Знамя Журнал 6 (2008) - Журнал Знамя

За океаном бывший главврач сразу придумал собственный бизнес, разделил капитал и сказал незадачливой полюбовнице:

- Выбирайся сама. Обузу на шею не возьму.

На восстановление здоровья потребовалось затратить много средств, но обезноженная и преданная, Рената от этого не обеднела.

Короче говоря, в итоге она оказалась в Чехии, у Васильева, бывшего покупателя их продукции. Тот соотечественницу принял, предложил возглавить гостиницу. Потом они рассорились. Рената принималась за какие-то новые бизнес-проекты, в основном туристической направленности, но каждый раз все лопалось. Не было в ней уже той авантюрной легкости, что помогала проворачивать дела. Да и переднее место весьма подувяло.

Но еще шевелилась, еще ухватывала от жизни сладкие куски старая перечница!

Я долго не понимала, зачем понадобилась Ренате. К тому времени в “Подкове” она уже не трудилась, сидела сутками на сайте знакомств и цепляла ухажеров. Никакой работы мне не предлагала.

Я искала работу сама. В основном, пробавлялась фушками, когда подменяешь занемогшую или еще чего жинку. День, два - и новые поиски. Мыла посуду в пиццерии, порхала горничной по этажам отеля “Карло 4”. Научилась паять кабелажи для игровых автоматов. Затирала полы от пролитого пива в стриптиз-баре.

Признаюсь, это была самая интересная работа из всех. Полутьма, музыка, блеск цветных зеркал, черные идолы с торчащими фаллосами у столиков. Суматоха красивых тел, покрытых, словно росой, капельками пота. Оказывается, голые девушки очень демократичны. Они умели улыбаться, глядя в глаза и не обращая внимания на мою швабру и треники. Когда одна из красавиц, сбегая со сцены, шепнула - найди покурить! - я, ни минуты не сомневаясь, сгоняла на улицу за сигаретами. Потому что успела проникнуться уважением к труду у шеста. Семь девушек танцевали всю ночь, успевая лишь переодеться и глотнуть вина из бутылки - для тонуса. Утром мы с наслаждением докуривали пачку в ожидании наградных, как после дружного субботника.

Но все эти фушки приносили крохи. Я изнывала от невозможности заплатить Ренате за комнату. Долг копился. Она намекнула, что добро не бесконечно, запретила пользоваться ванной - коммунальные услуги дороги. При этом сама днями сидела в комбинации у компьютера и хлебала пиво. Захмелев, ложилась спать.

Две бездельничающие бабы бок о бок - это непереносимо. Временами я ее просто ненавидела.

Была у меня, с лагеря еще, камарадка - Вера. Немножко нервная, но отходчивая. С сыном они тоже снимали комнату. Только их комната стоила три тысячи. Вера зарабатывала достаточно, даже счет в банке завела. Меня ругала за наивность - попала в сети к бабе, она подлянку еще устроит! Сына крыла за беспробудное пьянство. Я часто оставалась там ночевать. Видеть благородную Ренату не хватало сил.

Давно пора было отправляться домой. Но не пешком же по Европе шагать. Возвращение зависело даже не от полиции, забравшей документы, а от энной суммы несуществующих денег.

Я уже ненавидела само слово - деньги. О них говорили постоянно, везде и все. Вне зависимости от наличия их или отсутствия. Меня, умевшую прожить на пятьсот рублей в месяц, бесило, что ничтожные бумажки, особенно если их нет, способны превратить человека в животное. Казалось - дайте мне эти бумажки, и я разорву их зубами.

Но никто не давал, ни в каком виде. Занять на дорогу было не у кого, украсть негде. Да еще эта клетка с желтой мебелью.… Не вернуть Ренате долг представлялось немыслимым делом.

Круг замкнулся. Я находилась в коконе нескончаемого пустого ожидания: работы, денег, освобождения, возвращения.… Не скатиться в отчаяние помогало любопытство: чем же эта бодяга кончится. В какую еще переделку попаду, выберусь ли. А пока с Верой, заядлой театралкой, мы ходили на спектакли в дешевые театрики да посиживали в кабачках за пивом.

С местными гражданами я, конечно, тоже встречалась. Но ближе всех, - насколько это возможно с ну очень осторожными чехами, - сошлась с художником Вацлавом Бенедиктом. Нас познакомила камарадка.

Это был типичный, стопроцентный чех со всеми характерными заморочками. Но, в отличие от земляков, любил Россию и русских.

- Марина, говори со мной на языке вашей литературы, - просил он, когда я пыталась поупражняться в чешском. Чем очень усугублял замучившую меня ностальгию.

Полутораметровый, с пивным брюшком, мужичок. Бородатый - ясное дело. Жил тем, что выручал от продажи своих абстракций, не в пример автору больших, даже громоздких.

