Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

с постами и молитвами, – не так уж и велик летами, – наверное, доводился ровесником Мстиславову отцу, – но выглядел как глубокий старец. Всё лицо знаменитого летописца покрывали бесчисленные морщины, а долгая ухоженная борода была совсем седой. В глубоко посаженных тёмных очах Нестора угадывались живость ума, пытливость и честность.

Отвесив князю глубокий поклон, монах промолвил: «Здоров будь, княже» – и провёл его в келью.

– Вельми опечален я кончиной старца Яна, – вздохнул он. – Вот написать про него измыслил. – Монах указал на лежащий на столе лист пергамента. – Без малого двадцать лет помогал он мне рассказами своими летопись вести. Никто, как он, не умел о походах, о сечах лютых сказывать. Жизнию своею подобен Ян был древним праведникам. Добрый был человек.

Мстислав хотел расспросить о битве у Заречска, но мысли его довольно неожиданно потекли совсем в иную сторону.

– Вот ты, Нестор, молвил, будто Ян, упокой Господь душу его, праведником слыл. А как тогда его поход в Белоозеро? Помнишь, как смердов посекли ратные по его велению? А как волхвов казнили?

– Да, был грех на душе его, грех тяжкий, – со скорбью сказал Нестор. – В последние лет пять дня не проходило, чтоб не каялся Ян в свершённом. Но что поделаешь – княжий приказ был покарать смутьянов. А ведь смерды – они вопреки заповеди Христовой о смирении поднялись тогда, стали дома жечь, бояр грабить. Не по-божески то. Да что говорить?! Любой человек грешен, княже. Вот, гляди, как писано. – Нестор достал из большого ларца свиток, развернул его и прочёл: – «Все рождённые на земле первому человеку подобны образом и все равную с ним страсть приняли, ибо, увидев красоту запрещённого плода, не удержался он, и ослушался Бога, и был порабощён страстями. Когда создан он был, то не имел на себе порока, как Божие создание: Господь Бог наш, взяв прах земной Своими руками чистыми и непорочными, создал человека благого и исполненного добром, но он, из грязи созданный, возлюбил земное, за наслаждениями земными погнался, и наслаждения сии овладели им, и с тех пор страсти владеют родом человеческим, и к новым наслаждениям стремятся люди, и побеждаются ими всегда».

Мстислав нахмурил чело. Мог бы и не читать ему монах про страсть. Все теперь пишут: и монахи, и князья, и бояре. Вон отец, князь Владимир, как сказывал перед его отъездом? «Возвращайся-ка поскорее, сынку, в Переяславль. “Поучение чадам”, писанное мною, честь буду. И тебе, Мстиславе, польза, и мне, старику, отрада».

– Говоришь ты, человек Божий, – снова обратился Мстислав к Нестору, – что грешны мы, люди, что страстям подвержены, что зло творим. Выходит, зло на земле от людей исходит?

– Много думал о сём я, княже, – ответил Нестор. – И открылось мне, что окромя того зла, кое насылают на людей бесы, есть ещё зло иное – деяния лихого человека. Лихой человек, усердствуя злому делу, хуже беса, ибо бесы Бога боятся, злой же человек ни Бога не боится, ни людей не стыдится. Вот, к примеру, Святополк Окаянный, выродок из княжьего рода, – ни Бога, ни дьявола не испужался. Токмо ведь Бог даёт власть кому хощет, и не в силах лиходей противиться Господней воле. Вот и не допустил Всевышний власти Окаянного над Русской землёй.

– А дьявол? Дьявол мог ли помочь Окаянному? Али бесы?

– Бесы не ведают мыслей человечьих, – снисходительно улыбнулся монах. – Они токмо влагают в человека лихие помыслы, тайны его не зная. Лишь Бог единый ведает помышленья человечьи. Бесы же не знают ничего, ибо немощны они и скверны видом. Но есть в мире, княже, и иное: несчастья разные, что постигают людей, как то: набеги иноверных, прузы[138], неурожаи, голод. То Бог гневается на людей и карает их за грехи. «Обращу праздники ваши в плач, а песни – в рыдания», – сказано в Библии. Так сокрушает Всевышний наглость гордыни людской.

– Что ж, Нестор, по-твоему, зверства, погаными на Руси чинимые, не по попущению Божьему творятся, но по Божьей воле? – удивился Мстислав. – Богохульство в твоих речах вижу. Зрел ли ты хоть един раз, как дома пылают, как христиане гибнут, как дети безвинные, стойно агнцы закланные, под саблями половецкими смерть обретают, как гонят измученных, верёвками повязанных русских людей по степи?! Кровь стынет в жилах от сего! Что ж, Бог, выходит, зол на человека?!

– Не дерзай, княже, и молвить, будто ненавидимы мы Богом! – с жаром воскликнул Нестор, всплеснув руками. – Поганые суть батоги Божьи! Попуская набеги поганых, тем самым наказует Господь людей за лихие дела! И праведно се, и достойно, что бываем мы караемы! Насылая на нас ворогов, Господь добра великого нам желает, ибо посылает нам испытание, дабы закалить людей. Без невзгод, без жертв, без испытаний тяжких веры у человека не будет. Токмо аще наказуемы будем, будем веру иметь!

Доводилось и мне взирать на жестокость сыроядцев. Единожды напал Боняк на монастырь наш, мнихов многих перебил, собор разграбил. Но не гнев – скорбь в душе моей се злодейство вызвало, скорбь о людях русских, в страстях погрязших! Погляди, княже Мстислав: в церквах пусто, а на игрищах – толпы, в храмах – безмолвие, а в домах – трубы, гусли, скоморохи!

– А дитя малое, неразумное? Его-то за что карать? В чём его грех? – Мстислав недоумённо пожал плечами.

– Богу виднее, княже, чем нам с тобою, кого карать, кого миловать. Может статься, Господь заранее дитя се для жизни небесной назначает, вот и прибирает к Себе душу его.

– Но ведь ты сам пишешь, Нестор, что надобно оборонять землю Русскую от поганых. А аще насылает поганых Бог, то, получается, биться с ними – богопротивно? Али неправедно я мыслю? Может, убивая ворога, человек смывает с души грех? И стало быть, посылая половцев, Бог дарует нам право душу свою спасать?

– Нет, княже! – решительно возразил Нестор. – Убийство само по себе – грех. Сказано ибо в заповеди Божьей: «Не убий». Искупает грехи человек покаянием, молитвами, милостынью. Борьба же с погаными лишь закаляет человека, делает его крепким в вере. Чрез испытания человек исполняется веры и потому обретает путь к спасению.

Мстислав с сомнением качал головой. Всё-таки, казалось ему, заблуждается монах. Не может Бог потворствовать вершимым половцами злодействам.

Нестор бережно свернул густо исписанный свиток, перевязал его шёлковой лентой и положил обратно в ларец.

– Хощу тебя вопросить о походе нынешнем, – прервал воцарившееся молчание Мстислав. – Успел ли Ян поведать тебе о нём?

– Да, сказывал Ян о походе. Токмо вельми стар он был, может, чего и не углядел очами своими. Я с его слов записал, но, верно, тебе лучше б кого иного вопросить. Жду