Мстислав, сын Мономаха - Олег Игоревич Яковлев

устав в монастырях ирландских иной, не такой, как у латинян. Разрешено инокам уходить на время из монастыря, жениться, детей заводить. У латинян же правило: ни иерей, ни аббат, ни епископ жениться не смеют.

Мстислав согласно кивал головой. Обо всём этом он давно знал и лишь хотел выведать у Никиты его мнение.

– Я так думаю, отче, – заключил князь. – Новгород – град великий, град торговый, кто токмо тут не живёт. Потому к любой вере должны мы быть терпимы, и ни немцам, ни свеям, ни ирландцам, ни бесерменам обид не чинить. Но своей, православной веры держаться твёрдо будем.

– Верно, княже! – воскликнул довольный Никита. – Мудр ты, яко царь Соломон.

Мстислав снова вспомнил о Никитовом «жидовстве».

…После встречи с Антонием и разговора с епископом Мстислав ощутил в душе необычайный прилив сил. Воистину, такие, как Антоний, способны прославить его, князя, укрепить его власть и положение на этой бескрайней лесистой земле. На всю Русь прогремит он, храмоздатель и миротворец, нищелюбец и добрый радетель о всяком богоугодном помышлении.

Вечером он рассказал об Антонии своей княгине, полной широкогрудой Христине, и княгиня советовала ему немедля начать возведение собора. Мстислав замечал, что всё сильней с каждым годом проникалась она любовью к русским церквам, всё более восхищалась их спокойной величавой красой.

Мягко улыбнувшись жене, князь сказал:

– Свезу тебя как-нибудь в Киев, в Чернигов. Поглядишь на соборы тамошние, полюбуешься. Нигде в мире нет таковых.

Летом он в самом деле собирался на юг, к отцу. Будет что рассказать, чем похвалиться, о чём испросить совета. Отцово слово всегда мудро и важно. И про Антония родителю Мстислав обязательно расскажет, и про то, как церковь во всяком деянии его поддерживает, а раз так, то, стало быть, поддерживает его и Бог. И тревогами своими Мстислав с отцом поделится – как иначе? Может, вместе они придумают, как взнуздать непокорных новгородских смутьянов и крикунов.

Глава 37

Над Киевом плыл скорбный тяжёлый колокольный перезвон. Стаи испуганных голубей кружили над крышами теремов и башен. Звонили и в Софии, и в Десятинной, и на Подоле. Мстислав, хмурясь, переглянулся с Христиной.

– Верно, стряслось что. Наперёд поеду сведаю. – Князь велел остановиться, вышел из возка и лихо вскочил на подведённого гриднем белого иноходца.

Вздымая пыль, он пустил коня галопом через Подольские ворота. Круто остановил, развернувшись, у новгородского подворья.

– Воевода Ян помер, – пояснил холоп-конюх, беря под уздцы Мстиславова скакуна и помогая князю сойти наземь.

Стряхнув с зелёного, саженного жемчугами вотола пыль, Мстислав задумчиво огляделся. За каменной стеной подворья скрипели телеги, спешили гонцы, слышались приглушённые голоса. Оживления не было – город скорбел, поражённый горестной вестью. В голову Мстислава полезли мысли о бренности сущего и ничтожности земных помыслов. Тряхнув головой, словно прогоняя прочь высокие думы, он коротко отрезал:

– Я к Нестору, в Печеры, – и, перехватив у холопа повод, поспешил за ворота.

…Мстислав с Христиной приехали в Киев из Переяславля, где гостили у князя Владимира. Как раз незадолго до их поездки на юг по Руси прокатились грозовые известия о набеге половцев Боняка. Степняки, после трёх лет затишья, опять напомнили о себе. Они стремительно ворвались в Русское Поднепровье и, грабя, убивая, угоняя в полон, сжигая, смерчем пронеслись по киевскому правобережью. Сил у поганых, правда, как узнал позже Мстислав, было немного. Скорее походил этот набег на разведку, чем на большое нашествие. Чувствовалось, что степняки постепенно отходили от разгрома на Молочной, примеривались, пробовали с предельной осторожностью браться за старое и словно бы ждали, что предпримут русские князья в ответ. Так ли уж крепок их соуз, утверждённый клятвами в Витичеве и Долобске?

На сей раз Святополк обошёлся без помощи Мономаха и черниговских князей. Не будучи сам любителем войн, он, как рассказали Мстиславу скорые гонцы, выслал против половцев троих знаменитых воевод – Яна Вышатича, его брата Путяту и Иванко Захариича Козарина, поручив последнему общее начало над войском. Старец Ян, которому стукнуло аж девяносто лет, уже не то что воевать – сидеть на коне не мог, его пришлось привязывать к седлу, и так он ехал впереди рати, едва живой. Но, видя перед собой прославленного полководца, стяжавшего за долгую жизнь великую славу, каждый ратник ощущал в душе подъём и проникался верой в грядущую победу.

Иванко Захариич далеко в степь выслал сторожевые отряды торков и берендеев и вскоре уже знал, что вражьи орды рыщут под Заречском. Русы повторили хитрость, не раз испытанную в сражениях с кочевниками: обойдя Заречск с юга, они нежданно ударили половцам в тыл.

Отрезанные от степи, орды оставили захваченный полон и бросились бежать через брод. Несколько часов длилась яростная погоня, во время которой не один воин обрёл смерть. Лишь немногие из поганых сумели прорваться в степи, неся в станы Боняка и Шарукана вести о силе и многочисленности русского воинства.

…В Киеве Мстислав хотел поподробней разузнать о походе. Потому, собственно, и направил он стопы к Нестору в Печеры. Думалось, покойный Ян успел рассказать монаху, закадычному своему другу, об этой оказавшейся последней для него битве.

Скорбь читал Мстислав на лицах встречных киевских отроков и гридней. Яна в дружине любили за честность, прямоту, открытость, ценили за удачу и былые победы. Был он не чета кознодею Путяте, своему младшему брату, да и сам великий князь Святополк редко когда мог явить великодушие и доброту. Ян словно был вынесен из далёкой, давно ушедшей в прошлое эпохи, наполненной ратными подвигами и великими трудами созидания.

Стоял жаркий июньский день. В густой зелёной траве стрекотали кузнечики. Было необычно безветренно, как перед грозой, душно, парило, по пыльному лицу Мстислава градом катился пот. Князь оставил коня на монастырской конюшне, прошёл через чугунную резную ограду к сложенному из плинфы пятиглавому собору Успения, миновал трапезную со строгими колоннами. По крытому переходу, приятно прохладному после жары, он проследовал к Ближним Печерам.

Собственно, уже это были далеко не утлые, вырытые первыми иноками гроты – стояли здесь большие дома, украшенные перевитью, широкие длинные ходы вели в просторные галереи и подземелья, к обильным одринам и бретьяницам, а жилище игумена походило скорей на боярские хоромы, нежели на убогую келью отрёкшегося от мира монаха.

Пройдя ещё через одну чугунную ограду и спустившись по крутой каменной лестнице в Ближние Печеры, Мстислав вскоре оказался возле кельи Нестора.

Нестор, облачённый в чёрную рясу с куколем, уже упреждённый о высоком госте, встретил князя у двери своего покоя. Был он мал ростом, очень худ – видно, сказывалась суровая иноческая жизнь