Славия. Паруса над океаном - Александр Белый

– Рад стараться, сир! – Павлов высоко поднял брови и широко раскрыл глаза, его губы тронула радостная улыбка. – Не уроню чести, ваша светлость, не подведу!

Все-таки в нашем строевом уставе есть кое-какие изъяны, все хочу внести поправки, да никак руки не доходят. Но ничего, уйду в плавание, свободного времени между вахтами и занятиями с курсантами будет много, так что поправлю.

– Знаю, что не уронишь чести и не подведешь. Особо спешить не надо, но когда развернешь по-настоящему подготовленный батальон, получишь майора, и учти, лет через двенадцать – пятнадцать ты обязательно должен будешь стать полковником. Предстоит много дел, понял?

– Так точно, понял!

– Да, еще одно. Назначь казначея.

– Уже назначил.

– Тогда проконтролируй, чтобы ни лесопилке, ни строительной, ни транспортной, ни другой какой-либо компании, в которой мне, то есть государству, принадлежит половина собственности, оплата выполненных работ не задерживалась ни на один день. И пять лет – никаких налогов. Государственной долей дохода в течение этого периода разрешаю распоряжаться единолично, а отчет будешь отправлять генерал-губернатору. На расширение и благоустройство города денег тратить не стесняйся. Ты же видел Константинополь, Сиракузы, Малагу, Агадир, поэтому к моему приезду лет через пять сделай так, чтобы твой город выглядел достойно, лучше тех, которые ты посетил. Но к финансам относись с уважением, со временем будет организовано государственное казначейство, так что за каждый полученный и вложенный грош придется отчитаться. Деньги у тебя пока есть, но если возникнет надобность, напиши Ивану Тимофеевичу обоснование и получишь беспроцентный кредит, сколько надо. Понятно?

Такой или почти такой разговор вел, прощаясь с каждым комендантом. Единственными дотационными городами пока видел только города Верхнего Поля, и то это будет продолжаться до тех пор, пока они не начнут торговать хлебом. А там, глядишь, и в их ручьях золотишко отыщется…

Ненадолго задержаться в пути пришлось еще раз. Уже когда на горизонте стала просматриваться бескрайняя синева и почувствовался запах океана, слева по пути следования мы увидели большую низину, вполне пригодную для выращивания сахарного тростника. Ивановы племянники тут же вытащили из вьюков колья и стометровую веревку. Помощников у них тоже собрался добрый десяток во главе с Ангеловым, поэтому участок размером в два с половиной километра вдоль реки и в два километра перпендикулярно ей отмерили и застолбили за какой-то час. Мы как раз успели перекусить.

– Данко, а ты не хочешь и себе нарезать двести моргов?

– Нет, сир, я там, где вы.

– Разумно, – сказал вслух, но при этом подумал: «Эх, парень, если бы ты только знал, какие у меня насчет тебя, моей родной сестры и, дай бог, будущих уже повзрослевших племянников, планы, ты бы выпал в осадок, а эти несчастные двести моргов показались бы песчинкой. Но это не сейчас, это в будущем, и оно обязательно наступит».

О нашем подходе к Лигачеву городские разъезды своему руководству сообщили уже давно, мы даже не успели далеко отъехать от нового хутора, то бишь фазенды семейства Бульба, как навстречу выехала целая кавалькада встречающих во главе с комендантом. А на въезде в город среди десятка полуголых чернокожих воинов с ассегаями в руках увидел самодовольную рожу – разодетого в красные запорожские шаровары и синюю донскую косоворотку, при древней сабле на боку и золотом обруче на голове, совершенно босоногого местного вождя Чоку. При моем приближении он что-то рявкнул своему сопровождению, и те упали на колени, уткнули лбы в землю, сам же вождь изобразил поклон. Ничего не поделаешь, пришлось допустить до своей персоны и этого хитреца с очередными подарками в виде двух слоновых бивней да налить сто грамм.

На здешних улицах тоже все стучало, шуршало и суетилось, можно сказать, везде был деловой хаос. Работ по строительству города и промышленных объектов, устройству цитадели и оборонительных сооружений здесь провели намного больше, чем в Павлове. Впрочем, здесь и людей было раз в десять больше.

На промышленной площадке точно так же визжали пилы, слышался дробный стук водяного молота, шастали негры с полными тележками извести, камня и глины. На возвышенности метрах в ста друг от друга вертели лопастями два ветряка. Рядом с одним из них стояла готовая к запуску доменная печь, а рядом с другим – печь для плавки меди и медных сплавов, тут же пристроился навес с прокатными валками для горячей латуни. Возле глиняного разреза сложили на просушку стопки кирпича-сырца, а недалеко от обжиговых ям, от которых тянуло жаром и курящимся дымком, стояли два десятка пирамидок из уже обожженного кирпича.

