Друзья и звезды - Михаил Веллер

И я никак не мог понять, что происходит. Почему суды дают сбой за сбоем? Вот пришлось всю эту систему раскапывать и раскапывать. И накопал. И, как дурачок же, сразу рассказываю.

Я тогда входил в Общественный совет по правам человека, который Элла Памфилова возглавляла. И я прямо на совете Путину все бумаги и передал. Встал и доложил: так как вам и так уже доложили, что мне заплатила питерский юрист семидесятипятилетняя 5 миллионов долларов за судьбу ее внука, — то, отрабатывая ее деньги, я докладываю вам об этом деле.

Путин повеселился, взял бумаги, и что-то после этого сдвинулось с места. Но парня удалось спасти.

М.В. Он вышел на свободу, и он продолжает все-таки жить нормальной жизнью.

B.C. Да, вышел на свободу, не был осужден. Все нормально.

М.В. У нас это не всем удается, как мы знаем.

B.C. Да таких историй сколько было, это одна из многих.

М.В. Вот так из маленьких частных историй и складывается одна большая и общая История. В России то, что называется точкой бифуркации, уже много лет продолжается как линия бифуркации. Настроения у населения, я бы сказал, смутные. Все это начинает мне напоминать тот общий отзвук отношения народа к власти, что у нас был уже в 70-е годы, в начале 80-х. Мы отдельно, власть отдельно. Ужиться как-то можно, но совершенно понятно, что мы ей не верим, она нам не верит, но мы как-то сосуществуем, потому что что же делать.

B.C. Есть в эпохах некоторые отличия. Тогда были выработаны правила игры. Была такая коллективная фальшь, коллективная ложь и коллективный театр. А сейчас этих правил игры нет. Поэтому я считаю, в том, что сейчас происходит в стране, виновна власть.

В каком плане. Давай посмотрим, с чего начал президент Медведев? Он создал две комиссии: первая по борьбе с коррупцией, вторая по реформе судебной системы. Он ввел в понимание, в общественное сознание, в сознание СМИ, что суды все коррумпированы, все ужасно и нужно это все менять. Коррупция на государственном уровне — это стало модной темой, заданной в том числе самим государством.

После этого Медведев говорит: необходима реформа политической системы. Говорит: ужасно работает милиция, необходимо ее реформировать. И ясно уже, к чему это все приведет.

Он пишет статью «Россия, вперед!». Модернизация. Идут фразы о кадровом резерве, о необходимости обновления, о смене губернаторов. О том, что партии устарели. Идет рост ожиданий!

И вдруг! А время идет, проходит четыре года!.. Реформа милиции оказывается абсолютной профанацией. Никто не вспоминает о судебной системе. Никто уже не говорит о борьбе с коррупцией. Просто вообще наверху таких разговоров нет. Власть как-то кого-то сажает, но это же не тот уровень, чтоб что-то решало…

И вдруг тут в сентябре Медведев заявляет, что он плоть от плоти «Единой России», и на самом деле «мы четыре года назад обо всем договорились», и новые люди никуда не идут. А ожидания-то, которые сам Медведев, как Президент, разогревал в обществе, справедливые ожидания на изменения, на реформы, — ведь они никуда не деваются! Народ, он же не может как поезд — стой, раз-два!

Поэтому, когда люди стали говорить, что выборы нечестные, — это напоминает, как мудро сказал, заметил один психолог, беседу с женой, когда ты говоришь жене: что-то котлеты подгорели! — хотя, по сути дела, говоришь, что я уже давно люблю другую и у меня появилась любовница. То есть проблема не в котлетах.

И когда народ говорит: а слушайте, выборы нечестные! — он другое говорит: я хочу изменений, не знаю точно каких, но вы же мне обещали, что они будут! Дайте! А выясняется, что власть говорит: щас-щас, подождите, вы неправильно поняли.

При этом лидеры оппозиции тоже оказываются в странном положении. Они говорят: щас, погоди-погоди, клёво, народ пошел, правда, он нас презирает, так же как и других, но ничего, сейчас мы его возглавим. Народ смотрит на то, кто его возглавил, и говорит: а вы, прыщи, кто? Вы откуда вылупились? Мы вас помним уже кучу лет, вы чё решили, что вы нами командуете? И возникает такое брожение ожиданий, при полном отсутствии лидеров.

Поэтому сейчас мы находимся в тяжелейшей ситуации, когда, кто бы ни стал Президентом, какая бы ни была Дума, все равно есть колоссальное ожидание изменений, при котором нельзя законсервировать систему, иначе она взорвется изнутри. При этом власть наивно думает, что она будет по кусочку отрезать хвост. Не получится.

