Припади к земле - Зот Корнилович Тоболкин

за книгами...

- Давайте честно поговорим, Варлам Семёнович!

- Говорите.

- Вы слишком часто приходите сюда. Не подумайте, что это мне неприятно, – наоборот. Но, видите, я... – она смутилась и недоговорила. Сазонов понял: беременна. – А люди разное думают. И Проня сердится. Вы же знаете, как он мне дорог.

- Бросит он вас!

- Ну и пусть! И пусть! Мне хватит того, что было... А вы не каркайте! И больше не приходите сюда! – она разгневалась, хотя обидного в том, что сказал Сазонов, ничего не было.

Она и сама знала, что всё будет именно так, и всё-таки говорила, почти кричала:

- Больше не приходите! Слышите!

- Выходите за меня замуж! – бухнул Сазонов и после этого разговорился: – Беречь буду! На руках носить буду!

- У меня будет ребёнок. Это его ребёнок.

- Вместе растить будем.

- Нет. Я ЕГО люблю...

- Это пройдёт, забудется! Ведь Григория вы тоже любили. И меня полюбите. Я добьюсь, вот увидите! Вам муж нужен, семья. Женщина не должна, не может быть одна!

- Нет, нет! Уходите! Мне от вас ничего не нужно... Уходите!

- Мне теперь некуда. Без вас весь свет тесен, – с бессильным отчаянием сказал Сазонов. – Первый раз у меня так...

- Уходите. Перемена кончается, – сказала Мария и взялась за колокольчик.

- Не звоните! Дайте слово сказать! Вы будущего боитесь... Я знаю. А со мной вам станет спокойно. Оставьте его! Он моложе. Да и девчонка из-за него сохнет. Славная девчонка! Пожалейте её! Отпустите парня, и мы будем счастливы. Ни за что не упрекну! Хоть сейчас, если хотите...

Мария позвонила. Сперва неуверенно, потом крепче, звончее.

- Я не уйду! – упрямился Сазонов. – Столько ждал – и вдруг потерять... Не могу! И ты пожалеешь, если прогонишь!

Но он знал, что уйдёт и что всё уже кончилось. Она просто терпела его и потому слушала.

Мария вышла, оставив Сазонова одного. В классы стайками сбегались дети. Последним вошёл Иван Евграфович.

- Они ничего не поняли! – накинулся он на Сазонова. – Это же очень просто: как говорю, так пишу... – он ездил со своим проектом усовершенствования русского языка в район, и там его основательно высекли за то, что он вносит путаницу в установившийся порядок.

- Э-э, я тоже ничего не понимаю! – тоскливо сказал Сазонов.

- Как говорю, так пишу! Предположим, слово «сенокос»... Говорим «сенакос». Так и пишем через «а». Прислушайтесь: именно «а» в середине. Как говорим, так и пишем. Понятно?

- В том-то и собака зарыта, что говорим не так, как пишем.

- Все спешат куда-то! А кто детей учить будет? – грустно сказал учитель.

- Мы, – ответила Мария.

Глава 33

Сазонов уныло плёлся по улице, не зная, куда приткнуться. Не хотелось ни читать, ни думать, ни даже работать.

Свернув в переулок, пошёл к ферме.

Логин выгонял из пригона колхозных коров. Они разбрелись по поскотине, оставляя позади себя примятую жухлую траву и дымящиеся лепёшки. Логин шёл стороной, точно животные были сами по себе, а он – сам по себе; шёл и часто то оглядывался по сторонам, то склонялся над жёлтыми кустиками прошлогодней травы. Может, в мозгу его зарождались призраки новой картины?

- Не плачь, жалкая моя! – услышал Сазонов. Голоса раздавались из дежурки. – Знаю, что болит, да ведь сердце с сердцем ремнём не свяжешь...

- Оговорили меня, а он поверил... – всхлипывала Катя.

- От злости пыхтят! А ты помни, девонька, что свет не без добрых людей!

- Не нужны мне ни добрые, ни злые! Всех бы на одного променяла!

- Говорила я с им, – вздохнула Александра. – Крепко присушила учителка!

- Воровка она! Старая и бессовестная! Как он живёт с ей, со старой-то, мужем брошенной?

- Она не старая, она красивая. Красивые не старятся. Они завсегда берут самое лучшее.

- А я некрасивая?

- Ты тоже красивая, да невезучая. Упустила своё... Ну, не убивайся! Может, одумается он. В армию сходит, перебесится...

- Ой, не верю! Там другую встретит.

- Не бабник он! Запутался, это правда. Пока разберётся, что к чему, – немало воды утечёт...

- Иссохну я, силушек нет более...

- Выправишься, молодая. Погуляй с кем для виду, хоть с тем же Фёдором. Давно ластится к тебе. Вот и погуляй. Токо без баловства. Увидит Прокопий – сам прибежит. Мужикам это – нож в сердце...

- Все постылы! Никого не надо.

- А ты распрямись! Наплакаться в бабах успеешь! В девках веселиться надо. Иди умойся, уревелась вся!

Уткнувшись в тёплые колени женщины, Катя истошно завыла.

«Откуда у них эти слёзы берутся? – прислушиваясь, думал Варлам. – Мне бы хоть раз выреветься...»

Он ещё долго топтался подле избушки, слушая горестные причитания Кати, должно быть, перенятые ею у старух, а ими привнесённые из древней лучинистой старины.

- И куда теперь я кинусь, горькая сирота? – причитала Катя. – И куда же, горемычная, подеваюся?

Александра долго укачивала её, потом расчувствовалась и сама начала подтягивать.

Выплакавшись, они успокоились и разошлись.

С пашни возвращался дед Семён, усталый, довольный, раскрасневшийся.

- Кулига в угол, Катерина! И не гляди, что старый! Молодым единого круга не уступил. Стало быть, ишо годок-два протяну. На меньшее не согласен!

- Не умирай, деда! Я без тебя совсем одна останусь!

- Голубка моя! – Старик прижал её голову к щуплой груди. – Рано с горюшком стакнулась! В твои-то лета токо соловушкой заливаться...

- Эх, деда! – Девушка вырвалась и, зажав руками лицо, убежала.

- Вот так, Семён Саввич! – грустно сказал Сазонов.

- И ты попался? То, вижу, всё к старикам льнёшь! Пронька-то крепко крылышки вам подрубил! Неровные нонче люди пошли! Гордей вон какой дуб-корень! А