Собрание сочинений. Том 3. Путешествие в Китай в 2-х частях - Егор Петрович Ковалевский

холодно, потому что нет двойных окон. Не без того, что через пол проходит запах каменного угля. Все это, конечно, не слишком способно привязать к домоседству. Самые посещения китайцев сделались реже, и то тайком, потому что во время общего траура нельзя ездить в гости; позволяется только посещать ближайших родственников, или по службе и по делам, не терпящим отлагательства: это одна из тех лазеек, которую обыкновенно догадливые китайцы заранее подготовляют во всяком законе для того, чтоб, в случае нужды, можно было проскользнуть в нее.

Всего чаще ездили мы в оранжереи; это была одна из самых приятных для нас прогулок; но, к сожалению, большие расстояния и невыносимая тряска здешних экипажей умеряли наши порывы к выездам.

В Пекине каждый покупщик – желанный гость, и его не отпустят из порядочной лавки, не напоив чаем; но в оранжереях нас коротко знали и здесь уж не справлялись, нужно ли нам что купить, а встречали угощением и даже приноровленным к русскому вкусу: нам подавали не желтый чай, как здесь обыкновенно водится, но цветочный, всегда с леденцом и даже иногда с сахаром, который, вероятно, покупали от наших же слуг, потому что в Пекине очень трудно достать сахару. Китайцы дорожат им, как лекарством, на случай боли глаз.

Здешние садовники выдерживают свои растения так, чтоб они цвели к новому году, потому что в это время обыкновенно посылают в подарки и ставят у себя в комнатах растения в цвете, и в феврале оранжереи представляют прекрасное зрелище. Оранжерей очень много; они не роскошны, несколько углублены в землю, отчего в них поддерживается постоянно сырость довольно однообразная; тонкая пропускная бумага заменяет в них стекла; но они любопытны для европейца по обилию цветов. Топки везде плохо устроены; но яркое солнце, которое почти никогда не скрывается за тучами, кроме как во время периодических дождей, яркое солнце помогает заботливому уходу китайцев – и деревья выдержаны и цветут очень хорошо. Китайские садовники щепят и колируют самые нежные растения, и таким образом разнообразят цветы до бесконечности и придают им удивительную величину. Нигде не видал я столько отличий древесного пиона, как в Китае. Черный пион, который, впрочем, и в Пекине редкость, кажется, неизвестен в Европе. Видов астр насчитывают в Китае до пяти сот, если не больше!

Наша мирная и тихая жизнь в Пекине была внезапно возмущена событием, поразившим весь Китай. 13-го февраля, выйдя поутру в сад, я заметил необыкновенное волнение между слугами, которые, переходя из дома в дом, о чем-то таинственно шептались. Я пошел в комнаты отца-архимандрита, начальника миссии, которого застал с пекинской газетой в руках; он сообщил мне, что в городе ходит слух, будто богдохан вчера утром помер в Хайтане, своем загородном дворце, но что в сегодняшней газете ничего об этом не сообщают, а потому нельзя давать много веры народным слухам. Слухи эти в Китае, особенно в провинциях иногда распускаются с намерением, чтоб возмутить спокойствие жителей. Правительство строго преследует таких вестовщиков, и потому никто не смел говорить громко об этом важном событии, пока оно не объявилось официально. На другой день, ночью, почти тайно ввезли в город тело богдохана в обыкновенных его носилках, как живого; но, к крайнему удивлению жителей, ни в газете, ни на стенах в улицах города не явилось указа ни о смерти богдохана, ни о восшествии нового; вследствие чего произошло общее недоумение. Только на четвертый день появился в газетах и везде в улицах прибитый на стенах указ от имени преемника Китайской Империи, подписанный им самим и тем числом, когда скончался его отец. Мы сейчас поместим в переводе этот любопытный документ, а между тем скажем несколько слов о причине возникшего в Пекине недоумения. Обыкновенно духовное завещание богдохана, которым назначается его приемник, хранится у Тай-Хоу (императрицы) и объявляется, по смерти Хуан-ди, ею; но, как мы писали, Тай-Хоу умерла, месяц тому назад. У покойного Дао-гуана не оставалось в живых ни одной законной жены, чтоб возвести в это высокое звание; и пока рассуждали как быть в таком случае, не взять ли Дао-гуану новую законную жену, несмотря на его преклонные лета, или возвести в сан Хуань-хау побочную, Хуан-ди скончался. Впоследствии министры, желая объяснить причину своего продолжительного колебания, распустили слух, что они не могли отыскать духовного завещания и только на третий день открыли его, будто бы спрятанное за одной из любимых картин богдохана, хотя манифест говорил другое. В этом духовном завещании преемником правления Дао-гуана назначался старший сын его, 4-й по рождению[42], который только несколькими неделями старше своего брата, 5-го по рождению.

Верховный указ, данный правления Дао-гуан в 30-й год[43], 1-й луны 14-го числа (13-го февраля 1850 года).

«Беспредельные, как небо, восприял я милости от даровавшего мне жизнь и воспитание покойного моего родителя, великого Хуан-ди. Священное его долголетие, близкое к семидесяти годам, крепость сил и бодрость внушали мне сладостную надежду, что еще долго любовь его, как солнце, будет согревать меня. Летом прошлого года, сверх всякого чаяния, здоровье его пришло в расстройство; он стал слабее прежнего; последовавшая потом кончина моей бабки, повергнув его в глубокую скорбь и сердечное сокрушение, окончательно истощила его силы. Сегодня[44] в час зайца (шесть часов утра), собрав свои силы, он позвал председателя княжеского правления, ближних чинов, членов Тайного Совета и придворных и, в присутствии их, собственноручным указом благоволил назначить меня наследником престола, и в своем премудром наставлении повелел мне все свои мысли устремить на государственные дела. С сердечным сокрушением и со слезами я принял сей указ, цепенея от страха и опасения, и предаваясь размышлениям о том, как своими попечениями и заботами доставить ему всегдашнее спокойствие и утешение, в оплату за отеческую любовь; но между тем припадки болезни его мало-помалу стали усиливаться и наконец дракон воспарил на небо! Повергшись на землю, я горько рыдал и громко взывал к небу!

«С благоговением размышляю о том, как покойный мой родитель, в течение тридцати лет правления государством, все время, утром и вечером, предавался беспокойствам, заботам и бесчисленным соображениям. Бесконечна была бы повесть о его благоговении к небесным законам, подражании предкам в управлении, о его любви к народу, просвещении и военных доблестях. Его безмерное милосердие, которое являл он, в годины бедствий народа, вспомоществованием ему деньгами, прощением податей, его заботы о сбережении и приумножении государственного казначейства, о предотвращении бедствий от наводнения Желтой Реки – направлены были к тому, чтоб даровать жизнь и спасение государству. Могу ли