Тайна Ночи Свечей (СИ) - Дьюк Эйвери

— Кто именно может умреть, если я все же доберусь до Вельды и открою двери? — набравшись храбрости, задала свой самый болезненный вопрос Тера.

— Я не вижу ни лица, ни имени. Знаю лишь, что эта душа очень важна для тебя. Так было до того, как ваши нити вывернули наизнанку и так же осталось после.

— Почему именно я? — напоследок спокойно поинтересовалась Тера, поднявшись с пола и встав напротив древнего духа, бывшего некогда одной из далеких Верховных прядильщиц Корды.

— В свое время, я задала тот же вопрос, но так и не получила ответа, — горько усмехнувшись, поделилась печалью призрачная прядильщица.

— А твой выбор, он был правильным? — продолжила допытываться Тера, пока хозяйка пустыря заново переплетала тонкие белые ниточки.

— Не существует правильных или неправильных решений. Есть лишь те, что приводят к определенным последствиям. Я боролась до последнего и сделала все, что от меня зависело. Никакой благодарности и признания моих заслуг перед народом не последовало, как и долгой, счастливой жизни, если это тебя интересует.

Тера внимательнее вгляделась в лицо духа и, наконец, обратила внимание на странности. Черные глаза и черные волосы… Ни одна видящая, переплетающая или обрывающая нити не могла так выглядеть. Зеркальщица уже открыла рот, чтобы спросить об этом, как дух неожиданно сильно сжал ее предплечье и с жаром заговорил, спеша поделиться последними наставлениями.

— Не касайся вод Злого моря и не делись своей кровью с его детьми, иначе он учует тебя и найдет. А если все-таки попадешься, не проси пощады и не заключай сделок!

— О ком ты говоришь? Я не понимаю, — ухватившись за рукав Верховной, прокричала Тера, чувствуя, как не вовремя ее начало затягивать обратно, в мир живых.

— О том, кому этой ночью помог… — продолжения Тера уже не расслышала.

Призрак прядильщицы растаял, а мрачный зал, вначале резко наполнился светом и звуками, а после пошел трещинами и лопнул. Тера еще успела инстинктивно выставить руки, закрываясь от града обломков, но те так и не достигли ее, на лету обратившись в большие перепуганные глаза, нависшего над ней нежданного спасителя. Тера вернулась обратно, унеся с собой из полумрака лишь одну, намертво врезавшуюся в память фразу.

Глава 16.1 За шаг до излома судьбы

Жизнь за жизнь — лязг, услуга за услугу — звяк, звяк… Неумолимые звенья единой невидимой цепи, объединяющей народы, города и целые королевства, беспокойно зашевелились, забряцали и, словно нехотя, поползли в сторону полуразрушенной каменной арки, где так неосмотрительно прятались чудом уцелевшие беглянки.

Благодарность за бескорыстие — щелк, клац! Очередной увесистый замок совести отыскал свободную шею и без труда занял, причитающееся ему по праву место. Невесомая и вместе с тем удивительно прочная цепь неспешно дала пару широких витков вокруг тела пухленькой перепуганной девчушки, как следует разлеглась по плечам, обманчиво мирно притихла, поблескивая стальными гнутыми кольцами в лучах утреннего холодного солнца, а после, неожиданно резко, выдернула беспечную пленницу наружу и поволокла за собой к борющимся у развалин часовни прядильщикам, прочь от спасительной темной ниши.

Хватило всего одного беглого взгляда, чтобы понять невероятное — у молодой северянки не было и шанса, что крайне удивляло, взращённого на старинных преданиях и сказочных небылицах, ребенка. Могущественный образ седовласой, белоглазой прядильщицы, одетой в традиционное бордовое платье, подпоясанное тонкой веревкой, никак не вязался с резвыми прыжками и увертками. И если все эти неподобающие северным сестрам рывки и скачки еще можно было принять за хитрые колдовские танцы, то как воспринимать недавний поток чудовищной брани, с которым разгневанная прядильщица обрушилась на сумасшедшего собрата? Чем дальше маленькая двуликая наблюдала за происходящим, тем сильнее крепли ее подозрения о подлинности происхождения вертлявой прядильщицы.