Заляпанные радужными пятнами полотна Вацлава довольно успешно продавались, выставлялись в салонах Чехии и Германии - он показывал каталоги. Его работы висели во всех общественных местах округи.

Жена его бросила. Художник обитал в собственной мастерской, которую называл галереей. Находилась она в мансарде высотки и поражала меня прибранностью. Никаких тебе засохших кистей, брошенных палитр, грязной ветоши, выжатых тюбиков на полу. Ровненькие ряды холстов, развернутых к стене. Исправно работающий телевизор. В чистенькой прихожей тапочки для гостей. Холодильник полон компотов и солений, самолично заготовленных Бенедиктом в родительском доме в Плзне. Все запасы - в крохотных двухсотграммовых баночках. В России никому бы и в голову не пришло засаливать грибы или огурцы в такие емкости. Пол-литра - минимум, и то для варений.

Маленький Бенедикт, маленькие баночки, маленькая страна. Мне, толстой закомплексованной россиянке, здесь не хватало ни места, ни воздуха.

Я часто просила разрешения Вацлава погулять с его миниатюрной собачкой. Жалко было песика, днями дисциплинированно лежащего на подстилке в прихожей и питающегося исключительно горсточкой сухого корма.

Выпросив загодя в соседней хосподе свиную кость (в Чехии национальное блюдо, помимо кнедликов, - колено, натуральное свиное колено, копченое и невероятно жирное), я брала Джерика на поводок и уходила далеко к озерам. Наступала наша воля. Пес плавал, кувыркался на песке, носился в диком восторге из конца в конец берега, потом грыз кость - размером с него самого. Потом мы с ним спали, овеваемые ветерком, а вечером я возвращала Джерика хозяину. Походы держались в строгой тайне. Боязливый Вацлав не одобрил бы такого веселья. Вдруг что?.. Надеюсь, песик был хоть немного счастлив.

Наконец Рената сказала: собирайся. Я нашла тебе работу.

- Будь приветливой и податливой, улыбайся, - напутствовала она, заметно волнуясь.

- Зачем? Я ведь иду мыть окна.

- Это очень богатый человек. Если ты ему понравишься, он даст другую работу, не только окна. Вечером мне все расскажешь. Ну, иди. Не подведи меня.

Нужный дом был совсем рядом. Я часто проходила мимо, и даже видела эти окна на шестом этаже, всегда занавешенные какими-то тряпками. И думала про эти странные тряпки, в соседстве сияющих окон, будто знала, что когда-нибудь там окажусь.

Богатый человек встретил меня у подъезда.

- Мирослав, - дружелюбно представился.

- Вы русский, украинец? - спросила я. Мне он понравился сразу: строен, одет по-нашему - брюки, ремень, белая рубашка; ровно стрижен, пахнет одеколоном. Похоже, я серьезно устала от окружавшей вольности и небрежности, если обычный вид обитателя кабинета елеем лег на душу.

- Я русский и бывший военный. Остальные вопросы потом.

Мы поднялись в квартиру. Мирослав показал фронт работ. Пять комнат были абсолютно пусты, если не считать огромного надувного матраца в одной комнате и широкой кровати в другой. Кухня выглядела более обжитой. Тут висели шкафчики, стоял холодильник, стол, стулья. Но жилым духом не пахло. Окна, действительно, запылились и были уляпаны голубиным пометом.

- Никто не живет, - подумала я. - Вот бы Мирослав спрятал меня здесь от Ренаты!..

Переодевшись, вооружившись ведрами, тряпками, брызгалками, я принялась за мытье. Мирослав, как ожидалось, не ушел, он неотступно следовал за мной из комнаты в комнату.

Это было непонятно. Сторожит? Так здесь воровать нечего. Следит за качеством работы? Тогда почему столько болтает - о политике, о предательстве Власова, о значении татаро-монгольского ига, я даже уставать начала? Или некому выслушать?.. Скоро он перешел на вопросы. Кто я, откуда, кем работала на родине, откуда знаю Ренату, какие у нас отношения. Человеку, который понравился, отвечать легко. Я честно поведала свою невеселую историю. Узнав, что я журналист, Мирослав удивился и примолк. Впрочем, ненадолго. Втянул меня в дискуссию о будущем России.

Так мы передвигались с ним от окна к окну часа три. Балкон он мыть запретил.

- Потом, не важно.

Я уже догадывалась, что и окна - не важно. Что я нахожусь здесь совсем с другой целью. С какой? Чего сейчас потребует богатый человек? Почему волновалась Рената, провожая меня сюда? В чем я должна была ее не подвести?

- Можешь принять душ, - сказал Мирослав, занавешивая чистые стекла прежними тряпками.

- Дома, - буркнула я. Быстро помыла руки и встала в прихожей.