Царица Армянская - Серо Ханзадян

военачальники, престолонаследник и царица.

В довершение Каранни подозвал Таги-Усака и сказал ему:

— Двенадцать воинов моей личной охраны пали на поле битвы. Это были

храбрые и преданные люди. Да примут боги их души с благословением! А мою

долю добычи доставь родственникам погибших.

Так же поступила и царица. Ничего себе не взяла.

Чуть помешкав, родоначальники и военачальники тоже вынуждены были

отказаться от своей доли в пользу семей павших.

И снова над площадью загремело:

— Слава великому и отважному Каранни!..

— Слава! Слава!..

Только один человек оставался равнодушным ко всему происходящему —

верховный военачальник Каш Бихуни. Ничего ему не было нужно. У него ни

жены, ни детей! Один как перст на всем белом свете...

В одном из залов палат властителя Нерика уже был накрыт стол, и

царевич пригласил на ужин своих приближенных.

Когда все расселись, как подобало, по старшинству, Каранни сказал:

— Верхняя провинция страны хеттов теперь принадлежит нам, братья мои.

Впредь она будет именоваться Малой Хайасой. Я повелеваю разделить поровну

между всеми здесь присутствующими ее земли, города и селения, после чего

управляйте ими по своему усмотрению. И еще я освобождаю вас от дани

царскому дому и храмам за эти владения.

— О царевич наш, слава тебе!..

— Слава великому Каранни!..

Все бросились к престолонаследнику. Кто-то целовал полы его одежды,

кто-то лобызал руки...

Мари-Луйс невольно прослезилась.

А Каш Бихуни и сейчас был безучастен ко всему происходящему. Ничто

его не интересовало. Даже пленницы — жены Мурсилиса и хеттских

военачальников, хоть и рьяно пытались, не сумели завлечь его своими

прелестями. Он только язык им показывал, этим блудницам, и был таков...

Зал сотрясался от восторженных восклицаний и тостов, а Каш Бихуни

знай наливал себе вина в серебряный кубок, пил и с завидным аппетитом

заедал жаренной на вертеле бараниной.

Наступила ночь. В городе тут и там загорались костры.

* * *

Уже на другой день в Нерике стихийно образовался рынок рабов. Товаром

были пленные хетты. Купцы валили отовсюду, даже чужестранцы. Торговались с

продавцами — армянскими воинами, как и следовало купцам, истово.

Особенно дорого просили за миловидных девушек и молодых женщин.

Неожиданно в этой сутолоке вдруг появилась Мари-Луйс. Едва ее

колесница врезалась в толпу, как все бросились в разные стороны.

Царица громко спросила:

— Э-эй, доблестные воины, кому из вас досталась в долю моя приемная

дочь, хеттская девушка Ерес Эпит? Я ищу ее!.. Э-эй, дочь моя, отзовись,

если ты здесь!..

— Здесь я, матушка царица!..

Ерес Эпит бегом примчалась, бросилась к колеснице своей обожаемой

покровительницы:

— Здесь я! Меня продают!..

Девушка не успела договорить, как ее уже нагнал хозяин, конник из

Драконова полка.

— Это моя добыча, великая царица! — закричал он.

— Добыча свята и по праву принадлежит тебе, — сказала царица. — Но ты

ведь продаешь ее, а я куплю у тебя.

Мари-Луйс сняла с головного своего убора жемчужную булавку и

протянула воину.

— Бери. Эта жемчужина стоит не одной сотни пленников. Думаю, ты

останешься доволен?..

Воин облобызал ноги царицы. А площадь взорвалась восклицаниями

удивленного люда: такая цена за одну пленницу?!

Царица тем временем бережно усадила рядом с собою Ерес Епит и

повернула коней назад.

— Что же ты раньше не подала мне весточки, Ерес Эпит? Я не думала,

что ты среди пленников. Спасибо, боги подсказали мне поискать тебя здесь!

О Эпит-Анаит, добрейшая и справедливейшая из богов!..

А Ерес Эпит, плача от счастья, нежно ластилась к коленям царицы...

В этот день Мари-Луйс отправилась с визитом к хеттской царице,

старшей жене Мурсилиса, которую по ее повелению содержали здесь же, в

палатах властителя Нерика.