Либо пытаются задействовать какие-то глупейшие комбинации под названием «Общественный договор». Не понимают, что «Общественный договор» — это, по своей сущности, Конституция. Вот она — это реально Общественный договор, все остальное — филькина грамота, которые подписывают вдруг решившие, что они и есть общество.

Но ожидания народа продолжают разогреваться, и если власть сможет реально возглавить политический процесс, она должна действовать с опережением событий, идти впереди. Должна не по чуть-чуть продвигать границы можного и нужного, принимая законы, которые сама до конца не понимает, — а резко, принципиально, широким мазком переходить на новый этап.

Вот это единственная возможность у власти выжить, возглавить процесс, направить его.

М.В. Чем ты объяснишь (я прошу прощения у всех, кого могу нечаянно обидеть!) безмозглость оппозиции? Когда люди выходят на митинги протеста — я с ними солидарен абсолютно. Когда они там говорят, что нужны изменения, нужно, чтобы было честно, — вот все нормальные люди так думают, и я в том числе. Но необходим же конкретный позитив: как именно надо переорганизовать страну, какой она должна стать, каким образом. Это же азы!..

Когда я пытаюсь что-то конкретное в этом направлении сказать, написать, сформулировать, публикую — на это не обращает внимания никто, кроме, по-моему, референтуры Медведева…

Какая нужна программа стране? Что нужно сделать: первое, второе, третье, четвертое! Потому что, если вы не предлагаете никакой программы, вы чё пришли? Плюнуть кому-то в рожу и этим ограничиться? В чем дело с оппозицией?!

B.C. Ну, во-первых, это не оппозиция. Давайте разделим людей, которые пришли выразить свое несогласие, негодование, неудовольствие, — и тех, для которых это просто туса и прикольно. И тех, которые пытаются это возглавить.

Те, которые пытаются сейчас протесты возглавить, ведь большей частью — это не оппозиция. Это фронда. Это люди, реально близкие к олигархам. Политики, сбитые такими же соперниками. Люди, чувствующие, как уходит их время, как они отодвинуты от кормушки коррупционной питерской группировкой. И они понимают, что каким-то образом надо туда возвращаться.

И здесь очень много разных интересов задействовано. Часть людей — искренне ненавидящие любую систему и с ней посильно борющиеся. Часть — националисты, часть — фашисты. Часть — олигархические проекты…

Это стал такой, знаешь, не Ноев ковчег, а мусорный бак, в котором, к сожалению, рядом с достойными людьми, как Явлинский, оказываются просто нерукоподатные подонки. Но нельзя было представить в страшном сне на одной сцене демократов и фашистов. Ты знаешь, здесь мои симпатии на стороне Валерии Ильиничны Новодворской. Все-таки в политике, она говорит, надо быть чистоплюем.

М.В. А кто там был фашистами на митинге?

B.C. Тор, выступавший. Белов-Поткин.

М.В. Белова я знаю, ну какой же он фашист.

B.C. Точнее, национал-социалисты, потому что фашисты все-таки — они более разумные ребята итальянские, в чистом виде, а не те, которые пошли за Гитлером, если брать политологически. То, что кричал Белов-Поткин, было ужасающее выступление.

А затем господин Навальный, который никогда не скрывал своих ультранационалистических взглядов. Все эти его ролики, где Навальный показывает, как из пистолета надо стрелять в голову террористам. А под видом террористов там такой кавказец.

М.В. Я не видел этих роликов. То, что я от Навального слышал, лично у меня, кроме согласия, ничего не вызвало.

B.C. У меня же услышанное вызывает много несогласия, потому что дело всегда в нюансах. Плюс я же смотрю не только что он говорит и пишет, но и что он снимает. И дальше отслеживаю логику его развития. Просто вижу. Знаешь, очень эффективно боролся и Гитлер с коррупцией.

М.В. Да, это правда.

B.C. Что не мешало ему оставаться Гитлером. Поэтому, когда Навальный какие-то вещи попытался сказать Акунину, в частности, что вы нас не трогайте четыре-пять лет, и мы, десять — двадцать человек, сможем изменить всю страну не на базе законов, а на базе «общего морального чувства» — ну-ну, есть над чем задуматься.

М.В. Я читал эту переписку и сознаюсь — лично я не сумел вычитать ничего. Значит, ты вычитал больше.

B.C. А это ведь фраза страшная — когда мы отменяем закон и действуем «на основании общего морального чувства». Я не хотел бы оказаться в поле морального чувства Навального. Совсем. У меня к нему еще по его деятельности в Кирове очень много вопросов. Вообще к нему много вопросов: по уходу его из «Яблока» хотя бы. У парня есть немало скелетов в шкафу.