Властелин колец - Джон Толкин

610

Шиппи (с.110) пишет: «Фродо спасается от совершенного им греха только тем, что прежде он несколько раз простил и пощадил Голлума; однако он все же несет что–то вроде наказания, когда теряет в итоге палец. «Если око твое соблазняет тебя, вырви его…»» (имеются в виду слова Христа из Нагорной Проповеди: «Если правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя: ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну. И если правая рука твоя соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя: ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» (Мф.5: 29–30). – М.К. и В.К.).

611

Это ключевое место трактуется исследователями неоднозначно и представляет собой широкое поле для дискуссии и размышления. Сам Толкин пишет о гибели Голлума следующее (январь – февраль 1956 г., М.Стрэйту, П, с.238): «Я бы не стал тратить сил на догадки о том, какой окончательный приговор будет вынесен Голлуму. Это значило бы вторгнуться в «Goddess privitee» («частное дело Бога»), как сказали бы в средние века. Голлум заслуживал жалости, но кончил он сознательным и упорным деланием зла; то, что это зло породило в конечном итоге добро, никак не оправдывает Голлума. Его удивительные отвага и терпение – такие же как у Фродо, если не больше, только направленные на достижение злой цели, – впечатляют, но чести ему не делают. Боюсь, что, вне зависимости от наших верований, необходимо признать, что существуют отдельные люди, которые, раз поддавшись искушению, отвергают все предоставленные им шансы совершить благородный поступок и спастись, почему и представляются нам «погибшими». Их «погибшесть» не подлежит оценке в контексте всего макрокосма (где вполне может в итоге обернуться благом). Но все мы находимся «в одной лодке» и не можем присваивать себе прерогатив Судии. Власть Кольца оказалась для низкой души Смеагола чересчур могущественной. Но ему не пришлось бы испытать ее на себе, не будь он мелким воришкой уже тогда, когда Кольцо попало к нему в руки. Но почему оно непременно должно было попасть к нему в руки? Почему мы вообще непременно должны встречать на своем пути подобные опасности? Если бы мы представили себе, каким стал бы Голлум, побори он искушение, это могло бы в некоторой степени послужить нам ответом на вопрос. История была бы тогда совсем иной!»

Однако некоторые исследователи высказывают предположение, что последний поступок Голлума можно истолковать по–другому. В конце концов, говорят они, Голлум не мог знать цели Фродо – уничтожить Кольцо. Куда естественнее для Голлума было предвидеть, как поступит Фродо в Саммат Науре на самом деле, и заподозрить, что Фродо сам хочет стать Властелином Кольца; это должно было внести неминуемую раздвоенность в отношения Голлума и хоббитов. Услышав заявление Фродо, Голлум вполне мог догадаться, что новый Властелин Кольца долго не продержится; не исключено, что Голлум бросился в схватку с Фродо, имея только одну цель – спасти Сокровище от Саурона и погибнуть вместе со своим Сокровищем (см. прим. к гл.8 ч.4 кн.2, …даже Голлум покажется кому–нибудь хорошим).

По мнению Толкина, события могли бы развиваться иначе. В письме к Э.Элгар (сентябрь 1963 г., П, с.330) он отмечает, что конфликт в поворотном эпизоде, где говорится о раскаянии Голлума и грубости Сэма, сорвавшей это раскаяние (гл.8 ч.4 кн.2), мог бы разрешиться совсем иначе. Тогда весь путь в Мордор был бы другим, а главная роль в нем, по–видимому, досталась бы Голлуму, в душе которого шла бы напряженная борьба между любовью к Фродо и тягой к Кольцу. По–видимому, любовь все равно не смогла бы пересилить и Голлум «странным и жалким способом» попытался бы угодить сразу всем – и Фродо, и Кольцу. Незадолго до конца он, по–видимому, все же решился бы украсть у Фродо Кольцо или отнять силой. Но, удовлетворив свою страсть, он вспомнил бы про любовь к Фродо и, возможно, «принес бы себя в жертву ради Фродо и добровольно бросился в огненную бездну». «Следствием его частичного возрождения через любовь, – пишет Толкин, – было бы некоторое прояснение у него в голове, которое наступило бы, когда он объявил бы Кольцо своим. Он понял бы весь размах Сауроновой злобы и внезапно осознал бы, что воспользоваться Кольцом не может, что у него недостаточно для этого сил и что он не может тягаться с Сауроном; тогда оставался бы единственный способ сохранить Кольцо у себя и досадить Саурону – уничтожить себя вместе с Сокровищем. Внезапное озарение вполне могло бы помочь Голлуму осознать, что такой шаг был бы вместе с тем и лучшей службой, какую он мог бы сослужить своему хозяину».

