Искушение чародея(сборник) - Кир Булычев

   – Сделан он из пластичной бронзы, – пояснял Сорокалет, взявший на себя роль экскурсовода. – При его отливке было израсходовано, кроме меди и олова, двадцать кило серебра и почти килограмм золота.

   Я тайком рассматривал своих друзей: не выдаст ли кто себя. Но излишнюю заинтересованность никто не высказывал.

   В усадьбе нас ждала экскурсия, после – работа. Здешний колхоз согласился накормить нас и оставить на ночевку при условии, что мы уберем в парке сухостой. После работы и обеда разбрелись: кто-то собирал грибы, которые в здешних рощах из-за отсутствия людей вырастали до совершенно неприличных размеров. Другие удили рыбу, что ровно по той же причине ловилась здесь отлично. Разбившись на две команды, начали играть в футбол. Я читал книгу, порой поглядывая на колоколенку. Руслан дремал у моих ног.

   Когда в небе ласточек сменили летучие мыши и начало смеркаться, разожгли костры из собранного сухостоя. Дым тянулся до небес и смешивался с облаками. Хоть колхоз привез ужин, к нему никто не притронулся – в золе пекли картошку, и не было ничего вкусней ее. Попев песни, ушли спать в усадьбу.

   Разойдясь по комнатам, долго не могли уснуть, болтали за полночь. Наконец все стихло. Лишь разместившийся в моей комнате Федька Митяев шуршал под одеялом страницами «Хроники капитана Блада», читая книгу в свете фонарика.

   В коридоре мелькнули тени, чуть слышно скрипнула половица. И если бы я не ждал этого звука, я бы его, верно, не услышал. Босиком я выскользнул из комнаты, пошел по ледяному полу коридора.

   Лестница, длинный коридор, в конце которого – выход на улицу. Очерченные светом – две фигуры.

   На шее у меня висел свисток. Я дунул в него, что было силы…

   …За окнами все так же качались липы, все так же спали друзья этажом выше. Но что-то изменилось в мире. Перед двумя фигурами бесшумно возникла третья, невысокая, но грозная. Двое отшатнулись, стали отступать и едва не налетели на меня. Это были братья Симоны.

   – Ага! Сдавайтесь! – сказал я.

   За их спинами грозно зарычал Руслан. Запыхавшись, вбежал Сорокалет. В ухе у него был вставлен наушник, который переводил ультразвук, издаваемый моим свистком, в слышимый диапазон.

   – Попались!

   Чтоб не будить остальных, мы провели их в столовую.

   – Ну-тес, – заговорил Сорокалет. – Вам не говорили, что воровать нехорошо?..

   – Говорили, – кивнул Женька Симон, потупив взгляд.

   – Мы бы только посмотрели и вернули на место, – заговорил его брат Генка.

   – А что же вы прошлое не вернули?..

   Братья переглянулись, и вместе потупили взор.

   – Ну ладно, – сказал я. – Как видите, нам все известно. Что с вами делать, решим позже. А пока рассказывайте, где держите украденное и как вам удается все это проворачивать. Чистосердечное признание – сами знаете…

   После замешательства заговорил Женька:

   – У нас в столе дома все лежит. В верхнем ящике…

   – И много?.. Признавайтесь?

   – Двенадцать…

   – Двенадцать килограмм? – ахнул Сорокалет.

   – Да каких килограмм… Книг.

   – Книг???

   – Ну да, – братья выглядели удивленными не меньше нас.

   – Так, давайте сначала, – заговорил я. – Когда я вас настиг, вы шли в часовню.

   – Да.

   – К колоколу?..

   – Зачем нам колокол? – ответил Генка Симон. – Мы шли в библиотеку.

   – Во втором часу ночи?..

   – Мы узнали – в здешней библиотеке имеется трактат о вечном движении. Мы хотели его прочесть.

   Сорокалет и я замолчали и, уверен: в ту минуту думали одинаково. Если все же братья Симоны не крали золото, то сейчас истинный преступник на свободе и уже ничто не стоит между ним и приманкой. Мгновением позже мы бросились из комнаты.

   Сорокалет успел бросить:

   – К книгам мы еще вернемся!

   Еще бы несколько минут, даже, может, полминуты – и мы бы не успели.

   Библиотека-часовня стояла через поляну от усадьбы. И когда мы выбежали на траву, кто-то выпрыгнул из окна библиотеки и понесся к лесу.

   – Не успеем… – взвыл Сорокалет.

   – Мы – нет. Руслан успеет!.. Руслан, взять.

   Через четверть минуты Руслан настиг беглеца, повалил на траву. Тут же подоспели и мы. Трава в лунном свете казалась черной. На ней блекло мерцал золотой слиток.

   – Уберите зверя!

