Сокровище - Трейси Вульф

потрясению, когда она выходит на крыльцо. – О, Хадсон! – Она крепко обнимает его. – Мы так беспокоились о тебе!

Побеспокоенная Дымка тихо взвизгивает, но затем, когда Мароли отстраняется, затихает.

– Я вижу, ты нашел свою любимую маленькую умбру, – говорит Мароли, с нежностью глядя на Дымку.

– Да, нашел. Тиола сказала мне, что заботилась о ней, берегла ее для меня. – Он улыбается, и я никогда еще не видела у него такой широкой улыбки.

– Верно. Она твердила, что ты вернешься, но мы не знали, верить ей или нет.

– Тебе следует больше доверять мне, мама. – Тиола произносит это мило, но ее голос тверд. – Я же пенумбра. Я нахожу и храню то, что потерялось. Я разбираюсь в таких вещах.

– Что верно, то верно. – Мароли придерживает дверь и делает нам знак войти. – Но Хадсон больше не потерян.

Похоже, Тиола думает об этом, когда поворачивается и смотрит на Хадсона глазами, которые кажутся на века старше ее лет. Затем ни с того ни с сего говорит:

– Я не совсем в этом уверена.

– Ну, это не тебе решать, – отзывается Мароли, подталкивая ее к двери. – Иди, умойся перед обедом. – И поворачивается к нам. – Вы, конечно же, останетесь у нас. Вы наверняка голодные, а у нас куча еды. К тому же тебе, Хадсон, надо рассказать нам обо всем, что случилось в твоей жизни за то время, что мы не видели тебя.

Мне немного обидно, что она обращается только к нему. Что она совершенно забыла меня. Но я понимаю, что моя обида нелепа, и заставляю себя отбросить ее и представляюсь Мароли, как будто никогда не была с ней знакома.

Все наши друзья тоже знакомятся с ней, и это занимает немного больше времени, чем их знакомство с Тиолой, – в основном потому, что Мароли задает каждому из нас больше вопросов, чем ее дочь. Однако когда мы входим в столовую, представления уже почти закончены.

Последним, уже войдя в столовую, представляется Флинт, он начинает объяснять, что он дракон, но замолкает на полуслове. Я поворачиваюсь, пытаясь понять, что так поразило его, но прежде, чем это доходит до меня, он издает сдавленный звук и спрашивает:

– Извини, это что, святилище Хадсона Веги?

Глава 40

Поклонение Хадсону

– Святилище? – повторяет Джексон, и голос его звучит визгливо. – Где?

Флинт показывает на другой конец комнаты с выражением изумления и ужаса на лице. Я уже увидела, что он имеет в виду. И хотя «святилище» – это, возможно, сказано слишком сильно, то, что я вижу, определенно выглядит странно. Я подхожу ближе, чтобы рассмотреть все получше.

– На этом настояла Тиола. – Мароли снисходительно улыбается. – Хадсон в наших краях вроде как герой, и она сочла, что будет правильно увековечить память о его времени с нами.

– Вроде как герой? – выдавливает из себя Флинт. – Если вы устроили такое в честь Хадсона, то что же вы устраиваете в честь настоящего героя?

– Очевидно, что я и есть настоящий герой, – невозмутимо замечает Хадсон. – Что-то я не видел, чтобы кто-нибудь создавал святилища в честь тебя.

Но он слишком занят, баюкая Дымку, чтобы подойти и рассмотреть эту если-не-совсем-святилище-то-однозначно-серьезную-экспозицию, устроенную – и это меня очень веселит – в том самом месте, где когда-то стояло любимое кресло Хадсона.

Я хочу рассказать об этом Джексону и Флинту, но затем понимаю, что Мароли бы удивилась, что мне известно, где оно находилось.

Но я совершенно очарована. Давно пора и другим осознать, какой Хадсон замечательный. И, судя по виду небольшого фиолетового стола, который Мароли поставила здесь в честь Хадсона, кто-то определенно это осознает.

В центре стола стоит огромная фотография улыбающегося Хадсона, сидящего на крыльце. Вокруг этой фотографии стоят другие, поменьше – вот он с Арнстом и Мароли в саду, вот он пьет чай с Тиолой, вот он играет с Дымкой. Есть даже фотография, на которой он один стоит у озера, и я немного щурюсь, потому что я уверена, что прежде на этом фото рядом с ним находилась я.

Вся эта история с вымарыванием из линии времени какая-то стремная. Что же это за всеохватывающая магия, если она не только заставила людей забыть, что я существую, но и стереть меня с фотографий и кто знает с чего еще?

Хотя, думаю, дело здесь в эффекте бабочки – ты изменяешь что-то одно, а в результате меняется все. Линия времени стала другой, и если я никогда не существовала, то все эти вещи произошли без меня, а значит, ничего и не надо было стирать.

Вот только я существовала – и существую до сих пор, – и то, что я сейчас стою в этой комнате с этими людьми, но они не помнят меня, ужасно, невероятно странно.

Но все же не так странно, как изображающая Хадсона мраморная статуэтка рядом с фотографией, на которой он запечатлен у озера. Или чайная чашка, из которой он пил, стоящая около его фото с Тиолой. Или лоскуток ткани, оторванный – я в этом уверена – от какого-то предмета его одежды, хотя я не могу вспомнить, от какого именно.

А вот Джексон, похоже, помнит. Впрочем, он куда больший фанат итальянских дизайнеров, чем я.

– Ни хрена себе, – бормочет он, нагнувшись, чтобы разглядеть лоскут получше. – Это «Армани»?

Я смеюсь. Боже, так и есть. Это лоскут от брюк, которые были на Хадсоне, когда мы бежали из его берлоги. Он оставил их здесь, когда мы направились в горы, потому что нас преследовала Королева Теней, и потом он еще не одну неделю ныл по поводу плохого качества брюк, которые ему приходилось носить вместо своей пары.

Но ни он, ни я не могли и подумать, что кусок этих брюк будет выставлен на всеобщее обозрение.

Внезапно парадная дверь отворяется, и Мароли кричит:

– О, Арнст, угадай, кто к нам пришел!

Когда она торопливо идет к двери, Флинт поворачивается к Хадсону и ко мне.

– Мне плевать, насколько безумен весь наш чертов мир – я знаю только, что ненормально выставлять штаны человека в каком-то дурацком святилище, состряпанном в его честь! – Надо признать, что это похоже на какую-то хрень, посвященную серийному убийце.

– Справедливости ради стоит заметить, что это всего лишь кусок брючины. А не целая пара брюк, – говорю я.

– А чем это лучше? – шипит Джексон. – И кто вообще эти люди?

– Наши друзья, – отвечает Хадсон тоном, не терпящим возражений. – Наши очень добрые и готовые помочь друзья, у которых я проведу эту ночь, проведу в комфорте,