Музей невинности - Орхан Памук

— Ножницы?

— Нет, ножниц, хвала Аллаху, у тебя уже две штуки. И еще одни от отца остались, так что три. Кое-что другое.

— Что?

— Иди-ка сюда, — позвала она меня в другую комнату.

По её загадочному виду и тому, как она говорила, я почувствовал: у неё для меня приготовлен сюприз. Она вошла в свою маленькую комнату и что-то взяла там, потом вышла ко мне, зажгла яркий свет, улыбнулась и разжала передо мной ладонь, будто перед маленьким ребенком.

— Что это? — сначала не понял я. А потом сердце мое заколотилось.

— Это не твоя сережка? — спросила она. — Бабочка с буквой? Странная, правда?

То была потерянная сережка Фюсун.

— Несколько месяцев назад я нашла её у тебя в кармане пиджака. Отложила в сторонку, чтобы отдать тебе. Но её увидела и забрала твоя мать. Решила, видно, что твой покойный отец спрятал и забыл кому-то отдать. Ей, конечно, это не понравилось. У неё есть такой бархатный мешочек, — тут Фатьма улыбнулась, — куда она прятала все, что находила у твоего отца. Туда она и сережку эту положила. После его смерти она разложила у него на столе содержимое мешочка, а я увидела сережку и сразу забрала, потому что знала, что она твоя. А еще у меня есть эта фотография, из кармана пиджака твоего отца. Забери её себе, пока мать не увидела. Хорошо я сделала?

— Очень-очень хорошо, милая Фатьма-ханым, — я не мог скрыть радости. — Ты такая умная и внимательная! Ты просто чудо!

С довольной улыбкой она вручила мне сережку и фотографию, на которой запечатлена покойная возлюбленная отца, — именну ту, какую он показывал мне тогда, за обедом в ресторане Абдуллаха-эфенди. На мгновение мне показалось, что печальная девушка с фотографии чем-то похожа на Фюсун.

На следующий день я позвонил Джейде. Через два дня мы встретились в Мачке и пошли в парк. Джейда выглядела великолепно, словно изнутри у неё исходил какой-то таинственный свет, какой озаряет всех счастливых женщин, особенно недавно познавших материнство. Теперь в ней чувствовалась зрелость, а вместе со зрелостью появилась и уверенность. За день до встречи я написал Фюсун четыре или пять писем и, выбрав наконец самое спокойное и рациональное из них, запечатал его в фирменный конверт «Сат-Сата», отдал Джейде и сказал, решительно нахмурив брови (этот жест я отрепетировал заранее), что в нашем деле произошли важные перемены и чтобы она обязательно передала письмо Фюсун. Я не собирался посвящать Джейду в написанное, но постарался загадочным видом заставить её поверить в серьезность произошедшего, чтобы она как можно скорее передала послание. Но Джейда воспринимала все совершенно неподдельно и здравомысленно, и я не смог сдержаться, воодушевленно заявив, что проблема, из-за которой Фюсун на меня обиделась, разрешилась и что, услышав новость, которую я сообщаю ей в письме, она обрадуется и у нас не останется больше никаких бед, кроме как сетовать о потраченном в страданиях времени. На прощание я сказал Джейде, которой пора было идти домой кормить ребенка, что, как только мы с Фюсун поженимся, у нас тоже родится ребенок и наши дети будут дружить, а об этих грустных днях мы скоро будем вспоминать с улыбкой как о прекрасной истории нашей любви. Потом я спросил имя её ребенка.

— Омер, — гордо произнесла Джейда и посмотрела на малыша. А потом добавила: — К сожалению, в жизни не всегда все складывается так, как нам хочется, Кемаль-бей.

Прошло несколько недель, но от Фюсун все равно не было известий. Я часто вспоминал слова Джейды, по-прежнему веря в скорый ответ Фюсун. Джейда подтвердила, что та знает о расторжении помолвки. В письме я сообщал о том, что сережка нашлась в вещах моего покойного отца, что я хочу вернуть её вместе с серьгами, подаренными мне отцом, и старым детским велосипедом. И что теперь мне пора прийти на ужин к ней домой, как мы когда-то хотели.

Однажды в середине мая, во время полного хлопот рабочего дня, я разбирал у себя в кабинете почту. Среди писем с изъявлениями дружбы и благодарности, с жалобами, извинениям и даже угрозами, от партнеров из провинции, должников или поставщиков, — часто букв, написанных от руки, было не разобрать, мне вдруг попалось коротенькое письмецо. Я прочитал его на одном дыхании:

Дорогой брат Кемаль.

Нам всем тоже хочется увидеться с тобой. Ждем тебя на ужин 19 мая.

Телефон нам еще не подключили. Если не сможешь прийти, пришли ответ с Четином-эфенди.

Всего доброго.

