Чудодеи Лук-у-Морья - Элена Доровских

я могла забыть, что ты у нас по совместительству бог. Тебе и дела нет до земных забот, — чувствовалось, что Лада начинает закипать. Вероятно, обида на Леля всё ещё была для неё болезненно-ощутима.

— Может быть мы слегка прервём затянувшуюся семейную сцену? — раздраженно сказал Вечник Карлович, — Вряд ли присутствующим будет уместно погружаться в глубины ваших личных отношений.

— Кто это? — оборачиваясь к Кощееву, всё также бесстрастно поинтересовался Лель.

— Мой муж и отец Василисы, — выпалила Лада.

— Сомневаюсь! — равнодушно ответил Лель, — Он твой муж, здесь спору нет, но он не отец Василисы.

— Извините, — вмешалась Василиса, — но отец прав, нам нужно подумать, как помочь академику.

— Привет, Василиса! — Лель развернулся к девушке, и она сразу почувствовала на себе его пронзительный взгляд. И хотя, смотрел он по-доброму, но у Лисы мгновенно возникло чувство, что она проваливается в синий-синий бездонный колодец. А на дне того колодца сверкают огненные молнии, сплетаясь в невероятные, витиеватые узоры.

— Здравствуйте! — сказала Василиса, и падение прекратилось — на девушку вновь смотрели обычные, сияющие глаза, — Вы Лель? Нам очень нужна ваша помощь.

— Для начала, давай познакомимся поближе. Лада, дорогая, попроси своих друзей покинуть помещение. Я не хочу разговаривать с дочерью в присутствии посторонних. И прошу вас, друзья мои, не стоит принимать мои слова близко к сердцу, — сказал Лель, заметив, как помрачнел Кощеев и побледнела Ада Филипповна (явный признак того, что старушка начинает злиться и может в любое мгновение сорваться в рукотворный ураган), — Лада, если хочет, тоже может удалиться, я хочу поговорить со своей дочерью.

— Никуда я не пойду, — начала было Лада, — я…

— Мама, ты можешь пойти со всеми, — прервала её Василиса, — поверь мне, так будет лучше. Для всех.

Лада быстро глянула на Василису, потом на Леля и, наконец, на Вечника, затем развернулась и, ни слова не говоря, пошла по направлению к выходу. В дверях она вдруг обернулась, посмотрев Василисе прямо в глаза, произнесла: «Ни при каких обстоятельствах не входи в круг!» и, резко хлопнув дверью, вышла вон.

— Переживает! — весело сказал Лель, усаживаясь на пол в середине круга, — Наверное, любит меня до сих пор.

— А почему вы расстались, — Василисе не нравилась самоуверенность Леля. Хоть он и был её отцом, но его она совсем не знала, в отличие от Вечника, который был рядом всю её сознательную жизнь.

— Если я скажу тебе, что, когда я встретил твою мать, я был молод и глуп, то я солгу. Я уже давно не молод, но иногда всё также глуп, — Лель в очередной раз улыбнулся, — Я живу на этом свете великое множество лет, сколько точно уже и не помню, когда живёшь так долго, то время перестаёт существовать. Боги практически не общаются со смертными, как вы, например, не общаетесь с микробами. Порой контактируют, но вряд ли это можно назвать общением. Прости за такое сравнение, но оно достаточно полно отражает суть вещей. Мы разные, хотя в чём-то и схожи. Очень-очень редко боги могут влюбляться в смертных, но практически немыслимо, чтобы от этой связи рождался ребенок. Мой отец очень давно встретил и полюбил мою мать. Её зовут Сумерла. Ты уже встречалась с ней.

В этом месте Василиса утвердительно кивнула головой, с благодарностью вспомнив женщину из своего сна в белом одеянии, которая помогла ей расплатиться за заклинание аннигиляции.

— Моя мать когда-то была верховной жрицей Триглава, моего деда, бога огня. Когда отец увидел её на празднике летнего солнцестояния, он не смог справиться с чувствами, его захлестнула любовь к земной женщине. Но он был богом подземного царства, а она обычной смертной. Им не суждено было быть вместе. Конечно, он мог дождаться, когда она умрет от старости и сама попадет в его царство, но, во-первых, сгорая от любви, он не мог ждать, а во-вторых, все души в царстве Озема бесплотны. Они, как призраки, могут чувствовать и говорить, но у них нет тела, они всего лишь сгустки серебристой мыслящей энергии. Тогда Озем втайне от всех покинул нижний мир, превратившись в земного юношу. Он познакомился с Сумерлой, и она тоже полюбила его. Он не мог надолго оставить свое царство без присмотра. У них было время только до осеннего равноденствия, ровно в этот срок он обязан был вернуться назад, иначе Триглав узнал бы о случившимся и покарал обоих. Озем не хотел смерти для своей любимой. Он рассказал Сумерле правду о себе незадолго до дня их расставания. Сумерла была безутешна, но судьбу нельзя изменить. Она должна была провести на земле еще пятьдесят лет, а потом перейти в царство Озема, как бестелесная душа. Но накануне осеннего равноденствия случилось невозможное — Сумерла узнала, что беременна. Когда она сказала об этом Озему, тот не мог поверить — ведь смертные не могут иметь детей от богов. Он не знал, что и думать. Это известие кардинально меняло всё — он не мог расстаться ни с Сумерлой, ни со своим ребенком. Он упал на колени в храме огненного бога и взмолился о помощи. И Триглав пришел к нему.

— Зачем ты позвал меня, сын мой? — спросил он Озема.

— Отец, случилось неожиданное, у меня будет ребенок от земной женщины. Прошу тебя, не гневайся, в нашей связи виноват только я. Но как такое могло случиться?

— Действительно, это практически невозможное событие. Но чудеса иногда бывают. Ваша любовь должна быть поистине вселенской силы, чтобы нарушить все законы мироздания. Но ты бог, у тебя есть обязанности, ты не можешь остаться в этом мире. У Сумерлы будет девочка. Если она родится на земле, то станет простой смертной, как и многие вокруг. Может быть будет обладать незаурядными магическими способностями. А кого сейчас можно удивить магией, даже самой неординарной. Но если девочка родится в подземном царстве, то она станет богиней, наравне с нами. Я могу, из любви к тебе, перенести Сумерлу в подземный мир, и там она родит тебе здоровую божественного ребенка.

Так моя мать оказалась в царстве Озема. Там родилась Берегиня, моя старшая сестра, богиня плодородия. Там же родились мои братья Святогор и Волот, там же потом родился и я.

Я был беззаботным богом. Меня все любили и обо мне все заботились. Единственной моей обязанностью было разумно играть на флейте, но и здесь я не смог обойтись без озорства.

Однажды я прогневал Озема, и отец изгнал меня из царства. Я поселился в Светлоземье и, как положено, продолжал играть на флейте. Люди меня не видели, полная маскировка — это