Пленница очень удивилась, увидев ее, но Мари-Луйс почтительно

приблизилась к ней и с участием в голосе сказала:

— Твой царственный супруг, как принято по вашим обычаям, предал земле

тело твоего сына Наназити. Я пришла, чтобы выразить тебе свое сочувствие

и, насколько это возможно, утешить тебя, царица.

— Благодарю, победительница!..

Мари-Луйс поразилась. В голосе этой потерявшей взрослого сына женщины

не ощущалось боли и страдания. И глаза ее были сухие...

— Твой супруг очень жесток по отношению к моему мужу, царица

армянская. Я очень тревожусь о своем повелителе.

— Неужто к нему жестоки? — удивилась Мари-Луйс — Не думаю. Это

исключено, царица. Его содержат с подобающим почтением, как царственного

пленника. Я сама слышала, как мой супруг приказал своим военачальникам не

допускать жестокости в отношении царя Мурсилиса и охранять его от наших

воинов и жрецов, у которых к нему свой особый счет.

— А почему же нас не освободили и не дали уехать домой?

— Это я не позволила.

— Вот как? — вздрогнула хеттская царица. — Но ты ведь жила у нас в

такой неге и холе? Больше того, по своей воле сожительствовала с царем

Мурсилисом? И за все такая плата?..

— Неправду говоришь, царица. Отнюдь не по своей воле я все это

делала. И не по доброте твой супруг содержал меня в неге и холе. Он

насиловал мою плоть, раздирал мою душу и в оплату окружил меня роскошью...

Мари-Луйс предостерегающе подняла руку, не давая прервать себя.

— Благодаря вашей «неге и холе» я осквернена и раздавлена. Ни ты, ни

твой муж, так и знай, больше не увидите своего Хаттушаша!.. И на троне вам

тоже никогда больше не восседать!

Пленница бросилась в ноги Мари-Луйс со стенаниями:

— О, мстишь за себя! Бессердечная, жестокая тигрица!

— Да, мщу. Не просто за себя, а за оскверненную душу свою, за

надругательство, за боль и страдания моей родины, причиненные твоим царем!

Я просто не вправе забыть об этом.

— Но ты же расточала моему супругу такие ласки, изображала такую

влюбленность?!

— Да, расточала, да, оскверняла свое тело. Но все это с целью

обмануть его, одурачить, заставить вступить в бой с армянским войском. Я

знала, что только такой ценой добьюсь его погибели и нашей победы! А ты,

ты думала, мне нужен твой Мурсилис?.. Ха-ха-ха!.. Нет, милая. Я шла к

своей цели после вашего вероломства в Нерике! Это я уничтожила вашего

верховного военачальника! Я отравила моими ядовитыми стрелами...

Мари-Луйс оборвала себя. Не стала говорить, что и сына ее, Наназити,

убила она. Бог с ней, и без того уже повержена. Перевела речь на другое,

обещала содержать до конца жизни в полном благополучии и с должной

почтительностью.

Про себя Мари-Луйс с горечью подумала, что в последнее время получает

какое-то даже удовольствие от своей жестокости...

Почувствовав вдруг усталость, она отошла от распростертой на полу

хеттской царицы и, распорядившись, чтобы пленницу накормили, дали хорошего

вина и вообще были бы предупредительны, удалилась.

Мари-Луйс зашла и к женам хеттских военачальников. Те встретили ее

льстивыми улыбками, земными поклонами, вознесением молитв, чтобы боги

хранили их нынешнюю властительницу. И это, надо сказать, было

омерзительно. Вчерашние гордячки сегодня стелились, как рабыни. Неужели

только ради того, чтобы выжить?.. Любой ценой жить дальше и вкушать земные

радости?..

Мари-Луйс повелела раздать всех этих женщин — а их было не менее

тысячи — армянским воинам в качестве добычи.

Военачальников она при этом предупредила:

— Вы на этих пленниц права не имеете. Запомните твердо. Я передаю их

воинам, пусть владеют ими как знают.

Вечером Мари-Луйс велела привести к себе хеттскую царицу. Та явилась

разряженная, вся раскрашенная, с оголенной грудью. И Мари-Луйс отметила,

что она еще довольно хороша и не потеряла свежести. Это почему-то вызвало

в ней зависть.

Ерес Эпит принесла пива.

Царица предложила пленнице сесть и подала ей кубок. Медленно

потягивая пиво, Тагухепа заговорила и уже не могла остановиться, хотя