   – Руслан, фу…

   Мы могли бы догадаться: это был Федька Митяев. Именно он ехал с Днем-Добрым, когда того скрутил артрит. Меня сбило с толку, что он уступил место после приступа болезни… Или все же до?.. И День-Добрый просто спутал причину и следствие.

   – Поднимайся… – велел Федьке Сорокалет. – И не вздумай ныть.

   В начале пятого горизонт посветлел. Втроем мы сидели на лавочке в парке.

   Сорокалет вертел в руках прибор – размером с мыльницу с двумя кнопками и экраном на одной из больших граней. На меньших размещались полоски, на ощупь металлические. Стоило провести по ним пальцем – на экране менялась картинка.

   Сорокалет выбрал одно изображение, и, поднеся прибор к массивной чугунной урне, стоящей около лавочки, нажал кнопку. На ладонь высыпался какой-то желтый порошок.

   – Сера, – пояснил Сорокалет. – Шестнадцать протонов. Содержание в чугуне – около пяти грамм на сто кило.

   – Где ты его взял? – спросил я, указывая на прибор.

   – Нашел в кабине «Чертового колеса» в ЦПКиО, – ответил, всхлипывая, Федька.

   – И что, так просто разобрался?

   – Да чего тут разбираться? – ответил Сорокалет. – Во всей вселенной атомы золота выглядят одинаково. Это еще хорошо, что он извлекал из организма золото, а не железо, – оно для человека куда важней.

   Немного помолчали.

   – А с вором что делать будем?.. – спросил Сорокалет. – У вас при Доме Пионеров, кажется, впору открывать детскую комнату милиции.

   Федька всхлипнул громче.

   – Эти случаи проработаем на пионерском собрании…

   Когда мы шли к усадьбе, уже светало. За рекой пели петухи, и кто-то недремлющий ударил в колокол, извещая мир о начале нового трудового дня.

   Колокол звучал глухо, словно был отлит из свинца.

   – Ты не золото украл, ты звук украл у колокола! – зло сказал Сорокалет.

   Федька молчал.

   Звук колоколу, тем не менее, вернуть удалось. Сорокалет провозился с прибором до обеда и установил, что с помощью прибора можно возвращать извлеченное вещество назад.

   – И зубы можно вернуть? – спросил я.

   – Я не уверен, Бабкин, но прибор, похоже, запоминает структуру до изменений. Удивительная вещица!

   Сорокалет желал немедленно вернуться в Москву и уже набирал по межгороду ассистентов, чтоб те собирались и готовили лабораторию.

   В столицу мы попали лишь к вечеру и заехали по пути в Дом Пионеров к Дню-Доброму, где задержались попить чай и перекусить.

   – Безусловно, надо узнать, какова мощность прибора, какие максимальные объемы он может переработать, – рассуждал Сорокалет, расхаживая между приборами в секции радиодела. – А также откуда он получает энергию для работы.

Это было разумно. Ведь прошлая наша инопланетная находка, проработав четырнадцать дней, сломалась на пятнадцатый. Я говорю о саквояже, который умел похищать мысли и эмоции. Видимо, мы слишком увлеклись извлечением из окружающих ненависти, неуверенности, сомнений… И прибор, не выдержав нагрузки, испепелил себя сам.

   – Но вообще, коллеги, открываются невиданные возможности. Митяев был неуч. В речной или морской воде золота содержится около четырех килограмм на кубокилометр. И извлекая драгоценный метал оттуда, он бы никогда не был бы пойман.

   Возможности и правда восхищали: мир, в котором нет больше недостатка в редких материалах. Мир, где возможно получение идеально чистого вещества: ведь абсолютно чистое железо ценится гораздо дороже драгоценностей.

   Ответно можно было бы получить любой сплав – хотя для этого следовало еще поработать с прибором…

   …И тут кто-то в комнате откашлялся.

   Мы втроем подпрыгнули.

   Кто-то откашлялся еще раз, заговорил:

   – Простите, но этот прибор придется вернуть.

   Говорил, но не показывал телевизор. Тот самый «КВН-49», не подключенный к электросети и лишенный некоторых деталей.

   – Простите, – осторожно спросил День-Добрый, уставившись на телевизор. – А вы, собственно, кто?..

   – Мы были на Земле, в Москве с экскурсией и потеряли эту вещь. Нам пришлось возвращаться к вам от Порциона. Это, между прочим, десять ваших световых лет.

   Я расстроился: по-честному следовало отдавать. Иначе чем мы будем лучше Федьки.

   Но День-Добрый был совершенно иного мнения.

   – Я не отдам! – он прижал прибор к себе. – Это как минимум Нобелевская премия! А то, наверное, и две! Да это несправедливо, в конце концов, – если бы не ваш прибор, мой нутроскоп был бы вполне цел!