Тысяча поцелуев, которые невозможно забыть - Тилли Коул

же стерла ее большим пальцем и легла поперек моей груди.

— Я пришла к пониманию, что для больного вынести все не так уж и трудно. В конечном счете боль уходит, мы отправляемся в лучший мир. Но боль тех, кто остается, только возрастает.

Поппи прижала мою ладонь к своей щеке:

— Я действительно верю, что истории, подобные моей, не обязательно заканчиваются печально. Мне хотелось бы, чтобы мою жизнь запомнили как чудесное приключение, которому я шла навстречу с открытой душой. Потому как нельзя растрачивать попусту ни единый вдох. Нельзя растрачивать попусту нечто столь ценное. Вместо этого мы должны позаботиться о том, чтобы втиснуть в короткое время, отведенное нам на Земле, как можно больше ценных моментов. Вот какое послание мне хотелось бы оставить после себя. Оставить тем, кого люблю, этот красивый завет.

Если сердце, как верила Поппи, звучало песней, то мое в тот миг пело от гордости… и восхищения моей любимой девушкой. Восхищения ее взглядом на жизнь. Тем, что она старалась убедить меня… заставить меня поверить, что я смогу жить без нее.

Уверен, дело было в другом, но я видел решимость Поппи. Решимость никогда ее не подводила.

— Теперь ты все знаешь, — заключила Поппи и положила голову мне на грудь. — Больше не будем об этом. У нас впереди будущее. Мы не станем рабами своего прошлого. — Я закрыл глаза. — Обещай мне, Руне.

— Обещаю, — нашел я силы прошептать.

Я боролся с раздирающими меня эмоциями. Я не хотел показывать Поппи свою печаль. Пусть хотя бы сегодня она видит меня только счастливым.

Я перебирал ее волосы, и дыхание постепенно выровнялось. Нас обдувал, снимая тяжесть с наших душ, теплый бриз.

Полагая, что Поппи уснула, я позволил себе задремать, но она вдруг тихо спросила:

— Как думаешь, Руне, на что похож рай?

Я напрягся. Но Поппи начала вырисовывать пальцами круги на моей груди, и напряжение ушло.

— Не знаю.

Поппи молчала. Я обнял ее чуть крепче и сказал:

— Думаю, это какое-то красивое место. Спокойное. Место, где однажды я снова тебя увижу.

Я почувствовал, как Поппи улыбнулась.

— Я тоже таким его представляю, — согласилась она и, повернув голову, поцеловала меня в грудь.

Потом Поппи действительно уснула. Окинув взглядом пляж, я увидел расположившуюся неподалеку пожилую пару. Они крепко держались за руки. Мужчина расстелил на песке одеяло, поцеловал женщину в щеку, а потом помог ей сесть.

Я почувствовал укол ревности. Потому что у нас с Поппи никогда такого не будет.

Мы никогда вместе не состаримся. У нас никогда не будет детей. Не будет свадьбы. Не будет ничего. Однако, опустив взгляд на густые каштановые волосы Поппи, на ее хрупкие изящные руки, что лежали у меня на груди, я ощутил благодарность за то, что мы вместе хотя бы сейчас. Я не знал, что ждало нас впереди. Но сейчас мы были вместе.

Были вместе с тех пор, как мне исполнилось пять.

Ко мне вдруг пришло осознание: я любил ее, начиная с таких малых лет, что мы, можно сказать, были вместе с самого детства. В глубине души Поппи чувствовала, что умрет рано. Возможно, в глубине души это знал и я.

Прошло больше часа. Поппи все еще спала. Я осторожно приподнял ее и сел. Солнце сменило свое место на небе. Волны плескались о берег.

Почувствовав жажду, я открыл корзину и достал одну из бутылок с водой, которые упаковала Поппи. Пока я пил, мой взгляд остановился на рюкзаке, который она принесла из багажника.

Мне стало интересно — что же там внутри. Я осторожно расстегнул «молнию» и увидел черную сумку. В ней что-то лежало. Я вытащил сумку из рюкзака, и сердце бросилось в галоп.

Со вздохом я закрыл глаза.

Опустил сумку на одеяло. Растер ладонями лицо.

Когда я открыл глаза и поднял голову, мой пустой взгляд обратился к воде. Я смотрел на корабли вдали, и в моей голове снова звучали слова Поппи.

Думаю, они решили оставить прошлое позади. Однажды утром проснулись и поняли, что в жизни много неизведанного. Им — это влюбленная парочка, парень и девушка — захотелось увидеть мир. Они продали все, что у них было, и купили яхту. Ей нравится музицировать, а ему — фотографировать.

Я отвел взгляд от такой знакомой сумки. Теперь мне стало понятно, откуда взялась эта история о кораблях.

Ему нравится фотографировать…

Я попытался разозлиться на нее. Ведь я бросил фотографию два года назад. Больше она меня не интересовала. Не была моей мечтой. Я больше не собирался поступать в Нью-Йоркский университет. Не хотел ничего возвращать. Но у меня вдруг зачесались руки и, злясь на себя, я все же расстегнул сумку и заглянул внутрь.

На меня смотрел черный старенький «Canon», которым я когда-то очень дорожил. Кровь отхлынула от лица и устремилась к бьющемуся о ребра сердцу. Я ведь выбросил его. Его и все, что он для меня значил.

Я понятия не имел, как он мог попасть к Поппи. Возможно, она сумела отыскать такой же и купила. Я достал фотоаппарат из сумки и перевернул. Там, на задней крышке, было нацарапано мое имя. Я сам нацарапал его в свой тринадцатый день рождения, когда мама с папой сделали мне этот подарок.

Это был тот же фотоаппарат.

Поппи нашла его.

Пленка на месте. В сумке лежали объективы. Те, хорошо мне знакомые. Несмотря на эти два года, я все еще инстинктивно чувствовал, какой из них лучше всего подходит для ландшафта, портрета, ночной съемки, дневного света, студии…

Услышав тихий шорох за спиной, я обернулся через плечо. Поппи уже сидела и смотрела на меня. Ее взгляд упал на фотоаппарат. Нервно подвинувшись чуть ближе ко мне, она сказала:

— Я спрашивала о нем твоего папу. Поинтересовалась, куда делся фотоаппарат. Он ответил, что ты его выбросил. — Поппи склонила голову набок. — Ты не знал, а он тебе не сказал, что нашел камеру. Что-то разбилось, что-то поломалось.

Я до боли стиснул зубы.

Поппи провела пальцем по тыльной стороне моей ладони, что лежала на одеяле.

— Ничего тебе не говоря, твой папа починил фотоаппарат и хранил его последние два года. Он продолжал верить, что когда-нибудь ты вернешься к фотографии. Он знает, как сильно ты ее любишь. И винит себя в том, что ты ее забросил.

Я хотел по привычке прошипеть, что это и впрямь его вина. Все это. Но не стал. Желудок почему-то скрутило, и я не смог раскрыть рот.

Глаза у Поппи блеснули.

— Ты