Спартанец - Валерио Массимо Манфреди

богов? Жестокий рок привел его туда, откуда нет возврата; новая жизнь погасила в его сердце наивность и великодушие. Отряды, которыми он командовал, сотни людей, которых одним приказом посылал в бой, обратились в его руках в чудовищную силу. Подобно неумолимой машине, его войско прорывало всякую оборону и сокрушало всякое сопротивление. Огонь, который уничтожал деревни, военные лагеря и дома несчастных людей, осмелившихся бросить вызов могуществу Спарты, поглотил и истощенную душу Клейдемоса.

По вечерам он сидел под знаменем и смотрел на шествие закованных в кандалы пленных. В эти минуты вся его жизнь сводилась к осознанию того, что одним кивком головы он мог убить сотни людей, или, напротив, вселить в них надежду, или приговорить к мучениям, пыткам, смерти.

«Хромоножка» – так прозвали Клейдемоса его люди, но в этом не было ни тени насмешки или презрения. Напротив, в этом слове заключалось все благоговение перед человеком, которого поразили, но не покорили боги. О нем стали ходить странные слухи. Поговаривали, что никто никогда не видел, как он тренируется в спортивных залах Спарты или купается в реке Эврот. Что это было за тело, если его не смогли разорвать в клочья клыки волков на горе Тайгет? Его быстрые и серые, как железо, ноги, испачканные кровью и потом, казалось, не знали усталости. Его рука не ослабевала на рукояти меча, а взгляд всегда оставался холодным… Кем же на самом деле был Клейдемос?

На его щите был изображен дракон, символ рода Клеоменидов, но, наверное, он был порождением серых скал великой горы, или же его и в самом деле воспитали волки. Его никогда не видели смеющимся или плачущим. Лишь стражи, стоявшие у его палатки, слышали, как он кричал и метался во сне. А женщины, которых ему приводили, покидали шатер в оцепенении и рыдали так, словно побывали в логове чудовища. Варварские и первобытные земли, где он так долго сражался и сеял смерть, закалили его сердце и сделали твердым как камень. Царь Павсаний видел, что Клейдемос был готов отправиться в бесконечные просторы Азии, чтобы воля человека, победившего великого царя, достигла этих дальних земель. Именно Клейдемос должен был помочь в исполнении замысла, который изменит судьбу не только Спарты, но и всех греков и варваров.

На всем белом свете был только один человек, на которого Павсаний рассчитывал для исполнения своего плана, – это был Клейдемос, и Павсаний знал, как накрепко привязать его к себе.

На четыре долгих года он погрузил юношу в ад страшной войны и превратил в смертоносную машину. Теперь, чтобы Клейдемос всецело принадлежал ему одному, Павсаний предоставит ему возможность снова стать человеком, способным думать и испытывать те чувства, которые, несмотря ни на что, не совсем еще угасли в глубине его души.

Было раннее холодное утро перед началом весны. Клейдемос сидел, завернувшись в плащ, под старым дубом с оголенными ветвями, простиравшимися к хмурому небу фракийской земли. По пустынным сырым окрестным полям раздавалось кукареканье петухов, хотя нигде не видно было ни одной крестьянской избы.

Клейдемос думал о смерти. Ему казалось, что судьба привела его к тому, что он стал членом рода Клеоменидов и унаследовал состояние Аристархоса и Бритоса. Но теперь он не видел ничего доблестного в том, чем занимался. Убийства, разбой, блуд – вот к чему сводилась жизнь, которую предложила ему Спарта. Ни в ком из окружавших людей он не видел благородства, величия, силы духа. Вероятно, век героев ушел вместе с царем Леонидом в битве при Фермопилах, а его собственная жизнь лишилась всякого смысла.

Вернуться? Но куда? Он подумал о женщине, которую столько лет считал матерью… Подумал об Антинее… и ему тотчас же захотелось умереть.

Сырой, холодный ветер подул с севера и шевельнул редкие сухие листья, еще висевшие на ветвях дуба. Клейдемос смотрел на свинцовое черное небо, мокрые серые поля, на грязную тропу и чувствовал, что сердце сжалось в груди, а душой овладела смертельная тоска. Ему стало отчаянно одиноко на этой безлюдной равнине и захотелось, чтобы рядом с ним оказался друг, который помог бы уйти из жизни. Медленно он вынул меч из ножен и вспомнил о Критолаосе, умнейшем из людей, и о теплой груди Антинеи, о ее глубоких глазах… Сколько надежд… Сколько грез на тех высоких горных пастбищах в осенние вечера, когда ветер срывал красные листья с буков и ласточки улетали вдаль…

Не дрогнула ли земля? Послышался какой-то далекий звук…

Клейдемос встал на колени и приставил меч к груди…

Но вот что-то возникло на горизонте… движущаяся черная точка… И отчего это петухи затихли?

Его ужасало царство мертвых, откуда никогда и никто не возвращался. Он увидел насмешливый оскал черепа Танатоса.

Вот, стук копыт… Танатос-Танатос-Танатос… Внезапно над горизонтом вспыхнула молния, точно змея, и раздался громовой раскат. Клейдемос поднял голову, на лбу выступили капли пота: всадник… всадник стремительно приближался к нему, беспощадно погоняя коня.

Небо, будто прорвавшийся мешок с гнилью, разразилось ливнем; но всадник все сильнее и сильнее понукал своего скакуна, пригибаясь к шее, и махал рукой крича… крича:

– Двуименный! Двуименный! Двуименный! – Он натянул поводья с такой силой, что животное чуть не рухнуло, и бросился к Клейдемосу, уронившему меч в грязь. – Двуименный! Я нашел тебя, я нашел тебя! – восклицал он и обнимал Клейдемоса, не обращая внимания на сильнейший ливень. Клейдемос поднял глаза, по его лицу стекали капли дождя.

– Лахгал, это ты… Не может быть! Откуда ты взялся? Как ты нашел меня, почему ты здесь?

– Я все расскажу. Послушай, у меня для тебя отличные новости. Нам надо поговорить, поэтому я приехал к тебе в лагерь. Но что ты здесь делаешь в столь ранний час?

Клейдемос глубоко вздохнул:

– Ничего. Мне не спалось, я вышел погулять и оказался здесь.

Лахгал пристально посмотрел на него:

– Ты лжешь, Двуименный. Твои глаза полны отчаяния, страха. Я даже с трудом тебя узнал… Ты очень изменился. – (Клейдемос опустил глаза; его меч лежал на земле и блестел, омытый проливным дождем.) – Подними его, – сказал Лахгал, – и вложи обратно в ножны. Не знаю, как мне удалось тебя узнать издалека, под дождем. Теперь садись со мной на коня, пора возвращаться в лагерь.

Они поскакали под дождем по грязной тропе.

Некоторое время они ехали молча, пока Лахгал первым не нарушил молчание:

– Мне почему-то кажется, что я прискакал вовремя и спас тебя от чего-то ужасного… Я прав, Двуименный? – (Клейдемос не ответил.) – Я прав?

– Так и есть, Лахгал… Спасибо, что ты пришел.

Лахгал обернулся и засмеялся:

– Тоже мне благодарность! Разве можно так встречать друга, которого так долго не видел? А я-то ждал, что меня будет приветствовать полностью построенная фаланга и ты будешь сверкать парадными доспехами!

– Подожди немного.