Антология советского детектива-36. Компиляция. Книги 1-15 (СИ) - Ваксберг Аркадий Иосифович

— Виктор, не кличка, а прозвище, — зачем-то поправил его Паромов. — Клички у животных.

— Да ладно, Николай, не придирайся к слову. Не на литературном же диспуте… Тут как хочешь, так и называй. Куко он и есть Куко, паразит и дармоед.

Терещенко хотел поподробней рассказать о Куко, но Паромов, уже одетый, поторопил:

— Пойдем, Виктор. Дел много. По дороге просветишь, кто такой Куко.

Закрыв опорный пункт, они потопали по участку.

— Речной тихий, не драчливый, — доверительно делился своими наблюдениями Терещенко. — Да и кому там драться — кожа и кости! Возможно, на зоне за год отъелся. Судили-то его в последний раз за тунеядство, по двести девятой, — блеснул он знанием уголовного кодекса. — Черняев материалы собирал для суда, а Минаев только командовал…

— Оставь Минаева в покое. Лучше о Речном рассказывай.

— Я и говорю, что недрачливый, но любитель шастать по притонам. А в последнее время, перед тюрьмой, и у себя в квартире настоящий притон устроил. Даже матери-инвалида не постыдился. Мать-то у него — орденоносец, порядочная женщина, но сильно болеет, с кровати не встает, — парой слов пояснил о матери фигуранта. И тут же возвратился к Речному: — Но не долго Куко притон держал — Черняев ему быстро билет на зону организовал!

Разговаривая, они пришли к дому, в котором, судя по уведомлению администрации учреждения ОХ-303 и пояснениям Терещенко, должен был находиться освобожденный из мест лишения свободы Речной.

Дом в подведомственном отношении принадлежал Рышковскому кирпичному заводу, назывался «малосемейным». На самом деле в этой «хрущебе», людей было, как в хорошем кабачке семян. Теснясь, жили в однокомнатных квартирах по несколько человек, отгораживаясь друг от друга шифоньерами, а то и ситцевыми занавесками.

Квартира Речного находилась в первом подъезде, на последнем третьем этаже. Из-за закрытой двери квартиры в коридор доносился многоголосый гомон. В коридоре и на кухне — ни одного жильца. Необычным явлением в таких домах, где взрослые и дети вечно топтались чуть ли не целыми сутками из угла в угол, смеясь и ругаясь, делясь и мирясь.

«Наверно, попрятались по комнатам, от греха подальше, с появлением «сидельца» и приходом его дружков, — про себя решил Паромов, уже довольно насмотревшийся на подобную картину социально-бытовой жизни граждан. — Не сладко им будет жить с таким соседом».

— Обмывают прибытие, — уверенно сказал всезнающий Терещенко, берясь за металлическую ручку двери. — Не ждали участкового, голубчики.

С последними словами он открыл дверь, и Паромов первым вошел в комнату.

Клубы табачного дыма висли под потолком, усиливая естественный полумрак. Вокруг стола, стоявшего посреди комнаты и заставленного множеством бутылок с дешевым вином, сидело и стояло в различных позах человек пятнадцать. Все в крепком подпитии. На единственной кровати, стоявшей у левой от входа стены, завешанной дешевым вельветовым ковриком с потускневшими от времени цветами, под горами тряпья угадывался человеческий силуэт.

«Десять мужиков и пять женщин, — автоматически, уже наметанным взглядом, отметил Паромов, — а на кровати, по-видимому, мать Речного… Ничего себя, сходняк! И кто тут сам виновник торжества?.. И что делать в такой обстановке?.. Раньше такого видеть не приходилось».

С приходом новых персоналий в комнате на какое-то мгновение стало относительно тихо. Гулявшим было интересно: кто же еще пожаловал?

— Здравствуйте. Я — участковый, — как можно спокойнее и тверже произнес Паромов, приближаясь к столу. — Вот пришел познакомиться с Речным Николаем. Кто здесь Речной?..

Видно, суть дела, что пришел участковый милиционер, наконец-то, дошла до затуманенных алкоголем мозгов присутствующих. В комнате поднялся шум и галдеж, и только человек на кровати оставался безучастным ко всему.

— Тихо! Тут милиция, — крикнул от порога Терещенко.

Крикнул, пересиливая шум и надеясь, что упоминанием о милиции призовет шумевших к порядку. Но своей репликой только «масла в огонь» подлил.

