Один коп, одна рука, один сын - Аманда Линд

Фрэнси повернула назад, но Зак уже был там. Набросившись на нее и припечатав к полу, он намертво прижал ее руки своими и навалился всем телом сверху. Оба тяжело дышали. Боль. Кровь. Сначала в его взгляде был гнев, а потом подобие улыбки.

— Ты необычная женщина, — произнес Зак.

— А что такое обычная женщина? — спросила Фрэнси.

— Та, что не дерется, как мужик, например.

— Ты еще не знаешь тех, кто работает на меня.

— Еще как знаю.

— Надо же. А кого именно?

Зак улыбнулся. Она плюнула ему в лицо. Он вытерся об нее же, впился зубами ей в щеку, искусал ухо, губы. Она тоже стала кусаться.

— Ну, съешь меня, — подначивал ее Зак. — Съешь меня, Фрэнси!

Она попыталась боднуть его в нос, но не достала и сдалась, оставшись лежать, ощущая его тяжесть на себе, его лицо, плотно прижатое к ней, и дыхание на своей щеке.

Фрэнси лежала с закрытыми глазами, почти дремала.

— Так что ты собирался мне показать? — спросила она.

Он встал и повел ее по переходам, сам шел вплотную сзади. Фрэнси пыталась запомнить расположение коридоров, но тщетно. Это был настоящий лабиринт. Как он такой нашел? Старый военный объект? Или он сам его построил?

Наконец они пришли к какой-то двери, Зак отпер ее. В комнате Фрэнси увидела диван, телевизор, DVD-проигрыватель, под потолком горела лампочка.

— Садись, пожалуйста, — сказал Зак.

Фрэнси села на диван, она уже была не в состоянии удивляться. Зак включил телевизор, вставил диск в проигрыватель и достал спрятанный за телевизором пистолет.

— Я прострелю тебе колени, если ты посмеешь не смотреть, — предупредил он и сел рядом, взял пульт и нажал на кнопку «play».

Камера дрожала, группа мужчин в военной форме, все молодые, белые, перед ними женщина и мужчина на фоне разбомбленного дома. Женщина что-то говорит тихим, умоляющим голосом. Фрэнси решила, что это где-то в Боснии или Хорватии. В ответ солдаты только смеются. Мужчина стоит на коленях на земле, лицо и голый торс обожжены. Глаза широко распахнуты, налиты кровью, рот открыт от ужаса.

Один из солдат отделяется от группы и встает перед объективом камеры.

— Мы сделаем то же самое, понимаешь, то же самое, — произнес он. — Сними все! Это же искусство, черт возьми! Искусство!

Фрэнси заметила, как Зак напрягся всем телом. Его рука так сильно сжала пистолет, что ему должно было быть больно. Челюсти сжаты, еще чуть-чуть — и он заскрипит зубами.

А потом после всего увиденного Фрэнси несколько раз вырвало, и она уже хотела, чтобы он ее застрелил, потому что смотреть дальше она не могла.

Мужчину заживо расчленили на глазах у жены. Сначала отрубили топором стопы, потом отпилили кисти, потом бедра. После чего отрубили руки по плечи. Потом он лежал — остались только голова и туловище. Затем ножом ему отрезали половые органы, вспороли живот и вытащила наружу внутренности. В последнюю очередь, и тоже ножом, медленно отрезали голову.

Несколько раз жертва теряла сознание. Мужчина орал, пока не сорвал голос. Женщину заставили смотреть, стоять на ногах, несмотря на то что она падала, была еле жива, хоть сердце и продолжало биться. Она выла и молила о пощаде, обращалась к Господу, постоянно повторяя имя мужа.

Когда муж уже был мертв, ее подтолкнули к его останкам и заставили собрать их и сложить в кучу, а самой лечь сверху. После чего они содрали с несчастной одежду и изнасиловали ее по очереди, причем не только традиционным способом, но также различными предметами — пистолетами, ножами, кулаками, ступней мертвого мужа.

Когда все закончилось, ее оставили там лежать с истекающим кровью, истерзанным лоном, а тот, кто все это снимал, повернул камеру на себя и посмотрел в объектив.

Это был Зак.

Во взгляде пустота. И смерть. Казалось, полное отсутствие какой-либо реакции. Полное равнодушие к только что увиденному и снятому.

Потом он выключил камеру.

Фрэнси пришлось лечь на пол, чтобы не потерять сознание. Зак выключил телевизор и сел на пол рядом, он гладил ее по волосам, щекам, лбу. У нее не было сил противиться, не было и желания. Наконец она немного успокоилась.

Она посмотрела на него, он — на нее.

— Зачем ты мне это показал? — спросила Фрэнси.

Зак не ответил, а продолжил гладить ее волосы, щеки, лоб. Она попыталась встать на ноги, но упала в обморок.

Тогда он отнес ее в комнату с пираньями, положил на матрас и ушел, заперев дверь.