У глубоководного места на берегу залива строили верфь. Собственно, стапелей еще не было, только раскрепили брус под основание, но над ним уже возводилось три высоких навеса. Зато к моим рекомендациям корабелы прислушались, рядом с лесопилкой разложили четыре группы изделий, которые явно должны были стать ветряками. Пока древесина дойдет в морильных прудах, пока высохнет, а делать-то что-то надо, вот и клепали силовые установки, тем более – не бесплатно. А их требовалось много.

Эскадра капитана Дуги, доставив в устье реки Лимпопо партии комендантов Шевченко и Бондаря, ушла в Европу еще два месяца назад. Сейчас в бухте стояли только флейты «Алекто», «Селена» (на «Селене» паруса тоже перекрасили в изумрудный цвет) и шхуна «Ирина». Все четыре шебеки капитана Совы находились в море. Несмотря на то, что в водах пролива между материком и островом Мадагаскар европейцы еще лет пятьдесят не появятся, береженого Бог бережет, поэтому пускай патрулируют.

Пройти маршем две с половиной тысячи километров не так-то просто и для людей и для лошадей. Поэтому сопровождавшую меня в походе роту Ангелова оставил отдыхать, а сам на следующий же день приказал отдать швартовы и отплыть в Индию, решил по пути проведать город Шевченко. Все три будущих фазендейра из семейства Бульбы упросили меня отправиться вместе с нами, мол, хотят выбрать себе работяг сами. Ну и ладно, почему бы и нет.

Очень сильно хотел уйти со мной и Антон Полищук, но оставить курсантов на попечение кого бы то ни было посчитали невозможным. Ничего, наплаваются еще до тошноты и Антон и дети, пускай еще месячишко походят по твердой почве. Но отца Герасима и его двух монасей отговорить не удалось, они ушли в плавание вместе со мной.

Сергий Шевченко основал город в устье реки, получившей название Крокодилова, на обрывистом берегу, в пяти километрах выше выхода в океан. Но глубина для организации морского порта была приличная, с приливами сюда заходила соленая вода, поэтому хищной живности в данной местности не наблюдалось. Зато выше по течению и крокодилов и бегемотов водилась тьма-тьмущая.

Матросы шебек, которые доставили партию лейтенанта Бондаря к месту закладки пограничного города, говорили, что видели невообразимое множество зверья, и к тому же всякого: в реке – крокодилы и бегемоты; немного дальше от берега – жирафы, слоны, буйволы и носороги; а еще дальше, в саванне – масса самых различных антилоп, ну и, естественно, их пастухи – львы. И птиц по всей реке гнездились целые тучи, если бы все одновременно поднялись в воздух, могли бы и солнце закрыть.

Город Бондарь основали километрах в трехстах от побережья, на обширной возвышенности с обрывистым берегом реки, пересекаемой крупными валунами-порогами. Шебеки догребли именно до этих мест. С северного берега на южный через камни и выступы порогов перебросили бревна, то есть сделали вполне проходимую пешеходную переправу. Вероятней всего, это было место постоянных миграций на юг негроидных народностей Центральной Африки. И то, что мы «оседлали» эту переправу, являлось делом величайшим, так как перебраться вброд или вплавь через Крокодилову реку, кишащую этими самыми крокодилами, было фактически невозможно.

Рядом с Бондарем, говорят, раскинулось огромное застывшее озеро с солью, а соляных озерков поменьше в местной саванне находилось множество. А еще там имелась заводь с бурой водой, которая становится таковой, когда из обрыва вымывало куски каких-то окаменелостей. Вот земля для ведения сельского хозяйства там оказалась совсем негодная – каменистый песок, поэтому четырнадцать семей крестьян пришлось возвращать на побережье. К моему прибытию распаханные поля густо зеленели всходами. Земля здесь тоже была не ахти какая, намного хуже, чем на Высоком Поле, но если хлебом будут обеспечены оба пограничных города и будущая местная промышленность, то большего мне и не надо.

Крестьяне обосновались на плоской возвышенности в трех километрах от города. Не дожидаясь, когда освободятся строители и начнут закладку типового крестьянского дома, они сами стали основательно обустраиваться. Быстро возводили привычные глазу глинобитные украинские хаты с бычьими пузырями на окнах и длинные хлевы для скота. Крыши крыли камышом, а дворы ограждали плетнем, по периметру терновыми кустами, как дома, не обсаживали, зато обложили саванной колючкой. Многие помещения были выбелены где-то найденной известью. Становилось ясно, что на землю сели не временщики, а люди, которые пришли сюда навсегда.