— А-а-а, менты пожаловали! — перебивая остальных, взревел один верзила, поднимаясь из-за стола.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

В руке у него откуда-то появилась опасная бритва, в раскрытом состоянии. Узкое жало лезвия тускло поблескивало в квартирном полумраке.

— Раз сами пришли, значит смерть свою искали. Вот и нашли.

Он стал обходить стол, приближаясь к Паромову.

В комнате опять наступила тишина. Все ждали, чем закончится дело. Никто из присутствующих даже и не попытался остановить верзилу.

«Барон! — узнал в верзиле Паромов одного из судимых с участка Черняева. — Скор на расправу даже со своими. И дерзок… — секундой пронеслась в голове характеристика, когда-то данная Черняевым в отношении этого судимого. — Завалит, сволочь», — резануло следом в мозгу.

Угрожающе стали надвигаться остальные мужчины. Чья-то рука схватила со стола большой кухонный нож.

— Вали ментов! — визгливо подуськивали пьяные бабы.

И тут всплыло спасительное: «Бей! Выбери поздоровее — и бей!». Выбирать не приходилось — судьба сама распорядилась, выставив на передний план верзилу Барона.

— Бей!!! — рявкнул Паромов, подавая команду и себе, и остававшемуся в дверях внештатнику.

Не крикнул, а именно, рявкнул, наливаясь звериной злобой. Его рука самопроизвольно схватила со стола не начатую бутылку вина и опустила ее на голову Барона. Посыпалось стекло, брызнуло во все стороны красное, как кровь, вино.

Тело Барона медленно, словно нехотя, опускалось под стол — здоров был, бычара! Но все же рухнуло, распростерлось на полу под ногами собутыльников.

С разгону, в прыжке, Терещенко ногами сбил сразу двух дружков Барона, внося дополнительное замешательство в ряды нападавших.

Стало тихо. Стало так тихо, что Паромову на мгновение показалось, что он слышит удары собственного сердца. Все, словно пораженные столбняком, застыли на тех местах, где находись, и в тех позах, в каких были.

«Это — ненадолго, — реально оценил обстановку Паромов. — Сейчас очухаются и набросятся всей сворой… Численный перевес-то на их стороне. Надо отступать! Нечего форс наводить — добром дело может не закончиться… Вон, какие озверелые рожи! Потом разберемся с этой пьяной сволочью».

Опешившие на какое-то мгновение от неожиданного и столь дерзкого отпора, друзья Речного и Барона вновь угрожающе задвигались по комнате. Только мать Куко по-прежнему оставалась безучастной ко всему. Как лежала, так и осталась лежать под своим тряпьем, даже позы не изменила.

Надо было ретироваться. И немедленно.

— Уходим, Виктор, — отдал последнюю команду участковый. — Видно, не наш час… Но мы вернемся…

В несколько прыжков преодолели коридор и лестничные марши подъезда. Бегом добежали до опорного пункта, в котором опять, как на грех, никого из участковых не было.

— Виктор, позвони в отдел. Вызови опергруппу, — стараясь унять дрожь в руках, произнес Паромов. — А то вот руки дрожат и грудь ходуном ходит… Такого со мной еще не было. Хотел познакомиться с одним Речным, а придется знакомиться со многими…

— Сейчас, — отозвался Терещенко, присаживаясь за стол и подтягивая к себе телефонный аппарат.

Произошедшее никак на нем не отразилось, словно он каждый день только тем и занимался, что дрался да бегал во весь дух по поселку.

— Да смотри, дежурного не очень пугай, — проявил беспокойство и осторожность участковый. — Ведь, кажется, все обошлось… если только я не прибил насмерть верзилу…

— Жив будет. Не переживай. Эти гады живучие, — набирая номер дежурной части, успокаивал Терещенко.

— Петр Петрович, это вы? А это внештатный сотрудник Терещенко. Звоню из опорного РТИ. Нас с Паромовым чуть не порезали, — затараторил в трубку он. — Как-как?.. Да так: пошли проверять освободившегося Куко, то есть Речного Николая, а там целая «свадьба», человек пятнадцать… Ну и кинулись с ножами на нас… Еле отбились.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Да ни на какую свадьбу мы не ходили, — возмущаясь непонятливостью оперативного дежурного, кричал в трубку Терещенко. — Свадьба — это образно. Толпа, толковище там было… Понятно?