Жена на миллион - Айрин Лакс

Только сейчас опускается понимание, нисходит сверху вниз, бьет по голове, и звон отдается в каждой клеточке тела. За нашими ссорами я лишь автоматически этот факт отметил, но сейчас воспринял его. Подхожу ближе. Серафима напрягается, когда мои ладони ложатся на талию, обнимаю ее — ледышка! Ни на миг не расслабляется.

— Ты беременна, — повторяю, поглаживая ладонью плоский животик. — Как думаешь, кто?

— Не знаю.

— Так и будешь на меня фырчать, говорить через стиснутые зубы и шарахаться в сторону, как будто я тебя принуждать собираюсь?

— Не знаю, — отводит взгляд в сторону.

— Знаешь! Ответь…

Обхватываю ладонями лицо, поглаживая большими пальцами скулы, ставшие безумно острыми. Как я на вечере не разглядел, что она предельно измотана? В голову шарахнуло радостью, что она в порядке, и ревностью, что рядом с ней — другой.

— Сима…

— А чего ты ждал? — взрывается. — После всего? Что останусь прежней после открывшейся правды, после того, как за самыми интимными моментами наблюдали посторонние?! Зачем тебе вообще видео? — хлопает меня по щеке. — Чтобы делиться победами с другими?! Подлец! — заводится и снова хлопает меня по щеке.

Стою под градом пощечин и слов. Признаюсь, бьет прямым попаданием, щека уже горит, а сердце — в ошметки от правдивых упреков!

Держусь из последних сил, лишь потому что знаю, ей надо выплеснуть обиду и злость, а потом станет легче. Иначе никак…

Мышонку хватает запала, чтобы ровно еще один раз обозвать меня «мудаком» даже под угрозой словить шлепки по попе, два раза назвала «подлецом» и один раз «мерзавцем».

— Ты свое любимое забыла, — говорю осторожно. — Сволочь.

— Ты сам себя так называешь, надо было прислушаться! Ты всегда мне говорил правду в начале, а потом начал обманывать! — говорит устало, со слезами.

Смекалки моей гудящей голове хватает лишь на то, чтобы продекламировать:

— Я сам над собой насмеялся,

И сам я себя обманул,

Когда мог подумать, что в мире

Есть что-нибудь кроме тебя!

Серафима застыла, удивленно смотрит. Глаза стали большие-большие, как чайные плошки, полные обиды.

Девчонка совсем, как я мог с ней так? Голову откусить хочется. Самому себе!

— Это что, стихи? — спрашивает недоверчиво.

Да, млин, стих! Как мальчик, которого на табуретку поставили, чтобы он стишок Деду Морозу рассказал ради подарка.

— Стихи, подтверждаю. Видишь, как пришибло виной? Даже на стихи потянуло, вспомнилось из прочитанного. Если так пойдет, я серенады петь начну и на гитаре бренчать.

— Не надо! — отрезает. — У тебя голос гадкий!

— Гадкий? По телефону от моего голоса млела.

Взгляд Серафимы мгновенно тускнеет.

— Не напоминай! — говорит севшим голосом и расстроенно направляется в ванную комнату. — Все это стало достоянием общественности. Мне гадко…

Раздевается прямо на пороге, швырнув в меня трусиками. Что за провокация, млин? Я задымился уже на стадии, когда она оказалась рядом! Когда она платье сняла, от давления пара чуть крышу не сорвало, а сейчас — просто взрыв.

— Это тоже надо снять, да? Чужое!

— Надо, — подтверждаю хрипло. — Ты вообще рядом со мной должна быть одета иначе.

— В паранджу? Я твоих взглядов не разделяю!

— В мое обожание ты должна быть одета. В мои взгляды. Как сейчас!

— Я…

— Сосочки торчком. Провоцируешь, мелкая! — усмехаюсь, подходя ближе.

— Ничего подобного, отойди, я просто умыться хотела. Тебе на радость! — язвит.

— Ммм… Я сам тебя вымою. Можно?

— Нет! Нет же!

Запираю в кольце рук, прижавшись.

— А я думаю, можно.

— Тебе понравится, как я буду тебя умывать, пеной все тело покрою, каждый уголок до скрипа вылижу и зацелую… — говорю на ушко.

Серафима задышала чаще, пытаясь меня оттолкнуть.

— Ты в словах путаешься! Хотел сказать, вымою?!

— Вылижу, — подтверждаю. — Я хочу тебя языком попробовать.

— Хватит! Это не работает!

Пытается меня лягнуть, но я быстрее. Схватив ногу под коленкой, забрасываю себе на бедро и мгновенно занимаю ладонью место в развилке бедер. Нежу пальцами ее нижние губки, нажав на клитор, отозвавшийся пульсацией. Чуть ниже — нежнейшие лепестки скромно прикрывают узкую щелочку. Я лишь немного задеваю по краю.

— Сучка… Намокла уже.

— Сучку ты в борделе себе наймешь! — снова дергается и попадает на мои пальцы, тихо простонав.

— Вот так, девочка! Еще постони.

— Ненавижу тебя.

Целую тонкую шею, чувствуя, как она царапает мою шею изо всех сил ноготками прочерчивая красные дорожки. Завтра встану с опухшей мордой от пощечин и расцарапанной шеей. Если мы и дальше будем вести разговор именно так, расцарапанной окажется не только шея, но и спина.

Я же чувствую, что ей хочется.

Очень хочется… Влага на моих пальцах не может лгать. Шелковистая смазка льется на пальцы.

Ввожу средний палец в узкую дырочку. Серафима содрогается всем телом, стараясь еще больше вжаться в стену, подальше от меня, но ее бедра дрожат мелко и часто. Когда палец входит до самой последней фаланги и замирает без движения, она замирает тоже. Едва дышит, пытаясь ничего не показать.

Но ее узкое лоно цепко сжимается вокруг моего пальца.

— Ты меня хочешь… — начинаю двигать пальцем.

С губ Серафимы срывается стон с протяжным «ааааа…»

— Хватит! Я… Не тебя хочу. Просто секса хочется. Необязательно с тобой! — выдает ахинею.

В ответ жестко целую свою женушку и втыкаю еще один палец в сочную мякоть.

— Кому ты принадлежишь, кажется, забыла? Мне! И это мои пальцы трахают твою щелочку. По мне ты течешь и будешь течь всегда! — порыкивая, целуя строптивую красавицу. — Есть ошибки, и я их признаю, но на то это и жизнь, чтобы ошибаться и шагать дальше, переживать это! Не шугаться в кусты. Я хочу… Тебя! В любви признался и чувствую, что небезразличен тебе!

— Ненааааавииижууу! — захлебывается стонами от подступающих волн оргазма. — Ненавижу! — выгибается все сильнее, и сама раскачивается навстречу моим пальцам, насаживаясь глубже, когда хочется того, чего я ей намеренно не даю.