Золотые нашивки - Юрий Дмитриевич Клименченко

ваши порядки. Сыт ими по горло. А я вот свободный человек. Что угодно и с кем угодно могу говорить… Я тоже русский.

— Бывший русский, наверное. Ну, ладно, дайте пройти, — проговорил Роганов, видя, что человек загораживает ему дорогу.

— Значит, не желаешь? Погоди, я скажу тебе два слова. Ты, конечно, комсомолец? Прохвосты вы все. Жизнь мне испортили. Мало я вас в войну пострелял, мало, — скрипнул зубами незнакомец. Он вплотную надвинулся на Роганова и вдруг злобно, истерически выкрикнул:

— Сволочь! Дать тебе в рожу, чтобы запомнил на всю жизнь, как встретился с соотечественником. У, подлюга!

Он сунул кулак Димке в лицо. Роганов взглянул в мутные, полные ненависти глаза и, не раздумывая, боксерским приемом нанес человеку сильный удар в челюсть. Тот с матерщиной бросился на Димку. Где-то рядом заверещал свисток. Человек отскочил от Димки и нырнул в переулок. Слышно было, как стучат его подошвы. Он удирал. Роганов почувствовал солоноватый вкус на губах. Он вытащил платок, обтер лицо. Платок стал розовым… Рядом стоял полицейский. Он добродушно смотрел на курсанта и говорил что-то по-норвежски.

— Не понимаю, — сказал Роганов по-английски.

— О, русский моряк говорил английски, — обрадовался полицейский. — Надо платить маленький штраф. Норвегия нельзя… бам-бам на улице. — Полицейский помахал кулаком. — Пойдем.

Он взял Роганова под руку, и они, как добрые друзья, двинулись к порту.

Димка попытался освободить свою руку, но полицейский держал его крепко.

— Он первый на меня напал. Я защищался, — по-русски сказал Роганов.

Полицейский покачал головой.

— Полицей-президиум, — проговорил он уже по-немецки.

Полицейский участок помещался недалеко от проходной. У ворот стоял Шведов в шляпе и макинтоше. Увидев Димку под руку с полицейским, он испуганно спросил:

— Роганов? Что случилось?

— Идем, идем, — потянул Димку полицейский, не обращая внимания на Шведова.

— Капитан, — сказал Роганов.

— Капитан? — переспросил полицейский и, обернувшись к Шведову, притронувшись к козырьку фуражки, быстро заговорил, мешая английские и норвежские слова.

— Мальчик устроил на улице бокс. Надо платить маленький штраф, господин капитан. Ничего серьезного. Тот убежал.

Шведов понял, достал бумажник, вытащил из него пять крон, протянул их полицейскому.

— Только для вас, господин инспектор. Все в порядке.

Полицейский оглянулся по сторонам. На улице никого не было. Он сунул деньги в карман.

— Ничего серьезного. Благодарю вас, господин капитан. Счастливого плавания. — Он козырнул и медленно, с чувством исполненного долга пошел по направлению к участку.

Роганов остался вдвоем с капитаном.

— Идите на судно, — хмуро сказал Шведов. — Что вы натворили? О, да от вас несет, как от пивной бочки. Напились?

Димка не ответил.

— Все-таки что же вы натворили? Понимаете, чем эта история грозит вам?

— На меня напал какой-то русский тип. Я защищался. Шел на судно.

— Расскажите все, — строго сказал Шведов. — Все до мельчайших подробностей.

Роганов рассказал обо всем. Даже о том, что выпил с Иенсеном.

— Позорите честь советского моряка, Роганов, — проговорил Шведов, выслушав курсанта, — забыли, где находитесь?

— А что мне оставалось делать? Подставить свою физиономию или кричать «хайль Гитлер»?

Шведов промолчал.

«В самом деле, что же он должен был делать? Я, наверное, поступил бы так же», — подумал капитан и сказал:

— Не ввязываться в драку. А главное не пить столько и не уходить с вечера одному. Вы же знаете правила? Вас могут отчислить из училища.

