Ночи тайного агента - Георгий Иванович Киселев

и неестественно резанула уши металлическим скрежетом. Следующий оттиск отозвался визгом, но не живого существа.

«Не живого?» — размышлял я.

«Дверь!» — ошеломила догадка, и я выскочил из сна и с нар.

Через распахнутые металлические двери пожаловали гости. Дверное полотно еще повизгивало противным металлическим голосом.

В полумраке различить лица невозможно, но зачем они явились, я уже смутно догадывался. В руках одного из визитеров угадывалась веревка.

«Удавка?!» — мелькнула неприятная догадка, сердце екнуло, а роба приклеилась к груди холодным потом.

На кого как действует страх, но меня иногда направляет на подвиги. Недолго думая я вложил всю мощь правой ноги в череп гостя с удавкой. Пока падающее тело увлекало на пол обоих оставшихся киллеров, я подхватил выпавшую удавку и затянул тугую петлю еще на одном убийце-неудачнике. Третий, придавленный обмякшими телами товарищей и моим коленом, не мог толком оказать сопротивление, а я со смаком приложился по его роже кулаком.

Еще троица не очнулась, а я их успел связать в один ком и приторочить к двери.

Вскоре мои пленники стали приходить в себя и с неохотой отвечать на вопросы. А когда охота пропадала, то я ее восстанавливал дубинкой по бокам.

«Зря, ребята, принесли дубинку! — с ехидцей размышлял о превратностях судьбы. — Не готовь другому дубинку, как бы самому по бокам не схлопотать!»

Доисторическое оружие помогло выяснить, что пожаловали ко мне охранники. Они пришли удавить меня и отрезать пальцы.

— Зачем пальцы? — искренне удивлялся я, хотя зачем меня, бесправного зека убивать, тоже не понятно.

— Нет отпечатков, а значит и нет доказательств, что кляуза на надзирателя карцера твоя. Нет заявителя — нет и разбирательства.

Только сейчас до меня дошло, на сколько рисковал, выписывая глупые каракули.

Утром пришла смена надзирателей, не нашла кого сменять, и начался переполох. Только минут через 10 после тревоги нашли ночную смену связанной. Может, замяли бы происшествие, но сигнал тревоги автоматически доходит до руководства Канцелярии, и они прибыли на этаж почти в одно время с обнаружением связанной тройки.

Начался допрос с пристрастием. Уже сломленные дубинкой надзиратели во всем сознались. А я красочно дополнил их показания. Следователям ух как не хотелось «топить» своих, но после первых признаний на бумаге они не могли дать обратный ход делу. Как говорят, что написано пером, не вырубишь топором.

Буквально со следующего дня мое положение в Канцелярии строгого режима кардинально изменилось. Зеки обращались с почтением и просьбами решать спорные вопросы, а мой суд стал здесь законом. А надзиратели хоть ненавидели негласного судью, но побаивались, а вдруг на них накатаю «телегу», и даже разрешили не выходить на работы. Питался не с тюремного стола, а из кухни, обслуживающей надзирателей и иную начальствующую шушеру. А поскольку я делил камеру с Сато, то и он перешел на улучшенное питание.

Короче, стал самым уважаемым зеком на этаже, а возможно и на всей Канцелярии. У нас в камере даже установили телевизор, снабжали литературой по заказу, и я как мог, осваивал культуру планеты.

В нескольких любовных романах, и это были не комиксы, влюбленные писали друг другу письма. Но только регистрировали их входящими и исходящими номерами. Письма начинались приблизительно так: любимая, в ответ на твое письмо № 46 и в дополнение к моему письму исходящий № 38 сообщаю…

Во время семейных праздников, прежде чем осушить бокалы, тамада предлагал тост из утвержденного главой семейства перечня тостов. Например, предлагаю тост № 3. Все смотрели в перечень тостов, аплодировали и осушали бокалы.

Я не только изучал местную культуру, обычаи, но еще развлекался доступными средствами. Вот только неволя и в золотой клетке немила. Так что все время не давал нежиться червяк свободы, грыз не переставая. Но все варианты побега сам же браковал, пока комендант этажа не сообщил, что через пару недель вызовут в суд свидетелем. Так моя кляуза сначала едва не отправила в могилу, а затем подарила надежду на свободу.

Я сразу решил пристроить в свидетели Сато. Сразу же, как узнал приятную новость, состряпал письмо следователю, что, якобы, Сато подслушал разговор надзирателей. И они, мол, намеревались уничтожить нас обоих. Сато обещал дать показания лишь в суде, ибо боялся мести.

В общем, уловка сработала, и мы получили повестки в суд. Точнее их получил комендант этажа на доставку меня и Сато в суд, но суть одна. Сейчас вся надежда оставалась на побег во время этапа в суд. Как бежать еще не представлял, но чувствовал, что более реальной ситуации может не возникнуть.

А пока я потребовал не отправлять Сато на каторжные работы. Старший надзиратель зло скрипнул зубами, но разрешил. Не рискнул противоречить криминальному авторитету. Побоялся еще одной кляузы или воткнутого зеками исподтишка в спину карандаша либо ручки.

Теперь уже вдвоем мы развлекались в нашей камере нардами, телевизором и спортивными упражнениями. А в промежутках обсуждали варианты побега.

Тренировки еще больше укрепили уважение ко мне Сато. Сейчас он звал меня не иначе, как сенсей, то есть учитель.

Побег во многом зависел от нашего боевого искусства, вот мы и тренировались максимально, до изнеможения. Животик напарника постепенно усыхал, да и я приобрел забытую в далекой молодости легкость.

Но вот настал день суда. На этаж прибыла команда конвоиров. Нас доставили к коменданту этажа. Он получил от старшего команды предписание на этап свидетелей. Комендант и старший команды пустили себе из пальцев кровь и оставили алые подписи под документами. Еще оставили кровавые оттиски пальцев и штампов.

Мы с Сато молча наблюдали манипуляции тюремного начальства, а сами нетерпеливо ждали подъема из подземелья. Но не тут-то было. У нас сняли отпечатки пальцев и радужной оболочки глаз, взяли из пальцев кровь на анализ. Затем сверили результаты на компьютере. На нашу проверку ушло еще около часа. Нас, наконец, окольцевали наручниками и повели.

Лифт гудел, а сердце трепыхалось птичкой. Скоро увидим небо! Еще чуток и вдохнем чистого воздуха. Воздуха, настоянного цветами и травами, а не бумагами и чернилами.

Наконец нас вынесло на поверхность. Глотнули свежего пьянящего воздуха, а лазурь неба влила в нас ощущение забытой радости. Вроде в кандалах, чего тут радоваться? Но дурацкие улыбки прочно приклеились к нам. Даже зарешеченные окошки фургона не испортили настроения. Тем более, что мы решились вырваться на свободу сегодня. Возвращаться в глубокое подземелье и писать до кровавых мозолей уже не могли.

В здании суда нас поместили за решетку, сняли наручники. В соседней клетке сидели подсудимые, приунывшие бывшие надзиратели. Зал судебных заседаний пустовал. Только мы в клетках