Друзья и звезды - Михаил Веллер

История в том, что есть разные способности у людей, способности от природы, способности на некотором генетическом уровне. Есть люди, очень способные в понимании каких-то вещей, есть люди, очень способные в описании понимания, а есть люди, очень способные в ощущениях. Это совершенно разные таланты, разные способности. И мне кажется, что среди евреев пропорционально больше людей именно с повышенной чувствительностью. Может быть, это связано с самосохранением, выживанием, еще какими-то проблемами. Мне кажется, что именно это качество — повышенная чувствительность — и, как следствие, возможность лучше понять будущее — и выделяет евреев.

Не только евреев. Например, я встречал очень много людей на Ближнем Востоке с такими же способностями — я имею в виду сейчас не евреев, а арабов. Это качество скорее генетическое, чем приобретенное.

А в дальнейшем, когда много людей осознали, что да — наступили новые времена, да — появились новые возможности, евреи оказались в жесткой конкурентной ситуации. И в этой ситуации они уже не имеют прежнего преимущества — ни с точки зрения ощущений, ни с точки зрения количества бизнесменов, которое было на первом этапе — на этапе нового времени в России.

М.В. Если говорить о периодах смены ситуации — если взять август 91-го года и октябрь 93-го, вот в эти месяцы что вы делали, можете ли сказать?

Б.Б. Да, я очень хорошо помню 91-й год, 19 августа. И октябрь 93-го тоже хорошо помню.

Значит, 91-й год — август: я со своей будущей женой уехал на Сейшелы. Мы планировали пробыть там две недели. Но через неделю моя будущая жена Лена категорически заявила, что нужно возвращаться. Я вообще не понимал, зачем возвращаться: наверное, она меня не любит, наверное, я ей не нравлюсь. И мы прямо поехали в аэропорт, даже не было билетов у нас. Полетели через Лондон.

Мы прилетели в Лондон 19-го августа и шли по аэропорту на пересадку — и увидели: по телевизору ВВС показывает — Янаев и вся эта компания. Ну что — вот такая история: все кончилось, перестройка закончилась. ГКЧП. Я побежал к телефонному автомату, звоню в Москву маме, и она мне отвечает, что да, она тоже смотрит дома телевизор — вот все так и есть. Я положил трубку, пошел к своей жене и в этот момент понял, что что-то не так.

Что не так? Я подумал: как же это может быть, что те, кто это делает, забыли про почту, телефон и телеграф? Почему я спокойно из Лондона могу дозвониться в Москву и обсуждать эту проблему? И я понял, что ничего у них точно не может произойти серьезного.

Я тут же побежал опять к телефону, позвонил маме. Говорю: «Послушай, мама, не беспокойся. Я тебя уверяю, максимум неделю это может продлиться. Ну не может быть, чтобы мы с тобой могли говорить по телефону, если у них все серьезно». Это я очень запомнил…

А осенью 93-го года я был на даче в Успенском, тогда мы снимали дачу. И вот эта вся история: вот все эти танки, вот этот Белый дом! Я совершенно тогда не занимался политикой, ни с какого бока. И мне было не могу сказать, что страшно… а может быть, даже и страшно. Особенно когда Останкино вырубилось. Стало очень не по себе. Слава Богу, все обошлось…

И может быть, тогда впервые я действительно понял: если не мы, то кто? Я понял, что я обязан что-то делать, действовать, если я хочу, чтобы продолжалось движение страны в направлении, которое мне нравится, сохранялся вектор развития России, который я считал верным, благотворным, жили эти свободы, которые начались. (Другое дело, что в России всегда все начиналось не со свободы, а с воли вольной, но все равно — это зачаточное состояние свободы: воля вольная.)

Мне все начавшееся очень нравилось. И я очень боялся все это потерять. И совсем не из-за того, что мы создали уже капиталы, свои компании. А просто мне нравилась эта свобода. Нравилось это ощущение, что я ни от кого не завишу, что я не должен ни у кого просить разрешения, чтобы поехать за границу, что я самостоятелен в выборе своего дела любимого. Что у меня нет ограничений независимо от того, еврей я или русский, чем я могу заниматься.

И я тогда, по-видимому, понял для себя, что очень важно помочь власти, точнее, вот прямо Ельцину помочь удержать это все.

М.В. В связи с удержанием Ельцина — слухи о подтасовках президентских выборов в 96-м в России стали общим местом. Считается, многими считается, что реально победил Зюганов. И даже Медведев, встречаясь с представителями оппозиции, сказал: «Мы с вами знаем, что на самом деле Зюганов…» При победе коммунистов, понятно, резко ухудшались позиции капиталистов. Когда-то мне Егор Гайдар в 2000-м году рассказывал, как они с Чубайсом отговорили Ельцина от приостановки действия Конституции и отмены выборов и — свалили Коржакова и компанию.