С уважением,

Фюсун.

Адрес: улица Далгыч Чыкмаз, д. 2, Чукурджума, Стамбул.

На письме не стояло даты, но по штемпелю Галата-сарайского почтового отделения на конверте я узнал, что оно было отправлено 10 мая. До ужина оставалось два дня. Мне захотелось немедленно пойти к ней, но я сдержался. В конце концов, ведь я собираюсь жениться на ней и навсегда оставить её рядом, поэтому нужно вести себя спокойно, думал я.

49 Я собирался предложить ей стать моей женой

В среду, 19 мая 1976 года, в половине восьмого вечера, мы с Четином-эфенди отправились в дом на улице Далгыч Чыкмаз. Четину-эфенди я сказал, что мы едем к тете Несибе вернуть детский велосипед, дал ему адрес и, откинувшись на сиденье, стал смотреть на улицу, где лил проливной дождь. В сценах примирения, которые я представлял себе целый год, не было ни ливня, ни даже мелкого дождичка.

Мы ненадолго остановились перед «Домом милосердия», и, пока я ходил за велосипедом и отцовскими жемчужными сережками, вымок до нитки. Главное, что не вписывалось в мои представления, — чувство глубокого покоя в душе. Я будто совершенно позабыл о страданиях, которые испытывал 339 дней, с момента последней встречи в «Хилтоне». Теперь я был даже благодарен этим ежесекундным мукам, ведь они привели меня к счастливому концу. Так что я никого ни в чем не винил.

Как и в начале моей истории, теперь мне снова казалось, что счастливая жизнь ожидает меня. Велев Четину остановить машину на проспекте Сырасельвилер, я зашел в цветочный магазин и из алых роз, прекрасных, как наше с Фюсун будущее, составил огромный букет. Перед выходом выпил в качестве успокоительного полстакана ракы. Теперь мне казалось, что, может, стоило выпить еще стаканчик где-нибудь в пивной неподалеку от Бейоглу. Но нетерпение уже полностью владело мной. «Будь осторожен! — повторял мне внутренний голос. — Не соверши ошибку на этот раз!» Когда мы приехали в Чукурджуму и мимо нас, как призрак, под дождем проплыли знаменитые Бани, я вдруг понял, что страдания, которые я терпел 339 дней, оказались хорошим уроком, преподанным мне Фюсун. Она победила. Теперь я был готов на все, лишь бы не терпеть наказание — лишь бы не утратить возможность видеть её. Я хотел предложить ей стать моей женой.

Пока Четин-эфенди пытался отыскать под дождем номер дома, я представил, как буду делать ей предложение. На самом деле эту сцену я десятки раз прокручивал и раньше: вот войду, с шутками вручу ей велосипед. Потом сяду — неужели смогу все это сделать? — итак, сяду, а через некоторое время, когда Фюсун принесет мне кофе, смело посмотрю в глаза её отцу и скажу, что пришел попросить руки его дочери, а велосипед — просто предлог. Мы еще немного посмеемся, пошутим, об общих страданиях и переживаниях никто и не вспомнит. Затем её отец решит угостить меня ракы, мы сядем за стол, а я буду любоваться Фюсун и счастливо, уверенно смотреть ей в глаза. Ведь я принял важное решение. А детали помолвки и свадьбы мы обсудим в следующий раз.

Машина остановилась перед старым домом, который я не смог как следует разглядеть из-за дождя. Сердце билось все сильнее. Я позвонил в дверь. Через некоторое время открыла тетя Несибе. Её явно изумил мой вид: я стою под дождем, с детским велосипедом в одной руке и огромным букетом алых роз в другой, а сзади Четин-эфенди держит надо мной зонтик. В лице тетушки промелькнуло некое беспокойство, но я не придал этому значения. Ведь каждый шаг, каждая ступенька приближала меня к Фюсун.

Её отец встретил меня на площадке: «Добро пожаловать, Кемаль-бей!» Я забыл, что в последний раз видел Тарык-бея год назад на помолвке. Казалось, мы не встречались с тех пор, когда они приходили к нам в гости на праздники. Возраст не обезобразил его, как других, но сделал каким-то неказистым.

А потом я вдруг увидел на пороге какую-то девушку и решил, что это старшая сестра Фюсун, потому что она была тоже красивой и похожа на Фюсун, только смуглой. Присмотревшись, я понял, что смуглая красавица и есть сама Фюсун. Это меня смутило. Волосы у неё стали иссиня-черного цвета. «Ну конечно, это ведь её натуральный цвет», — пытался успокоить меня внутренний голос. Я вошел в квартиру и уже собрался вручить розы и обнять её, как решил заранее, но по её взволнованному взгляду, по тому, как она подошла ко мне, понял, что Фюсун не хочет, чтобы я её обнимал.

Мы пожали друг другу руки.