Вскоре Фрэнси очнулась, окинула взглядом стены. Откуда-то доносилась страшная вонь. Дохлая пиранья? Она осторожно села, потом смогла встать. От холода ее всю трясло. Тогда она нашла свое грязное старое платье и легла на матрас, накрывшись им как одеялом, вытерев куском платья испачканный рвотой рот. Она закрыла глаза, надеясь впасть в забытье, но картины из фильма стояли перед глазами: отрубленные части тела и истекающая кровью женщина.

Свернувшись калачиком, став настолько маленькой, насколько возможно, она мучилась от озноба, болей в желудке, панического страха.

Зачем он ей все это показал? Это часть программы по промыванию мозгов? Хотел показать, на что способен? Думал, что это ее впечатлит и она повалится ему в ноги, умоляя, чтобы он взял ее в компаньоны?

Но уж теперь-то, увидев, на что он способен, она никогда в жизни не позволит ему ступить на свою территорию, вторгнуться в ее империю.

Она заснула, но сон был беспокойным, прерывистым, полным кошмаров. Проснулась Фрэнси вся в холодном липком поту.

Шли часы, но ничего не происходило.

Пришлось сходить по большому в тот угол, где она до этого мочилась. Ей также удалось, не будучи покусанной, добыть немного воды из аквариума. Она снова легла на диван, от голода кружилась голова.

Была ночь? Или это был следующий день?

И еще один. Или два, три дня? От голода она была не в силах этого понять, в основном лежала на полу, в полусо-знании, все больше мучаясь от жажды. Пришлось опять очень быстро окунать руку в аквариум и затем облизывать ее. Опять на матрас. Холод ее почти обездвижил. Мучили кошмары. Иногда она сползала на пол, не очень понимая зачем, наверно, чтобы просто двигаться.

Затем пришли два байкера и покормили пираний жирными живыми крысами. Ей принесли бутылку минеральной воды и две открытые банки с консервами, одну — с фрикадельками в соусе, другую — с вареной кукурузой. Она ела руками, не прожевывая, пальцами выгребла все до последней крошки, выпила минеральную воду. Пустые жестянки ей приказали отдать — видимо, их можно было считать оружием. Затем она опять осталась одна.

Около суток ее и пираний никто не навещал. Сознание словно онемело, сил проклинать уже не было, а тоска по матери, отцу, детям и, возможно, Перу стала физически невыносимой.

Однако что-то произошло, и она стала приходить в себя.

Она победит. Чтобы Зак там еще ни придумал, чтобы ее сломать, победа будет за ней. Он ее еще не знает.

Напрягая, а затем расслабляя каждую мышцу, она стала пробуждать их к жизни, чтобы не дать снова зажать себя в угол. Фрэнси даже немного покачала пресс и поотжималась, но сил было мало.

Заснув, она на несколько часов погрузилась в грезы, а проснулась от резкого скрипа, похожего на звук пилы. Прижав руки к ушам, она попыталась найти источник звука и увидела в углу на потолке нечто, напоминающее динамик. Дотянуться до него было невозможно.

Пираний поразил коллективный приступ паники. Если им снова не принесут крыс, то они вскоре сожрут друг друга. Звук не смолкал. Фрэнси оторвала еще две полоски ткани от голубого платья, смочила их слюной и сделала что-то вроде берушей. Стало лучше, но не намного.

Проходил час за часом. Она залезала под матрас, бегала по кругу и орала, сидела на полу и плакала. Голова раскалывалась от невыносимой боли. Ее снова мучили голод и жажда, но ей уже было все равно, лишь бы пропал этот звук. Он проникал в нее, дергал и мучил каждую клеточку тела.

И он пропал.

Фрэнси сидела на полу, уставившись перед собой. Казалось, что прошла вечность.

Пираньи бились головами о стекло аквариума. Фрэнси вытащила тряпки из ушей. Тряслись руки, она задыхалась. Страх, страх, страх.

Звук шагов. Фрэнси вздрогнула, свернулась калачиком, закрыв уши руками, и снова вздрогнула, когда открылась дверь и вошел Зак.

Она хотела броситься и ударить его, убить. Но она просто сидела и смотрела на него, прижав руки к ушам. Опустившись перед ней на корточки, он взял ее руки в свои, положил их к себе на колени и поцеловал в губы. Она не смеялась, не плакала, не кричала, просто пустила все на самотек, хотя и против воли.

Он снял с нее одежду и изнасиловал. Причем довольно нежно, можно сказать, с любовью. От этого было только хуже. Потом он снова одел ее и ушел.

Заснув и проснувшись от воя в ушах, она снова засыпала, просыпалась, опять засыпала, думая об изнасиловании, которое, можно сказать, было даже приятным. Это трюк. Он использует грязные трюки. Неужели решил ее влюбить в себя? Тогда он глуп, хотя нет, не глуп, наивен.