Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин

принимая берестяную посудинку, погладил веснушчатую щеку-подушечку. – Ох, вкусна!

- Пей всю. Я ишо напоточу.

- Напился, доченька, – а сам подумал: «Доченька, да не твоя! – Другим оставь!».

И снова вгрызлась пила в пенно-белое тело берёзы; прирастала треугольными зубами; рвала, неистовствовала от злости и жадного нетерпения.

Евтропий и тот упарился. А Науменко молчал.

Уж высились рядом две полуторасаженные поленницы: точь-в-точь близнецы.

- Обед! – объявил Евтропий.

Агнея достала снедь.

Из кустов показались Пермин и дед Семён.

- Вот и гонись за вами! – всплеснул руками старик. – Три сажени набухали! А у меня – не у шубы рукав...

- Спи доле!

- В мои-то годы какой сон! С боку на бок перекатываюсь...

- Не оправдывайся! Мы своё возьмём. В лес опоздали – из лесу пораньше уйдём. То на то и выйдет, – посмеивался Пермин.

Семён Саввич прямиком прошёл к своей деляне, и скоро оттуда донёсся неуверенный стук топора.

- Какой из его дровосек! – покачал головой Евтропий, разрезая хлеб на крупные ломти.

- Вы бы взяли да помогли, – резко сказала Александра. – Колхозники, а всяк в свою дуду дует...

- Промашка вышла, – кивнул Евтропий. – Исправлять придётся. А, Гордей Максимыч?

- Правильное замечание. Миром-то всем запросто нарубим...

Александра с лёгкой готовностью поднялась и скоро привела с собою деда Семёна.

Он благодарно поглядывал на Гордея, которому приписывал всё доброе, что делалось в колхозе.

- Вот угодил ты мне, Гордей, спаси тебя бог, – говорил он, – всем, хоть лоб разбей, не угодишь. Всё одно вызверяться будут...

- Тут не я угождаю, Семён Саввич. Тут – колхоз. А кто на его вызверяется, тот и на себя волком смотрит.

- Может, поймут со временем, – отозвалась Агнея. – Кто сам себе враг?

- Кабы все люди доброе слово понимали – войн не было бы! – вздохнул старик. – Токо на их и гнёмся. Взять хоть германскую... Сколь миру полегло!

- Подь на два слова, Григорий, – позвал Пермин.

- Про Святогора слыхал, золовец? – спросил Евтропий. – Не знал он, куда силу свою подевать. Что ни возьмёт в руки, то рушится. Но и он наткнулся однёж. Видит, кольцо в земле. Дай, думает, вытащу. Потянул – не может. Сам увяз. Так и сорвал с пупа, а кольцо не выдернул. Не по силам взял, на том кольце вся земля держалась. И ты сорвать можешь. В одиночку мир от назьма не очистишь...

- Почто в одиночку, Тропушко? – возразил старик. – А ты разве не поможешь? За вами и другие увяжутся.

- Выпей молока, сказочник! – пододвинула кружку Агнея. – Робить допоздна будем.

- Поробим, ясно море! Эдак и жить веселей!

- Те-то куда девались? – спросила Агнея о Пермине и Науменко. – Кроме них, все обедали.

«Те» негромко переговаривались в логу.

- Тут уж так, – говорил Науменко, – либо партия, либо бог.

- Мы да от бога не отвадим?

- Сперва отвадь, потом и разговор веди. Сейчас рано.

- Я всё же прощупаю, как он...

- Против этого не возражаю.

Подложив под голову руки, Ямин с наслаждением растянулся на телеге. На груди у него щебетала Фешка.

Все отдыхали. Лишь на деляне Фёклы надоедливо жужжала пила.

- Без устали пластают! – прислушался Евтропий. – Так бы на колхоз робили.

- Своя рубаха ближе к телу.

- Колхоз-то разве чужая?

- Поговорить надо, – сказал Пермин. – Я к тебе от всех коммунистов секретный вопрос имею...

- Не люблю я эту секретность. От кого скрываться-то. Не бандиты здесь – колхозники... – недовольно сказал Ямин, но всё же отошёл в сторону.

- Ты с богом-то всё ишо в ладах?

- Не шибко же. Но и большой ссоры не было.

- Мы тебе советуем произвести полный расчёт с небесной канцелярией да помаленьку к нашему берегу прибиваться.

- Я как будто не у чужого.

- Я говорю о партии.

- Об этом я не думал.

- Думай, но не долго. Время не ждёт.

- Ты вот партейный, Сидор. А чем ты лучше меня, беспартейного?

- Тем и лучше, что партейный. Ты в одиночку, а я с партией. Она меня, как стригунка, на поводе ведёт. Ежели я забузую, собьюсь с дороги – она направит... Помнишь, каким я был?

- Торопиться не стану. Погляжу на тебя, на прочих. Потом решу.

Ямин сказал это негромко, но с той непреклонной убеждённостью, которой трудно, почти невозможно было возражать.

- Не так это просто, Сидор, – сказал Науменко. – Иной раз кажется: всё ясно, сказал – и сделал. Скажешь, а сделать не можешь... факты нужны. Слов мало.

К вечеру Евтропию поставили ещё четыре поленницы.

- Теперь твой черёд Семён Саввич, – сказал Гордей. – Потом Григорию.

- Мне не надо, – отказался Науменко. – Ни к чему...

Ямин хотел возразить, но, вспомнив о Марии и о сыне, промолчал.

Наутро всё Заярье собралось на делянах деда Семёна, Логина и Шуры Зыряновой. Старик ходил меж громко и весело гомонящих колхозников и постукивал посошком. Может, в последний раз соком берёзовым бродила в старческом теле стынущая кровь.

Домашнее дело – рубка леса – стало вдруг колхозным.

Ни сплетен, ни злоречья.

Точно братья и сёстры собрались на милом своём угодье. И нечего им делить. Одни только шутки, да смех, да искорки в глазах.

- Логин! Логин! – звала Варвара. Он только что стаскивал в костёр сучья и вот уже исчез куда-то. Бросив пилу, пошла разыскивать мужа.

Он стоял на коленях перед раскрывавшейся медуницей и разглядывал её, точно это была Василиса Прекрасная.

- Отвлекись ты! – тихонько окликнула Варвара, стыдясь того, что подсмотрела невольно и потревожила мужа. – Съезди, батюшка мой, за бражкой. Пущай мужики с устатку примут.

Логин тронул цветок, словно просил у него прощения, и молча отправился