Вероломство - Анна Харрелл

Джед, увидев ее, окаменел.

Ее волосы, мокрые и спутанные, закрывали пол-лица. Из разбитой губы сочилась сукровица. Щека распухла. Она была бледна и вся дрожала, но бесподобные глаза сверкали. Горели решимостью.

И она была так прекрасна, что Джед понимал — когда он вскочил со стула, чтобы спросить, что, черт возьми, стряслось, — потребуется еще четырнадцать лет, прежде чем у него появится хоть слабая надежда забыть ее.

— Семейный совет Вайтейкеров? — с насмешкой спросила Ребекка. Даже в таком состоянии она полностью контролировала себя. Она подвинула к себе стул, но не села. — Ах, забыла поздороваться, миссис Рид.

— Добрый день, Ребекка, — царственно промолвила Абигейл.

Ребекка не считала нужным оставаться невозмутимой под стать престарелой женщине. Всю дорогу от Коммон на Бикон-Хилл она пыталась остыть. А теперь — плевать. Она тяжело дышала, голова гудела, лицо ныло от боли. А то, что Джед сидит рядком с Абигейл, отнюдь не улучшило ее настроение.

— Бросьте ваш постный вид, — сказала она председателю компании «Вайтейкер и Рид». — Если бы вы не заставили Квентина уволить меня, то я сейчас трудилась бы над новым графическим имиджем фирмы, и у меня не было бы времени ходить по библиотекам, получать пощечины и докучать вам всякой чепухой.

Абигейл захлебнулась от возмущения.

— Я прошу тебя уйти из моего дома.

— Из дома или из сада? Что ж, превосходно. Но прежде вам придется ответить на пару вопросов. Давайте начнем с 1963 года. Некий человек — наемник из Иностранного Легиона — сидел за рулем джипа в день злополучной засады. Знаете что-нибудь про него?

— Какого дьявола я должна о нем что-то знать? Опомнись, Ребекка…

— Он француз. Вьетнам был сто лет французской колонией. А у вас дом во Франции.

— Дорогуша… — Абигейл как могла сдерживала гнев и страх. Милосердный Боже, что известно этой маленькой дряни? Овладев собой, она продолжала: — Дорогая моя, очевидно, ты не в себе после всего… Надо приложить лед к синяку. Да, вспоминаю, я слышала что-то о водителе-французе, но откуда мне его знать? Да, у меня дом на Ривьере и я немало времени проводила во Вьетнаме, но едва ли я была знакома со всеми французами, которые там побывали. Джед — холодильник стоит там же, где и раньше. Будь любезен, сходи за льдом.

Он не спускал глаз с Ребекки. Что-то случилось, и он должен увести ее отсюда, но очень осторожно. Она готова взорваться в любой момент.

— Конечно, — с готовностью отозвался он.

— Мне не нужен лед, — отрезала Ребекка.

— Ребби…

— Я не знаю, что именно все вокруг недоговаривают и почему. Но знаю, что тут не все чисто. Поэтому я не успокоюсь, пока не выясню, что произошло на самом деле с моим отцом в 1963 году и с Там в 1975-м. А если вам, миссис Рид, не нравится то, что я делаю — или тебе, Джед, а также деду, Квентину или кому-нибудь еще, то мне плевать, так и знайте.

«Браво!» — подумал Джед, когда Ребекка закончила.

Абигейл смотрела на Ребекку с нескрываемым изумлением. Насколько было известно Джеду, тетя обвиняла в гибели мужа не только Томаса Блэкберна, но и Стивена — потому, что тот был другом Бенджамина, потому что пригласил его с собой в роковой день — и просто потому, что он Блэкберн. В глазах Абигейл Рид все Блэкберны были виноваты. И она подчеркивала это год от года, раз от раза.

— Ребекка, — сказала она, — я не имею представления о том, что с тобой случилось и на что ты намекаешь, но поверь: никто ничего не скрывает и не умалчивает. Впрочем — поступай, как знаешь. Блэкбернам это свойственно. — Взгляд ее стал холодным. — А страдают от вашего упрямства простаки вроде меня.

— Кем-кем, — заметила Ребекка, — а простушкой вас не назовешь.

— Ничего другого от внучки Томаса Блэкберна я и не ожидала услышать. Хочешь откровенно? Не понимаю, как ты можешь жить под одной крышей с убийцей твоего родного отца. — Абигейл сделала глоток лимонада и добавила: — Но это, конечно, не мое дело.

— Довольно, — вполголоса проговорил Джед.

Тогда свирепый взгляд тети остановился на нем:

— Я не позволю указывать мне в моем собственном доме. Полагаю, ты проводишь мисс Блэкберн до дома.

— Сама дойду, — огрызнулась Ребекка, собираясь уйти отсюда тем же путем, что пришла.

Джед нагнал ее у калитки. Это был самый короткий способ покинуть владение тети.

— Ребби, подожди…

Она сделала вид, что не слышит.

— Ребби!

Она вышла на тротуар и зашагала, не оглядываясь.

— Черт! Что произошло, Ребекка?

— Тебя не касается.

Глаза ее блестели, а припухшая щека и губа выглядели ужасно, хотя и чуть лучше, чем вначале. Джед провел пальцем по корочке запекшейся крови:

— Все, что касается тебя, касается и меня, Ребби…

Она остановилась и сказала:

— Не надо, Джед.

Но он не мог отойти от нее. Не хотел. Он провел рукой от ее подбородка к кончикам пальцев, тихо сжал ей ладонь со словами:

— Ребби, я тебе не враг. Кто тебя ударил?

Ребекка закрыла глаза. Она уже не доверяла даже самой себе. Джед такой сильный и надежный. Ей вдруг захотелось, чтобы он обнял ее. Она устала от одиночества, устала от странствований, от полуправды и секретов. Она из рода Блэкбернов — внучка Томаса, пария.

— Ребби, — повторил Джед, — кто тебя ударил?

Ребекка посмотрела на него:

— Тот человек из Сайгона. Француз.

Он почувствовал, как все в нем ожесточается.

— Мне надо было пристрелить ублюдка. В Сан-Франциско был удобный случай.

— Нет, все гораздо сложнее. Его зовут Жан-Поль Жерар. Одному Богу известно все, что он сделал, но тогда он не только стрелял в тебя. Я думала, ты видел. Все эти годы я думала, что ты знаешь.

Джед застыл от напряжения.

— Знаю что?

— Тогда, в 75-ом году в Сайгоне, он спас мне жизнь. И маленькой Май.

Глава 23

С самого первого мгновения, как Джед увидел запеленатую Май в руках обессиленной матери, он понял, что это крохотное ворочающееся дитя способно изменить всю его жизнь. Он уже отсрочил отъезд из гибнущего Южного Вьетнама из-за этого ребенка. Она должна была появиться на свет две недели назад. Тогда еще оставалась какая-то надежда на то, что удастся договориться с Ханоем о приостановке победного шествия на юг.

Но ребенок не спешил появляться на свет, а коммунисты брали одно селение за другим, пока наконец, в начале седьмого, в туманных сайгоновских сумерках 26 апреля 1975 года, не родилась черноволосая девочка под материнские стоны муки и радости — и под артобстрел гигантской военной базы Тан-Сон-Нат, что всего в четырех милях от центра города.