Образ врага - Полина Дашкова

— А сейчас вы что-нибудь чувствуете к нему?

— Я уже сказала, — Алиса поморщилась, — он перестал существовать для меня одиннадцать лет назад. Сейчас есть только страх и отвращение. Я не хочу, чтобы мой сын когда-нибудь узнал, что его отец убийца… Ладно, Деннис. Я очень устала. Уже светает. Спасибо вам, и спокойной ночи, — она соскользнула с кресла.

Он шагнул к ней, быстро, молча обнял, прижал к себе так сильно, что несколько секунд она не могла шелохнуться. Она чувствовала его живое тепло, чужое, ненадежное, обманчивое, но все-таки живое. Он отвел губами прядь с ее щеки, и ей захотелось плакать от собственной слабости, от одиночества, оттого, что сейчас непременно произойдет, а потом она себе не простит. Нет ведь опять никакой любви, вообще ничего нет. Только страх и слабость, и желание спрятаться, вжаться лицом в чужое плечо, дать себе короткую передышку.

— Мама! Мамочка! Ты где?

Максимкин сонный голос звучал в тишине сквозь тонкую стенку так отчетливо, словно ребенок находился здесь, в комнате. Алиса резко отстранилась, Деннис быстро поцеловал ее в губы, растерянно уронил руки, шагнул вслед за ней в коридор.

— Спокойной ночи. — Она тихонько прикрыла дверь своего номера.

Деннис ушел к себе и слышал сквозь тонкую стенку, как она что-то ласковое, нежное говорит сыну по-русски, напевает колыбельную песенку, и ребенок сонно, недовольно бормочет в ответ. Деннису стало жаль, что он не понимает ни слова.

* * *

Чем больше Авангард Цитрус думал, тем мучительней хотелось ему начать действовать. Голова его была устроена таким образом, что больше двух, ну максимум трех абстрактно-логических ходов сряду в ней не помещалось. Он был человеком действия, чувствовал себя комфортно и уверенно только в стихии бурных событий, когда становился центром внимания, и все вокруг кипело, и всем, буквально всем было до него дело.

Сидеть на тихой кухне, бороться с искушением выпить еще рюмку, курить до тошноты, варить себе кофе, расхаживать из угла в угол и размышлять о том, что же с ним произошло и как теперь поступить, — это было невыносимо. А тут, как назло, предательски молчал телефон. Товарищи по партии отдыхали после бурных юбилейных торжеств.

Цитрусу было тревожно и неуютно. Ему надо было срочно привести в порядок самого себя, справиться с горькой путаницей, которая царила в голове. Интуиция подсказывала ему, что прошлым утром в его квартире с ним произошло нечто неприятное, нечто опасное и двусмысленное. Но он гнал прочь это разрушительное чувство.

Картина странного происшествия с мнимой корреспонденткой, Карлом. Майнхоффом и конфетной фольгой постепенно прояснялась, наполнялась четкими радостными красками.

Шутник Карл решил разыграть его, подурачиться, оттянуться после сложной, опасной операции. Он приехал в Москву, познакомился с девушкой, попросил позвонить Цитрусу, представиться корреспонденткой хорошего мужского журнала и узнать адрес Гарика. Потом они втроем надрались до беспамятства. А девушка случайно оказалась удивительно похожа на Ирину. Вполне нормально, что после такого веселья никто ничего не помнит.

Кто-нибудь другой на месте Цитруса обязательно подумал бы, с чего это вдруг Карлу Майнхоффу так приспичило развлечься именно в такой компании? Конечно, с Цитрусом они знакомы очень давно, но оба уже не молодые люди, и сейчас отношения их носят чисто деловой характер. Что, Карлу Майнхоффу в огромной Москве некуда больше пойти с красивой молодой блондинкой, кроме как в гости к Авангарду Цитрусу?

Озадачивали и другие мелочи, например, куда девалась посуда после бурной пьянки? Красивая блондинка оказалась такой доброй и сострадательной, что вычистила дом одинокого писателя после утренней гульбы, чтобы он не расстраивался, проснувшись в грязи? Но почему, перемыв посуду, она не догадалась вытряхнуть окурки из пепельницы? И почему пьянка эта происходила утром, а не вечером? И куда потом подевались дорогие гости? Тихонько ушли, закрыв за собой дверь? Стало быть, они напились не так сильно, как он, и были в состоянии соображать? Тогда почему бросили его в тяжелом беспамятстве?