Об отношении христианской традиции к возможности вечной погибели и вечного спасения закоренелого грешника см. также СиУ, с.209: «В блеске безмерной Любви Божественной, как туман в лучах всепобедного солнца, рассеивается идея возмездия и твари, и всему тварному… но сознание не может допустить, чтобы могло быть спасение без ответной любви к Богу… В пределах рассудка нет и не может быть разрешения этой антиномии».

612

Кольца уже нет, однако не все причиненное им зло рассыпается в прах так же мгновенно, как укрепления Барад–дура, Семена уныния в душе Фродо, посеянные Врагом на Мертвых Болотах (см. прим. к гл.2 ч.4 кн.2, …они появились, когда зажгли свечи), проросли уже так глубоко, что смогли изменить его взгляд на мир в целом. Фродо говорит не просто о своей судьбе и судьбе Сэма – он делает философское обобщение, когда утверждает, что мир устроен именно так, а не иначе. Конец всему – и прекрасному, и безобразному – один: гибель и бесславие. На чудо надеяться не приходится. С одной стороны, к такому выводу может привести вся история Средьземелья – достаточно вспомнить слова Галадриэли в гл.7 ч.2 кн.1 о бесконечных битвах эльфов со злом, битвах, которые из века в век кончались поражением, и гибели героев, об исчезновении прекрасных эльфийских государств. Однако в Средьземелье унынию ясно противопоставлена надежда (Эарендил, история Берена и Лутиэн и т.д.). Уныние вполне может овладеть странником на земных путях, так как он не видит великого узора, в который вплетена его судьба (см. прим. к гл.2 ч.3 кн.2, …с тех пор, как мы прошли Аргонат…). Фродо не знает о приближающемся спасении и не видит парадоксальности своих слов в контексте именно этой минуты – ведь к ним уже летят орлы, а значит, мир действительно «так уж устроен», что в нем есть место чуду и надежде. Фродо говорит о всем мире – и оказывается не прав уже в отношении своей собственной судьбы. Неверие оказывается результатом ограниченного мировосприятия; однако в контексте христианской веры ни один печальный конец не является по–настоящему печальным, потому что он не является настоящим «концом». К гибнущему человеку (или хоббиту!) даже в тот момент, когда им завладевает окончательное отчаяние, всегда «летят орлы» Пришествия Христова и «Вселенского Счастливого Конца» (см. о счастливом конце в христианской перспективе в прим. к этой части, гл.4, Орлы летят!). Язычник, исповедующий «северную теорию мужества» (см. прим. к гл.2 ч.2 кн.1, В чем истинная мудрость? и гл.10 ч.5 кн.3, …словно в конце дня или при конце мира) и приученный к мысли о неизбежной победе хаоса, не знает о грядущей победе Единого Бога над хаосом и порождениями тьмы. «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?» – вопрошает св. Иоанн Златоуст в своем Пасхальном Слове. В контексте Спасения, Искупления, Воскресения никакое уныние и никакая печаль не способны удержать за собой того смысла, который был в них раньше. Уныние в христианстве превращается в атрибут врагов Христа, избравших погибель, – тех, кому ненавистен Счастливый Конец: это солдаты сил Хаоса и Тьмы – Черные Всадники; именно поэтому в их крике звучит такое всепоглощающее уныние и тоска. В пределах же земной истории уныние может быть не только следствием вражды на Бога, но и следствием неверия, невежества или наваждения и опирается на неистинную картину мира.