Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - Тилли Коул

глазами.

— Человек забеспокоился. Ведь Господь сказал, что в любую минуту поддержит того, кто посвятил Ему свою жизнь. И человек спрашивает Господа: «Почему в худшие моменты моей жизни Ты покидал меня?»

На лице Поппи проступило выражение глубокого умиротворения.

— И что? — подтолкнул я. — Что ответил Господь?

По ее щеке скатилась слеза.

— Он ответил, что никогда не покидал человека и шел с ним бок о бок всю жизнь. Он объяснил, что в те моменты, когда была только одна цепочка следов, Он нес человека на руках.

Поппи шмыгнула носом:

— Неважно, что ты не веришь в бога, Руне. Это стихотворение не только для верующих. У нас всех есть те, кто проносит нас на руках через тяжелые и печальные дни. Дни, когда кажется, что ты не справишься. Так или иначе, Господь ли или близкий человек, но кто-то приходит на помощь, когда нам кажется, что мы больше не можем идти… Кто-то несет нас на руках.

Она прижалась к моей груди.

Я смотрел на отпечатки наших ног на песке, и мой взор застилали слезы. В тот момент я уже не был уверен, кто кому помогает. Поппи намекала, будто я помогаю ей прожить оставшиеся месяцы, однако я начинал верить, что это она каким-то образом спасает меня.

Цепочка следов на моей душе.

Поппи посмотрела на меня. Лицо ее было мокрым от слез. Слез счастья.

— Разве не прекрасно, Руне? Разве это не самая прекрасная вещь, которую ты когда-либо слышал?

Я ограничился кивком. Говорить не хотелось — время было не самое подходящее для слов. Выдать что-то подобное тому, что рассказала она, я не мог, а раз так, то какой смысл стараться?

Я скользнул взглядом по берегу и вдруг подумал… А слышал ли кто-нибудь нечто столь трогательное, что оно потрясло его до глубины души? Случалось ли у кого-то так, что тот, кого любили более всего на свете, открывался с такой чистотой и искренностью?

— Руне? — негромко окликнула меня Поппи.

— Да, малышка? — отозвался я. Она повернулась ко мне своим прелестным личиком и попыталась улыбнуться. — Ты в порядке? — Я погладил ее по щеке.

— Устаю, — неохотно призналась она, и мое сердце дрогнуло. В течение последней недели мне уже не раз приходилось замечать, как тень усталости ложится на ее лицо после каких-то работ или занятий.

Что еще хуже, я видел, как сильно ей это не нравится. Ведь любая слабость не позволяла ей наслаждаться жизнью, получать удовольствие от приключений.

— Усталость — это нормально, Поппимин. Это не слабость.

Поппи печально вздохнула и опустила глаза:

— Просто мне это не по душе. Ты же знаешь, я всегда считала сон бесполезной тратой времени.

Она так забавно надула губки, что я невольно рассмеялся. Поппи терпеливо ждала ответа. Отсмеявшись, я сказал:

— По-моему, если ты спишь, когда тебе хочется, когда в этом есть потребность, значит, сможешь сделать больше, когда наберешься сил. — Я потерся кончиком носа о ее нос. — И тогда наши приключения будут еще интереснее. Кроме того, как тебе известно, мне нравится, когда ты засыпаешь в моих объятиях. Это идеальное для тебя место.

Поппи вздохнула и, в последний раз взглянув на море, прошептала:

— Только ты, Руне Кристиансен. Только ты можешь так прекрасно мотивировать самое ненавистное.

Я поцеловал ее теплую щеку, поднялся и принялся собирать вещи. Закончив, я оглянулся через плечо на пирс, потом снова повернулся к Поппи и протянул руку.

— Идем, соня. Как в старые времена?

Поппи посмотрела на пирс и неожиданно громко рассмеялась. Я помог ей подняться, и мы, взявшись за руки, неторопливо побрели под пирс. Мягкие волны, накатывая в гипнотизирующем ритме, бились о старые деревянные опоры. Мы остановились у столба, и я, не тратя времени зря, взял ее лицо в свои ладони и наклонился. Наши губы соединились в тягучем, глубоком поцелуе, и налетевший прохладный ветерок взъерошил ее волосы.

Я отстранился и облизал губы, на которых остался восхитительный вкус солнца и вишен.

Ее веки затрепетали. Поппи открыла глаза, и я, видя, как она устала, наклонился и прошептал:

— Поцелуй четыреста тридцать третий. С Поппимин, под пирсом. — Поппи смущенно улыбнулась, ожидая продолжения. — И мое сердце едва не разорвалось. — Оно и вправду едва не разорвалось, когда за приоткрывшимися в улыбке губами показались зубы. — Потому что я ее люблю. Люблю так сильно, что не могу объяснить. Моя цепочка следов на песке.

Ее прекрасные зеленые глаза удивленно расширились и тут же блеснули, наполнившись слезами. Сердце глухо застучало в груди. Я попытался вытереть слезы, но Поппи сжала мою руку и прижалась щекой к ладони.

— Я тоже люблю тебя, Руне Кристиансен, — прошептала она, глядя на меня снизу вверх. — И никогда, никогда не переставала любить. — Она привстала на цыпочки, так что наши глаза оказались на одном уровне. — Моя половинка. Моя душа…

Волнение ушло. На меня снизошло спокойствие. Поппи замерла в моих объятиях, и ее легкое дыхание просачивалось сквозь ткань рубашки.

Я держал ее, крепко прижимая к себе, впитывая новое чувство и наслаждаясь им. Поппи зевнула. Я наклонил голову.

— Давай доставим тебя домой.

Поппи кивнула и приникла ко мне. Мы вернулись к тому месту, где остались наши вещи, а потом прошли к машине. Я достал ключи из кармашка ее сумочки и открыл пассажирскую дверцу.

Обняв Поппи за талию, я поднял ее, опустил на сиденье и, наклонившись, накинул и застегнул ремень безопасности. Она на секунду замерла, когда, выпрямляясь, я поцеловал ее в лоб, а потом взяла меня за руку.

— Мне жаль, Руне, — прошептала Поппи, заливаясь слезами. — Мне так жаль. Прости меня.

— За что, малышка? — спросил я дрожащим голосом, глубоко тронутый ее невыразимой печалью.

— За то, что оттолкнула тебя.

Моя душа как будто провалилась в пустоту. Я убрал волосы со лба Поппи. Ее глаза отчаянно искали что-то в моих, но лицо уже исказилось от боли. По бледным щекам покатились крупные слезинки, и грудь судорожно всколыхнулась — Поппи попыталась успокоить сбившееся вдруг дыхание.

— Эй… — Я сжал ее лицо обеими ладонями.

Она посмотрела на меня.

— Мы не потеряли бы столько времени, если бы я не сглупила. Придумали бы что-нибудь, и ты вернулся бы раньше. Ты мог бы быть рядом все это время. Мог бы быть со мной. Поддерживать… любить… Мы бы так любили друг друга… — Она запнулась, но все же нашла силы договорить. — Я — воришка. Украла у нас два драгоценных года. А чего ради?

Словно боясь, что я уйду, Поппи еще крепче сжала мою руку. Ее слезы