Дочь палача и театр смерти - Оливер Пётч

– До завтра, Барбара, – произнес он мягко. – Спи крепко. Тебе понадобятся силы. Много сил.

Дверь захлопнулась, и только теперь девушка тихо заплакала. Как бы ей хотелось, чтобы Магдалена оказалась сейчас рядом! Но здесь, в камере, до нее было так же далеко, как до Луны.

* * *

Под прикрытием густеющих сумерек повозка катила по главной улице Сойена. Из трактиров доносились музыка, смех; сквозь прикрытые ставни пробивались полосы света. Улицы, при свете дня наводненные торговцами, паломниками и извозчиками, теперь словно вымерли. Вот закрыл свою лавку старьевщик, проводил удивленным взором повозку, нагруженную бочками, да так и смотрел, как она удаляется в направлении переправы Эхельсбах, скрывается в сумраке. Непривычно было, чтобы извозчик трогался в путь в такой час.

И было совсем уж в диковинку, чтобы в одной из бочек находилась женщина. Но этого старьевщик не знал.

Магдалена пыталась совладать со страхом, который неумолимо овладевал ею в тесной бочке, перехватывал дыхание. Сердцебиение учащалось, живот сжимался в тугой комок, что-то ворочалось глубоко в утробе.

Только бы не потерять ребенка! О святая Маргарита, покровительница беременных, помоги нам пережить этот кошмар!

Когда тиролец с Лукасом около получаса назад вновь заткнули ей рот и усадили в бочку, Магдалену охватила паника. Но она всеми силами пыталась успокоиться, поскольку кляп во рту и без того затруднял дыхание. Тиролец говорил, что отвезет ее в заброшенный сарай в стороне от дороги. Но как далеко находился этот сарай, он не упоминал. Магдалена по-прежнему не имела понятия, во что ввязалась. Тиролец, похоже, опасался, что она их выдаст. Но дочь палача не знала даже, в чем тут дело. Должно быть, это как-то связано с Лукасом и его грузом. Тиролец говорил, что днем на дорогах небезопасно, и упоминал каких-то всадников и хозяина из Обераммергау. Что же они такого перевозили, что непременно старались скрыть от любопытных глаз?

Закрыв глаза, Магдалена прислушивалась к звукам снаружи. Шум из трактиров давно стих, теперь слышался лишь скрип колес да изредка фыркали лошади. Мужчины впереди хранили молчание. Женщина подумала, что сейчас была бы уже на обратном пути в Шонгау. Бургомистр Бюхнер наверняка уже что-то заподозрил. А Барбара? Нашелся ли уже палач, чтобы начать допрос? Но теперь все это имело второстепенное значение. Теперь опасаться следовало за собственную жизнь.

Магдалена никак не могла выбрать удобное положение. Дно бочки покрывало что-то сыпучее. С нижней стороны крышки время от времени сыпалась мелкая пыль, попадала в глаза, и по щекам текли слезы. Спустя целую вечность послышался удивленный голос Лукаса.

– Эй, постой! – воскликнул он. – Там был последний двор, где можно попросить лошадей. Как ты собираешься подниматься из ущелья?

– Лошади справятся, – ответил тиролец. – Мы погрузили меньше бочек, чем обычно.

– Ты забыл про пленницу, она тоже кое-что весит. И вряд ли сможет слезть и подтолкнуть повозку.

– Черт возьми, я сказал, что лошади справятся! Закрой рот!

Щелкнул кнут, и повозка снова пришла в движение. Вскоре Магдалена почувствовала, что дорога пошла под уклон, бочки угрожающе закачались. Мужчины притормаживали специальными башмаками на колесах. Но повозка все равно набирала скорость, и казалось, они вот-вот сорвутся в пропасть со всеми бочками. Мужчины бранились и хлестали лошадей, шум воды становился все ближе.

Наконец они благополучно спустились на дно ущелья. Судя по звуку, Баумгартнер и тиролец ехали теперь по деревянному мосту. Но неожиданно повозка остановилась.

– Что такое? – спросил Лукас.

– Надо снять тормоз с передних колес, потом двинемся дальше, – ответил тиролец. – Пойдем, поможешь.

Они вновь сошли на землю. Потом вдруг послышался сдавленный хрип, топот, яростный вскрик. Магдалена вздрогнула.

Они боролись!

Вновь последовал приглушенный вопль, в этот раз явно кричал Лукас. Где-то внизу раздался всплеск.

Потом воцарилась тишина.

– Отправляйся к дьяволу, наивный дурак! – прошипел через некоторое время тиролец, шумно дыша, потом сухо рассмеялся: – Всерьез полагал, что можешь угрожать мне? Передавай привет рыбам!

Шаги снова приблизились к повозке. Магдалена услышала, как откинули задний борт. Ее бочка дрогнула и пошатнулась, затем повалилась набок и жестко стукнулась о землю. Магдалена хотела вскрикнуть, но из-под кляпа выдавила лишь приглушенный хрип.

