Жена на миллион - Айрин Лакс

Больше не повторится. Ничего не повторится. Шилов больше тебя не достанет. Давай, Мышонок, отмирай, уже можно… У него власти на тебя нет, можешь быть со мной, как раньше. Моей…

Задираю платье.

Она все еще в гребаном красном платье, купленном не мной. Как чужая метка. Хочется его разорвать.

— Сними платье. Прошу… Ну же, ответишь? — губами молюсь на ее губы, дрожащие, но такие холодные. — Ты как лед. Просто лед. Почему?!

— Пошел. Прочь! Слезь с меня, животное! — выдает четким голосом, но тихим, едва слышным, как будто эмоций слишком много. — Я знаю, что ты сделал. Знаю, как пользовался мной под действием препаратов! — бросает в лицо. — Я. Все. Знаю.

Замираю. В пах прилетает острое колено Серафимы, прямиком по вздыбленному члену. Но удара не чувствую, в груди колет сильнее, от разрыва бомбы.

Рвануло в самый неподходящий из всех неподходящих.

— Я…

— Не говори, что это не так! Ты опоил и лишил меня девственности, а потом обманул. Тебе, наверное, очень смешно было, что я поверила в твои бредовые рассказы!

Серафима вскочила с кровати и забилась в самый дальний угол комнаты, села там на пол, обнимает коленки и обиженно сверкает из полутьмы влажным взглядом.

— Ненавижу. Вот теперь я тебя точно ненавижу! Если бы ты меня хоть самую малость, хоть капельку… Даже не любил, но ценил немного, ты бы ни за что не опоил меня, как шлюху какую-то!

— Перестань. Я с тобой, как с исключительной драгоценностью. Не смей сравнивать ронять наши отношения на тот уровень.

— Ты в уровнях силен, а вот я не очень. Я хочу с тобой развестись, и мне от тебя совсем ничего не надо. Кроме одного.

— Чего же ты хочешь?

— Не видеть тебя. Никогда больше! — плачет.

Спускаюсь с кровати, подтягивая брюки. Нет, не такой встречи я ждал. Сказать нечего, она кругом права, а я сам себя выставил ублюдком озабоченным.

— Я могу объяснить, — говорю глухим голосом и выть хочется, я в эту брехню бы и сам не поверил.

Высокими целями свои желания не прекрыть, это фальшь, которая воняет за километр. Все дело в другом, и сейчас можно прямо посмотреть в глаза своей алчности: я ее хотел, как ни одну другую, и получил. Потому что не мог больше скакать перед ней на задних лапках. Хотел, как женщину… Поступил, как считал нужным.

Я накосячил. Обосрался. Грубо, но по-другому не скажешь.

Черт меня попутал. Дьявол! Гордость оскорбленная взыграла! Самолюбие, эго отвергнутое жаждало отмщения. По-хорошему хотел! Но Серафима от меня в сторону свой носик воротила усердно, и я… в какой-то момент решил, что отплачу ей той же монетой. Она меня опоила ядом, от которого я сдохнуть мог, а я ей в воду добавил кое-что другое. От которого любая девушка бы поплыла и стала в мужских объятиях ласковой, горячей, открытой. Немного ослабил ее барьеры, помог раскрепоститься и все… Утонул в этой ласковой, в этой девочке, которая должна быть моей и стала! Вся…

Немного стремно было потом смотреть ей в глаза. Она же ничего не запомнила, в памяти не отложилось. В таком состоянии это кажется лишь фантазией, сном. Сладким, приятным, очень взрослым сном.

Позднее мне удалось ей головку задурить, запудрить. При повторной близости она была удивлена, что лишаться невинности было совсем небольно, чуточку дискомфорт. Врал безбожно, поцелуями и лаской стер сомнения, такой чуши нагородил.

Умом понимал, что моя деликатная ни с кем близко не общается, все держит в себе, о первом опыте никому не расскажет и детали выяснять не станет. Максимум, на форум тайком залезет почитать, а там такие басни расскажут, что возможно многое, и ее случай точно не будет из ряда вон: еще с десяток девиц подтвердили, что и девственной крови не было, и неприятных ощущений тоже.

— Серафима, это…

Пытаюсь привлечь внимание жены.

Она в мою сторону даже не смотрит, взгляд прикован к полу. Мне становится стыдно. Так стыдно не было еще ни разу… Вообще! Внутренности как будто в кипяток окунули.

Скворчащий, булькающий кипяток.

Как мне теперь отмыться?!

Я сейчас на нее молиться готов и лоб расшибить от признания своей вины, а жена на меня даже не смотрит.

— Мышонок, я тогда сам был не свой, накосячил, признаю. Сглупил… Веришь? Скоро сорок стукнет, а иногда с тобой туплю, как мелкий.

— Возможно, — пожимает плечами.

— Хоть посмотри на меня, а? — с отчаянием. — Почему ты на меня даже не смотришь?

— Не на что смотреть.

Путаюсь в словах.

— Сад? Сад видела? Наверное, нет. Уже поздно. Хочешь, скажу, чтобы там свет зажгли, утром пройдешься, тебе должно понравиться…

Звоню, прошу дать свет. Серафима подходит к окну, внимательно смотрит, как огоньки зажигаются волной, разбегаются по всему саду.

Осторожно приближаюсь к ней, опустив ладонь на талию. Едва дышу. Почему-то спугнуть боюсь… Задерживаю дыхание.

Серафима не отстраняется, но и не приникает ко мне, как это было раньше! Стоило тогда ее только приобнять, она сама ко мне ластилась, целовала долго-долго, сводя с ума.

Сейчас она меня не отталкивает, но и не пускает. В себя не пускает.

Я внезапно ощутил эту стену — прозрачную, незримую и крепкую. В себя не пустит, в душу заглянуть не позволить, а мне, оказывается, от нее нужна не только откровенна близость, но и что-то еще. Другое. То, что только она мне могла дать — горящим взглядом, нежным взмахом ресниц, острым словом или даже одним обиженным “фыррр” в мою сторону.

— Мышонок, я все могу объяснить, — слова путаются, в груди расползается ужасное чернильное пятно пустоты.

Ее ничем другим не заполнить. Она глубокая, жадная и засасывает. Все хорошее засасывает, пожирает живьем.

Я ничего не могу поделать сам.

Без нее — без Серафимы — точно не смогу.

— Мышонок, ну, пожалуйста…

Впечатываю нежнейший поцелуй в тонкую шейку. Должно же ее хоть что-то порадовать!

Глава 26