С вашей точки зрения, под вашим углом зрения: какова, собственно, роль крупного бизнеса в кампании по переизбранию Ельцина в 96-м году?

Б.Б. Тут очень много вопросов в одном.

Начнем с подтасовок на тех президентских выборах. Эти слухи муссировались и в 96-м году, потом они стихли, но основную динамику этим слухам придало выступление Медведева, относительно недавнее. Как живой свидетель того, что происходило, могу сказать со всей определенностью: никаких, ни малейших подтасовок не было.

Я очень хорошо помню день 3 июля 1996 года, второй тур выборов. Мы сидели в такой достаточно узкой, но известной компании у меня в клубе в ЛогоВАЗе. 10 часов утра. Была Татьяна Дьяченко, Валентин Юмашев… вот не помню, был Чубайс или нет. Бадри Патаркацишвили сидел. И мы ждали сообщения из одного, вот не помню сейчас какого именно, района на Дальнем Востоке (разница во времени была 8 часов). Мы очень ждали результатов оттуда, потому что район, так сложилось, был абсолютно точно репрезентативной выборкой по России. Как там проголосовали — вот ровно так голосовали по всей стране в целом. Там прошло уже 8 часов с начала голосования, там 6 вечера, и мы ждем результата.

И вот нам объявили этот результат предварительного подсчета в 10 утра по Москве. И мы — я никогда не забуду этой истории! — разлили водку в 10 часов утра и чокнулись за победу Ельцина. А я месяцев 6 или 7 перед этим почти не спал. Я и так мало сплю всю жизнь — по 4, по 5 часов, — но тут вообще накопилось столько этой энергии напряжения во мне!.. Никогда не забуду: мы чокнулись, выпили, и я поставил рюмку — не рюмку, а стопочку для водки — на стол и эта стопочка разлетелась в пыль на глазах у всех! Вот столько было у меня напряжения, что оно передалось материальному объекту.

Так вот я хочу сказать, что вся эта история с якобы фальсификациями придумана Медведевым совершенно не случайно. Она придумана специально для того, чтобы оправдать, как кажется недалекому глупенькому (как сказал Шендерович — «дурилке картонному») Медведеву, что не только они подтасовывают, но еще при Ельцине подтасовывали.

Чубайс совершенно справедливо заметил, что если Ельцин нелегитимный, то Путин тоже нелегитимный. И Медведев тоже нелегитимный. Ну, тут-то они заткнулись. Но есть одно важное обстоятельство, которое напрочь разбивает эту ложь. Должен заметить, что в 96-м году товарищ Зюганов признал свое поражение, а в 2012 году — он не признал победу Путина. Вот это очень важно.

Теперь по поводу роли Чубайса.

Это было, по-моему, 16-го марта 96-го года. Накануне выборов, которые были назначены на 16 июня. В 6 часов утра меня разбудил Юмашев и сказал, что катастрофа. Он приехал ко мне на дачу — я тогда жил в Александровке. Говорит: катастрофа! Ельцин на подмосковной даче подписал три Указа: о запрете компартии, о разгоне Думы и о переносе президентских выборов на два года. Там были Коржаков, Барсуков и Сосковец. Он под давлением и под аргументами, которые привели эти люди, принял такое решение. Это реально была катастрофа.

И Юмашев приехал очень взволнованный, срочно надо что-то делать. Позвонили Гусинскому, Юмашев позвонил Чубайсу и Виктору Степановичу Черномырдину. И началась атака на Ельцина с идеей остановить выпуск этих Указов. Чубайс сыграл большую роль, и Черномырдин сыграл огромную роль, но самую большую роль, мне кажется, сыграл тогдашний министр внутренних дел Куликов.

Он обязан был обеспечить порядок. А если выйдет Указ о разгоне Думы и запрете компартии — он просто не сможет обеспечить порядок. И поэтому просит отправить его в отставку. Это абсолютно точная история. И абсолютно точно, что именно после предоставления этого аргумента вот этого конкретного человека, Куликова, Ельцин принял решение не идти этим путем, а пойти на выборы.

В то время у Ельцина работали два параллельных штаба. Один штаб возглавлял Сосковец, другой возглавлял Чубайс. И это были не просто два параллельных штаба — это были два параллельных мира, две параллельные идеологии, не пересекающиеся. Задача штаба Сосковца состояла в том, чтобы взять под контроль немощного нелегитимного Ельцина. А задача нашего штаба состояла в том, чтобы Ельцин выиграл — легитимно, по-честному, на выборах и чтобы это было признано — и внутри России, и за рубежом.