Завершающим штрихом полного разоблачения стал, неожиданно покинувший голову хозяйки, парик. Ни грозной магии нитей, ни надменной сдержанности, ни даже приметных, слишком рано поседевших кос у «северянки» на самом-то деле не было, как не было и особых причин ввязываться в схватку с превосходящим ее грубой силой противником…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Взревел, разозленный подлогом, сумасшедший. Отбросил в сторону изодранный белый парик, после чего одним резким прыжком очутился возле удирающей лжесестры. Громадный прядильщик с размаху навалился всем своим весом на хрупкую девушку и с остервенением принялся душить ее. Та — отчаянно отбивалась и брыкалась, стараясь высвободиться из рук убийцы, но куда там… Финал схватки был предрешен уже в тот момент, когда юркая, как ящерица, незнакомка очутилась на земле и не сумела вовремя подняться. Ей еще крупно повезло, что в руках безумного прядильщика не оказалось смертоносного серпа. Хотя, что толку думать о мимолетном везении, когда ее душа готовилась вот-вот отправиться за грань, а за ней, быть может, и их души, ведь маньяк вряд ли забыл о своих первоначальных планах на пушистые шубки двух маленьких двуликих?

Побледневшая, дрожащая от страха девчонка, не желала и дальше наблюдать за жуткой картиной со стороны и надеяться на лучшее, уже сейчас прекрасно понимая, что завершиться неравный бой может лишь одним. К тому же, кем бы ни была на самом деле неудачливая спасительница и что бы не замышляла до их появления на пустыре, она не задумываясь заступилась, рискнув собственной жизнью, а значит нельзя было взять и отвернуться, будто ничего не произошло, когда сама она заняла освободившееся место смертницы. Так честные двуликие не поступают!

Окончательно уверившись в необходимости вмешательства, девочка медленно наклонилась, стараясь не шуметь и не привлекать к своим действиям лишнего внимания, подобрала с земли увесистый булыжник, сжала покрепче и неслышно двинулась вперед. Острые сколы камня обдирали нежную кожу, холодя и без того озябшую ладонь. Короткие слабые пальцы побелели от напряжения и мелко задрожали. До чего же не хотелось подходить к здоровенному, рычащему похлеще иного зверя, прядильщику. Было откровенно жутко, однако, иного выбора не оставалось. Волны мурашек проносились по всему телу, норовя, если не предотвратить, то хоть замедлить самоубийственный порыв, но что-то необъяснимое не позволяло развернуться и убежать. Особое чувство добровольного долга ощутимо подталкивало в спину, нашептывая красивые слова давно позабытых героических песен старого Боривала. Почти в каждой из них пелось о непобедимых воинах и славных подвигах, а еще о том, что за союзников следовало держаться, как за себя самих, иначе победа, какой бы великой и славной та ни была, никогда не станет залогом долгой и спокойной жизни.

Маленькая двуликая прекрасно помнила эти, пропитанные далекой мудростью песни, служившие и ей, и ее многочисленным старшим братьям колыбельными. Сейчас старинные строки одна за другой всплывали в памяти и здорово поддерживали, унимая дрожь в пальцах и подбадривая. Шаг за шагом она молча преодолевала, разделявшее ее и, угасающую спасительницу, расстояние; напрочь игнорируя отчаянные крики, оставшейся далеко позади подруги, не поспевающей следом из-за основательно распухшей, подвернутой ноги.

В широко распахнутых медово-карих глазах ребенка застыла ни с чем не сравнимая, упрямая решимость, присущая одним лишь детям, еще не научившимся взвешивать последствия собственных поступков, зато прекрасно разобравшихся во взаимосвязи настойчивости и вероятности получения желаемого. А желала маленькая двуликая лишь одного — чтобы страшный прядильщик не заподозрил неладное слишком быстро и не обернулся в самый неподходящий момент.

Хладнокровное наваждение схлынуло лишь в тот момент, когда грузное тело мучителя рвано дернулось, на миг застыло, словно в неверии, что все это происходит на самом деле, обмякло и грузно завалилось на бок. Как нельзя кстати подвернувшийся под руку камень, в разы потяжелел и заметно побурел, недвусмысленно намекая на свою и ее роль в развязке грубо прерванного драматического действа. Окровавленный булыжник все тяжелел и тяжелел, продолжая больно впиваться в ладонь и ужасать одним своим видом. Но, несмотря на это, маленькая двуликая не могла заставить себя разжать пальцы и выпустить орудие мести. Бессмысленный взгляд метался вдоль трещин и сколов, отмечая мельчайшие изменения в расплывающемся темном пятне, цеплялся за каждый бугорок, и становился все обреченнее. Разбегались пугливые мысли, а с ними и тонкие ручейки запоздалых слез. Краткосрочный воинственный запал угас, оставив после себя тусклый дымок растерянности и непонимания.