— Я понимаю…

Они подходили к судну.

— Вот что, Роганов. О вашем поступке я доложу начальнику училища сам. Вы будете молчать и не скажете о том, что произошло, ни одной живой душе. Поняли? Не стоит сейчас будоражить курсантов.

Димка кивнул.

— А теперь идите, проспитесь, — насмешливо сказал капитан. — На будущее учтите, что пиво вместе с водкой пьют только оголтелые пьяницы.

У себя в каюте Шведов разделся и присел к столу. Какая неприятность, черт возьми! Надо же было этому дураку ввязаться в драку, угодить в руки к полицейскому. Хорошо, что еще так кончилось, мог попасть в участок. Там протокол, огласка, кое-кто наверняка бы воспользовался и очернил советские учебные суда… Но вообще-то молодец парень. Видно, что говорит правду. Встретился ему какой-то отщепенец, гитлеровский недобиток, пьяный к тому же. Трезвый не посмел бы напасть на курсанта. А так, видишь, распоясался, мерзавец. Если начальник узнает, вылетит парень из училища. А Роганов отличный курсант… Мальчишка, правда.

«Нет, не скажу ничего, — решил Шведов. — Пустяковый случай. Жаль парня».

НА МЕЛИ

Прошло около трех суток, как парусники покинули Тронгейм. Они шли домой. В день отхода их провожали норвежцы. Дарили на память разные безделушки, просили писать и обязательно на будущий год прийти снова. Из гавани вышли красиво, под парусами, благо дул попутный ветер.

После беспокойных, полных новых впечатлений дней, проведенных в порту, ритмичная судовая жизнь казалась тихой и спокойной. Ветер держался одного направления. На палубе было мало работы. В воздухе кружились чайки, слева по борту тянулись высокие норвежские берега, бесконечной вереницей за кормой бежали зеленоватые с белыми гребешками волны. Суда чуть покачивались, поскрипывали переборки, каждые четыре часа вахтенные отбивали склянки… Привычная, милая морскому сердцу обстановка. Только моряк может понять это чувство облегчения, отрешенности от всего, когда после долгой стоянки его судно наконец покидает порт. Правда, проходит некоторое время, и его начинает тянуть к себе земля. Постоял несколько дней, погулял на суше, навестил знакомых, сходил в театр… И вдруг заскучал. Чего-то не хватает. В море надо. А потом снова начинаются мечты о береге. И так всю жизнь.

«Ригель» сделал поворот. За кормой подмигивал выходной буй пролива, который только что миновал парусник. Трудная узкость осталась позади. Нардин, не оставлявший мостика больше десяти часов, продрогший от ветра, довольно потер руки. Сейчас он выпьет горячего чаю и ляжет спать.

Капитан зашел в рубку. Вахтенный штурман прокладывал пеленги последнего определения. Нардин подождал, пока второй помощник поставит точку. Он посмотрел на карту. Впереди целые сутки спокойного плавания. Нет необходимости менять курс, если не изменится ветер. Лишь через семь часов «Ригель» будет проходить опасное место, песчаную косу, далеко выдающуюся в море. Тут капитан должен быть сам на мостике. Ну, за семь часов он успеет выспаться. Нардин позвал второго помощника.

— Передадите старпому, чтобы разбудил меня, не доходя пяти миль до буя Грим-седра-уддэ. И пусть внимательно следит за дрейфом. Счастливой вахты. Я ушел спать.

Через три часа Моргунов заступил на вахту. Он зевнул «затяжным» зевком, как называли эту привычку старпома курсанты, огляделся кругом. Кромешная тьма. Недалеко покачивается зеленый огонек. Это идет «Алтаир». Чуть серебрится бом-брамсель, подсвеченный верхней лампочкой. По нему рулевой держал судно в «ветре».

— Точка