Но Цитрус не стал задавать себе этих глупых вопросов. Занудная вязкая логика противоречивых мелочей злила, раздражала. Когда он вертелся перед зеркалами в спальне наедине с самим собой, он рефлекторно выбирал наиболее выигрышные позы и ракурсы. Любую ситуацию он старался повернуть таким боком, чтобы выглядеть в ней как можно привлекательней, чтобы казаться самому себе и окружающим человеком значительным, ярким, единственным и незаменимым. В желании Карла Майнхоффа нагрянуть к нему домой с красивой блондинкой он не усматривал ничего странного.

Беспокоило другое. Почему соврал Азамат, будто Карла еще нет в Москве?

Сначала Цитрус рассудил так: Азамат его кинул. И с этим надо что-то делать. Нельзя позволить, чтобы об тебя вытирали ноги. Но, подумав еще немного, рассудил иначе: хитрый кавказец ведет какую-то свою игру. Возможно, он скрывает факт появления Карла в Москве не только от Цитруса, но и от самого Подосинского.

Зачем? Ну, это и ежу понятно. Карл похитил профессора, который занимается разработками сверхмощного биологического оружия. Азамат решил заполучить этого профессора вместе с секретом смертоносных бактерий и не отдавать Подосинскому такое ценное приобретение. Все просто и логично, как в крепком американском боевике.

Теперь надо очень быстро и осторожно воспользоваться ситуацией, в обход Азамата выйти, на Подосинского, сообщить ему о предательстве кавказца, выступить в его глазах ценным и честным союзником.

Именно ради Геннадия Ильича Цитрус полгода назад свел довольно близкое знакомство с противным кавказцем Азаматом. Он все ждал, что в один прекрасный день ему представится счастливая возможность познакомиться с Геннадием Ильичом, заинтересовать его своей яркой творческой индивидуальностью, и тогда всесильный меценат вложит настоящие деньги в рекламу его книг, пойдут миллионные тиражи, потом начнут снимать фильмы по его романам, потом… О, потом будет еще много всего приятного и интересного.

Не было рядом с ним никого, кто мог бы шепнуть на ухо: Гарик, ты уже большой мальчик. Так не бывает в жизни, чтобы явился добрый сильный дядя и купил для тебя настоящую, прочную, надежную славу, любовь многомиллионной прихотливой публики.

Сейчас, сидя в своей маленькой прокуренной кухне, он пришел к простой и радостной мысли, что настал наконец момент, когда можно выйти на Подосинского.

Конечно, были среди многочисленных приятелей Цитруса люди, лично знакомые с Геннадием Ильичом. Но шуточное ли дело — позвонить и попросить: слушай, брат, сведи-ка меня с господином Подосинским, желательно прямо сегодня.

Лихорадочно листая свою записную книжку, перебирая в голове имена. Цитрус остановил свой выбор на журналисте Петре Малькове.

Мальков был фигурой тихой, незаметной. Он сторонился скандалов, никогда не стремился к популярности. Слово «журналист» было золотыми буквами написано на его визитке, но журналистикой Петр Мальков никогда в жизни не занимался.

Он делал деньги на том, что помогал различным коммерческим структурам вклиниться в информационное пространство, посредничал в создании косвенной рекламы, владел в совершенстве искусством знакомить бизнесменов с нужными чиновниками, сводить, разводить, нейтрализовать, натравливать, мирить, ссорить. Но сам не ссорился никогда ни с кем. Он умудрялся сохранять теплые приятельские отношения даже с теми, кто серьезно пострадал в результате его бурной посреднической деятельности.

Главной и единственной его страстью были деньги. Он успел заработать на своей тихой беготне вполне приличный капиталец, но аппетиты продолжали расти. Он ввязывался во все более сомнительные аферы, влип в пару-тройку скверных историй, чудом остался жив, потом чуть не сел на скамью подсудимых, на время совсем затих, исчез куда-то, но недавно всплыл опять. И не просто так, а уже под теплым крылом господина Подосинского.

Каким образом он умудрился войти в круг приближенных Геннадия Ильича, не знал никто.

Цитруса с Мальковым связывало несколько лет довольно тесного приятельства, был период, когда Петр отирался возле маленьких новорожденных партий, пытался стать полезным их лидерам, вклинивал их в информационное пространство, зарабатывая на этом вполне приличные суммы.

Не утруждая себя дальнейшими размышлениями, Гарик набрал домашний номер Петра Малькова и наговорил на автоответчик, что очень срочно, прямо сегодня, необходимо встретиться.

Ответный звонок раздался через пятнадцать минут. А через час Мальков и Цитрус сидели в небольшом подвальном ресторане на Остоженке.

* * *

Деннис почти не сомневался, что в Иерусалиме никто за ними не следил. То, что произошло вчера в старом городе, ни малейшего отношения к Карлу Майнхоффу не имеет. Нападение было случайным, такое происходит в арабских кварталах если не ежедневно, то раз в неделю.