Где-то внизу шумел Аммер.

– Нечего с ребятней дела иметь, – проворчал тиролец. – Говорил я шонгауцам, только они слушать не хотели. Отправили этого юнца сопливого, а он чуть не разболтал все… И вот что получил в итоге!

Бочка медленно пришла в движение.

– Ничего личного, слышишь? – продолжал тиролец дружеским тоном. – Ты милая девица. Повстречай я тебя в трактире, с удовольствием потанцевал бы с тобой, а потом и в кровать бы к себе уложил. Ты просто оказалась не в том месте и не в то время.

Бочка покатилась быстрее. Магдалена пыталась кричать, несмотря на кляп.

– Чудная самоубийца из тебя выйдет, – добавил тиролец. – А теперь помолись напоследок.

Стук по доскам резко оборвался. Время, казалось, замерло. Магдалена парила словно во сне. Рев течения становился все ближе.

Затем бочка с жутким треском ударилась о воду.

* * *

Удар последовал до того внезапно, что у Магдалены перехватило дыхание. В следующий миг бочка начала вращаться, словно попала в центр водоворота. Рев был таким, что закладывало уши. Что-то стукнуло, бочка столкнулась с бревном или камнем, потом шум стал приглушенным.

«Я под водой! – пронеслось в голове у Магдалены. – Бочка тонет!»

Но в следующую секунду ее снова вытолкнуло на поверхность. Волны плескались по стенкам, и, тихо покачиваясь, плавучий гроб набирал ход.

При ударе о воду у Магдалены, по крайней мере, чуть выскользнул изо рта кляп. Теперь она могла нормально дышать и звать на помощь. Но после нескольких отчаянных попыток сдалась. От кого ей ждать помощи? Снаружи стояла глубокая ночь. Даже если и был кто-то на крутом берегу, как ее вызволит из бурного потока? В оттепель Аммер превращался в ревущего монстра.

К своему ужасу, Магдалена заметила, что бочка стала понемногу наполняться водой. Доски, по всей видимости, были слишком старые и держались неплотно. Вскоре бочка наполнится доверху, и Магдалена захлебнется, как котенок в мешке.

Холодная темная вода сочилась сквозь щели, хлюпала и вскоре уже доходила до бедер. Всякий раз, когда бочка переворачивалась на волнах, Магдалена кашляла, отплевывалась и пыталась вдохнуть. Каждый вдох мог теперь стать последним.

Женщина колотила по стенкам, но те не поддавались. Доски были хоть и старые, но держались крепко. Бочка вновь перевернулась, в этот раз Магдалена наглоталась воды и закашлялась. Она в отчаянии задирала голову, но вода поднималась все выше. Когда ее накрыло с головой, дочь палача закрыла глаза, словно желала перенестись подальше отсюда, в безопасное место.

Я не хочу умирать. Не хочу…

Бочка налетела на очередной камень. Раздался треск, доски распались, и Магдалену захлестнуло темной, холодной волной.

И Аммер поглотил свою жертву.

* * *

С мотком веревки в руках Себастьян Зайлер стоял перед Творцом и молил о прощении. Но Господь молчал.

Себастьян со стоном упал на колени перед главным алтарем в часовне Крови Господней. Над ним висела дароносица, в которой содержалась кровь самого Христа – реликвия до того могущественная, что он буквально чувствовал ее силу. Но даже кровь Господня уже не могла ему помочь.

– Mea culpa, mea culpa, mea maxima culpa![13] – бормотал Себастьян и при этом хлестал себя веревкой по спине.

В отчаянии он полдня бродил по долине в поисках выхода, избавления. Вечером, остановившись перед церквушкой на окраине Унтераммергау, вдруг понял, что должен сделать. Возле корыта неподалеку от часовни висел моток веревки, точно знамение. С той минуты Себастьян молился и истязал себя.

Он опустил голову. Он согрешил, ужасно согрешил. И что хуже всего – Господь карал не только его, но и всю долину! Не стоило им в это ввязываться. Себастьян понял впоследствии, что Господь то и дело посылал им знаки, давал понять, что они сбились с пути. Сначала оползни и лавины, потом распятый на кресте – и, наконец, это землетрясение! Все это походило на семь бедствий, а сам он стал прислужником дьявола…

Зайлер обмотал веревками дрожащие руки, придавая себе сходство с мучениками. Резные фигуры на боковых алтарях, прежде озаренные последними лучами, теперь погрузились во мрак. Но Себастьян чувствовал на себе взгляды святых. Казалось, они что-то нашептывают ему.

Иуда… Иуда…

Зайлер рассмеялся в отчаянии. Ведь именно эта роль досталась ему в мистерии. Очень кстати! Сначала он предал Господа, а потом и своего лучшего друга… Он закрыл глаза и молился: