Пьяная Россия. Том первый - Элеонора Кременская

Решетиловцы, из принципа, каждый год сами ремонтируют клуб и не надеются на так называемое государство, и правильно и делают. Клуб у них сияет новогодней игрушечкой, администрация точит зубы, не раз пытаясь выставить клуб на продажу. Решетиловцы славятся решительностью и на дух не могут вынести каких-либо собственников в своей деревне. Недолго повоевав и оставив нос главы администрации в разбитом состоянии, они своего добились. Администрация перестала отпускать дрова на отопление клуба и закрыла сельскую библиотеку. Но неукротимых решетиловцев это не остановило. Они собирают с каждого двора, минуя, конечно, одиноких старух, сколько-то дров… А накануне Нового года учителя со школьниками встают на лыжи, берут санки, топоры и идут в лес за хворостом.

Книги из библиотеки, все до единой перекочевали в школу и теперь за чтивом решетиловцы ходят в школьную библиотеку.

И вот однажды, перед Новым годом клуб жарко натопили. Возле большой русской печи понаставили скамьи со спинками, принесли из домов старые ватные одеяла и шкуры, все удобно свернули и положили на скамьи для стариков. Старики ведь любят понежиться в тепле. Тут же понаставили маленьких скамеечек для маленьких детишек. Есть даже поговорка такая: «Старый да малый – одно создание» ну или, что-то в этом роде…

Клуб был маленький, но для всего населения деревни, человек так в пятьдесят, его вполне хватало. Одна комната, большая, в которую сразу же попадал любой вошедший с улицы использовалась деревенскими для проведения праздников, где ставились столы и стулья. В этой же комнате стояла печь, которая одним боком своим попадала в еще одну комнату, бывшую библиотекарскую. Эту комнату, самую просторную решетиловцы задействовали под танцы. Туда предприимчивый дедушка Митрясов мгновенно притащил свой патефон, поставил на табуретку и заспорил с молодежью, которая желала слушать не пластинки Леонида Утесова, а зажигать под музыкальную группу «Бумбокс». Дедушка Митрясов прозванный так за сочетание имени Митя и фамилии Рясов, упорно не соглашался и сердился. Наконец, спорщики пришли к соглашению, что будут танцевать по очереди то под магнитофон, то под патефон и покинули танцевальную, которую также перед этим украсили. Под потолком в комнате сверкала разноцветная гирлянда, а по стенам висели гроздьями воздушные шарики и блестящие дождики.

Самый богатый человек деревни, солидный мужик по прозвищу Палыч с великой осторожностью принес свой большой ЖК телевизор и установил его на тумбочку, а завороженная детвора помогла ему тянуть провода к спутниковой антенне, через весь двор, поверх голов, к его дому, стоявшему тут же напротив клуба. Палыч слыл богатым, потому что имел две машины, снегоход, трактор, пегого мерина, двух коров, дикого по нраву быка-производителя, десяток белых, как снег, кур и красного большого петуха.

Женщины по предварительному сговору наготовили салатов и горячего, накупили фруктов и конфет, сколько-то бутылок шампанского, водки, вина. Пьяниц в деревне уже не осталось, вымерли все, остались одни работяги, старики с детьми да женщины. Из молодежи было только пять человек, да и то у всех усы только-только начинали пробиваться, девок не было вовсе. Один только начал хороводиться с девицей из соседней деревни, но соседей не приглашали, предпочитая праздновать междусобойчиком. Таким образом, молодежь вскоре после застолья перекочевала к детям, поближе к печке, где хорошо был виден новогодний концерт по широкому экрану телевизора. А остальные, в том числе и старики оккупировали танцевальную и там под патефон дедушки Митрясова шумно откалывали номера.

В клубе, в уголке, как и положено, конечно же, стояла елка. Живая. Учитель по физкультуре специально ее присмотрел еще летом. Пышная, красивая, выкопанная с корнем, она сидела во влажном песке, в большом ведре, опутанном белой ватой. Изредка кто-нибудь из детей подходил к ней и доверчиво искал под елкой подарков. Давно уже подростки объяснили малышне, что деда Мороза не бывает, а подарки кладут взрослые. Вот они сейчас напляшутся, потом под каким-нибудь предлогом вышлют их всех, хоть в ту же танцевальную и подложат подарки. А пока сидите. Малышня слушала и верила, и не верила, и все равно все ползала вокруг елки, проверяя, так ли это, как говорят подростки или не так. И вдруг, один малыш нашел большой розовый пакет, на котором было написано имя дедушки Митрясова. Немедленно, дедушку вытащили из танцевальной и сунули ему этот пакет, окружили с горящими глазами и ничего не понимающий дед распечатал пакет. В нем он нашел давно желаемую им редкую пластинку с голосом любимой артистки. Дедушка растрогался до слез, обнял и перецеловал всех детей, находившихся тут же и, не слушая их доводов, что это не они вовсе подарили, ушел в танцевальную слушать драгоценную пластинку. Дети были заинтригованы. В мгновение ока они опять оползали все пространство вокруг елки и снова нашли пакет. Он был адресован директору школы, славной женщине, предпенсионного возраста. Все вместе они ее вызвали из танцевальной. В пакете она обнаружила собрание книг давно любимого ею писателя. Директриса прослезилась, поблагодарила детей. Чего и говорить. Елка одарила всех взрослых, ни одного не забыла. Взрослые сияли от счастья, не веря своим глазам, восторгам не было числа.

После, как и предсказывали подростки, их попросили уйти в танцевальную, включили там магнитофон и под детские песенки они немного попрыгали, а когда вернулись, обнаружили под елкой свои подарки. Распечатывая, точно знали, что подарки им подарила не елка и не дед Мороз, а взрослые, но от этого их настроение не испортилось, наоборот, как-то даже повысилось.

А удивленные нежданными подарками взрослые долго после этого Нового года удивлялись на поведение детей, которые отворачивались от их признаний и отнекивались, утверждая, что это вовсе не их заслуга.

Вот такие чудеса произошли, однажды в деревне Решитилово, обыкновенной такой деревне, таких немного осталось в России и почему они произошли, подросшее население деревни только начинает догадываться, ну, а вы поняли, почему?

Аграфена

После непродолжительной трели дверного звонка, Лопухов подошел к входной двери, заглянул в глазок и тут же отпрянул, будто увидел змею.

– Кто там? – шепотом, чтобы не слышал неизвестный посетитель, спросила жена Лопухова.

– Аграфена! – выпучив в ужасе глаза, трагическим шепотом ответил Лопухов.

Оба, на цыпочках, проследовали по коридору в комнату, и тихонько прикрыв двери, затихли.

А гостья, в это время, наклоняясь, заглядывала в старую замочную скважину. В конце концов, уверившись, что движения, как будто нет, и никто от нее не прячется, она вздохнула, вышла по ступеням лестницы, на улицу, из подъезда. Правда, некое недоверие, видимо, все-таки шевелилось в ее душе. И потому она, уперев руки в бока, встала, как раз напротив окон квартиры Лопуховых, долго-долго вглядывалась, старательно задирая голову. 0кна Лопуховых были на третьем этаже, а заметив шевеление занавесок, тут же мстительно вспыхнула, с обидой в голосе, заорала на весь двор:

– Лопуховы, дома, а двери мне не открывают!

На подоконник тут же вскочила кошка. Это жена Лопухова вовремя среагировала на ситуацию. Оба супруга замерли, глядя сквозь сетку тюля на разбушевавшуюся гостью.

– А, так это кошка! – разочарованно протянула Аграфена, и презрительно сплюнув себе под ноги, побрела прочь.

– И чего она к нам таскается? – возмущался, между тем, Лопухов. – У нас наливают, что ли?

Жена Лопухова помолчала-помолчала, а потом, вдруг, прыснула, покатилась.

– Чего ты? – не понял Лопухов. – Смеяться еще надумала, тут впору плакать, ведь если она не напьется где, в другом месте, притащиться опять, орать и позорить нас на весь двор!

Жена все смеялась. Лопухов заинтересовался, и жена сквозь смех сумела выговорить:

– Помнишь? Как она в Ленинград ездила, по путевке профсоюза?

Лопухов вспомнил и сам схватился за бока. Он приседал, хлопал себя по ляжкам, а в перерывах между приступами хохота говорил, едва дыша и утирая слезы:

– Ей богу, смех во время чумы!

Жена ему вторила во всем и сквозь слезы, говорила:

– Ты у нее спросил тогда, а ты Ленинград видела?

Муж подхватил:

– А она ответила мне, видела.

Лопухов сложился пополам, сквозь взрывы смеха донеслись его слова:

– И в Эрмитаже была? А она мне так неуверенно в ответ, Эрмитаж – это вокзал, что ли так называется?

Лопухов отсмеявшись, присел на диван, держась за живот:

– Я ей говорю, эх ты, деревня! Эрмитаж – это музей, картины там! А она мне в ответ, ах, музей и мгновенно успокоилась, а на кой он мне нужен? Я, говорит, на вокзале была, в магазинах была, в очереди с полдня простояла, колбасу, курицу, конфет отхватила.