Червь-4 - Антон Лагутин

одно прекрасное утро я сидел на ветке дерева и наблюдал как мужик в сарае доит корову. Набрав полное ведро, он разлил молоко по глиняным кувшинам, один из которых поставил на стол в кухне. Тогда я принял решение действовать незамедлительно. Спланировал на подоконник, влетел в дом и сел на кувшин. Еще горячее молоко тут же окутало моё тело. Я был напуган. А особенно пересрал, когда ворона громко закаркала и вылетела из дома, чуть не опрокинув этот кувшин.

План удался. Мужик умудрился подавиться мною, разлил остатки молока по столу, разбил посуду об пол, по которому принялся кататься как бешенный, словно его душил кто-то. Но всё тщетно. Я уже чилил на полную катушку в его горячих кишках.

— Ты кому-нибудь еще рассказывал эту историю?

— А ты бы хотел, чтобы люди узнали о тебе ТАКУЮ правду? Да и вообще, о чём разговор, если мы — это жалкие глисты! Всем плевать на твою жизнь! Обществу не станет грустно или радостнее от новости, что человек, живущий рядом с ним пол жизни оказался обычным паразитом. С этой мыслью я и отправился в люди, когда жизнь в одиночестве осточертела. Хотелось полноценной жизни! Наконец, мне хотелось любви и ласки. Я соскучился по женским губам.

Кротчайший путь привёл меня в убогую деревеньку. Запах дерьма и мочи слышался за версту — по нему я и сориентировался в глухом лесу. Воняющие скисшим потом и утопающие по щиколотку в грязи люди встретили меня с полным равнодушием. Им не было дела до незнакомца из леса. Бытовые проблемы пожирали их в прямом смысле. Я не стал лезть в чужие хаты со своим уставом, я построил свою хату и уже чуждые мне люди лезли ко мне с вопросами. Всё банально. У меня была своя яма под туалет. Свои бочки с запасом воды. Реки по соседству кишели рыбой, которую мы вылавливал сплетёнными сетями. В кротчайшие сроки получилось объединить людей. Вместе мы построили фермы, разводили скот. Хватило недели, чтобы всю деревню привести в божеский вид, вычистить всё дерьмо и проложить дорогу из брёвен. Жизнь быстро налаживалась. Каждое утро возле моего дома собирались кучки людей с желанием познать что-то новое, то, что сделает их жизнь гораздо удобнее и комфортнее. Власть опьяняет. Я не ожидал от себя такого, но я начал зазнаваться. Все женщины стали моими. Нравственность покатилась к чёртвой матери, не забыв прихватить с собой все моральные качества общества. Люди слишком сильно желали прогресса. Они были готовы всё отдать, лишь бы их жизнь превратилась в рай. А я готов был брать.

Слух о быстро развивающейся деревне прокатился по округе. Даже не знаю, во чтобы вся моя затея вылилась бы, если бы не приезд одной важной делегации. Десять наездниках в кожаных доспехах на лошадях пересекли ворота нашего свежо возведённого частокола. Разглядывая наш забор, чужаки выпучивали глаза и открывали рты от удивления. Их взгляды пылали неверием к тому, что они видели — порядок, чистота, отсутствие вони. Жители чисты как младенцы, а приятный запах их кожи напугал чужаков. Они не умели варить мыло! Ты представляешь себе, Червяк!

Они забрали меня силой. Я только-только обзавёлся домом, как эти сволочи тут же его у меня отобрали! Приволокли в грязную деревушку. Привели к местному начальнику — толи барон, толи герцог, толи хуй какой-то, я не разбираюсь в этих сраных титулах, но властью он обладал обширной для своего края. А следовательно и возможностями. Любой каприз за мои знания. Никто палкой меня не подгонял. Но и работать на дядю я не особо жаждал. Пришлось. Уж слишком оплата была хороша.

Моей гордостью стало возведение здания «Швея». Среди местного сброда мне удалось отыскать более-менее рукастого портного, с которым мы очистили деревню от грязного тряпья и переодели люд в красивые вещи. Глаз радовался. А ты как думаешь, откуда этот мундир?

Дрюня схватился за полы драного кителя и махнул ими словно крыльями.

— Этих неандертальцев я научил музыке! Состряпал что-то на подобие гитары и как начал бренчать, да так, что все в округе разбежались! Местного барона это напугало. Тут-то и начался новый виток моей жизни.

Меня схватили и силком приволокли в его новые апартаменты. Красота была полностью создана моими руками — свежие картины на стенах, деревянная мебель с мягкими вставками, и, наконец, свечи. Сотни крохотных язычков пламени заполняли светом огромный зал, в котором меня и казнили. Без лишнего шума. Без лишних глаз. Вернее, они попытались меня казнить. Нож стоящего позади меня убийцы вонзился мне в спину, неглубоко. Кончик лезвия проткнул кожу, а дальше его что-то остановило. Что-то твёрдое. Моё тело молниеносно отреагировало на опасность. Может, адреналин вызвал такую реакцию, может страх. Этот секрет я так и не смог разгадать. Но в тот момент я почувствовал, как каждая моя пора кожи словно вдохнула в себя воздух, втянула всю пыль, что меня окружала. Из той крохотной ранки не сочилась кровь. Из неё сочилась струйка гноя.

Убийцы окружили меня, повалили на пол. Никакой жалости они не испытывали к человеку, превратившим их жизнь в рай. Хладнокровно тыкали меня ножами и наблюдали, как я заливал пол серым гноем. Тогда я чувствовал лишь боль. А потом внутри меня зародился гнев. Мои жили заполнила злость, и я взорвался. Кинулся на первого попавшегося. Я даже не ожидал, что в этом теле столько сил. Ранее эти способности о себе не заявляли. Видимо и вправду говорят: всему своё время.

Я отобрал нож и убил всех, кто находился в том зале. Все, кто мучил меня. Всех. К концу сражения моя кожа окончательно отвердела, покрывшись коркой высохшего гноя. Крепкий материал оказался. Обычные тычки стального лезвия — как пером по коже провести. В тот день я превратился в монстра, но стал справедливым правителем для народа. Меня уважали. Меня любили. К порогу моего дома выстраивались очереди из людей, жаждущих ответов. Власть опьяняет. Моя внешность была уродливой, но этот крохотный недочёт быстро затуманивался в женских глазах обилием различного пойла. Мне доступна была любая женщина. Любая моя фантазия, даже самая страшная и извращённая теплилась в моём разуме максимум пару часов — а далее я воплощал всё, что мог только себе вообразить. В один прекрасный день я переборщил. Придушил девку, представляя себе, как стекающий с моей кожи гной окутывает её молодое тело, и мы застываем в едином коконе, где будут слышны лишь её крики и мои стоны.