительство на … Кричала на любого, кто ей возражал:

– А иди ты в ЖЭК! В ЖЭКе тебе самое место!

В это время цвет глаз у нее менялся со стального, серого на некий ядовито-зеленый.

Когда-то Танька была замужем. Муж у нее пил и дрался зверски, жестоко. Сразу бил в нос, в зубы, в солнечное сплетение. Вообще мог убить ее. И, пока она избитая валялась на полу, стеная и плача он, делал ноги из дома.