Кржижановский - Владимир Петрович Карцев

выпустили — нет улик! Кроме ерунды — книжонок, прокламаций…

В последний раз просмотрел дневник наблюдений: вдруг на счастье мелькнет догадка лихая? Такое у него бывало. Но никакой идеи не появлялось.

…В дополнение к ставшим уже привычными делам — добыванию для организации денег, изготовлению фальшивых паспортов, бесконечному шифрованию, поискам сочувствующих, адресов, явок, организации нелегальных типографий, налаживанию путей доставки «Искры» в Россию, Глеб должен был теперь по указанию Ильича заняться самым главным — создать из искровской организации комитет по подготовке съезда.

Самарская группа «Искры» самая сильная если не численно, то идейно, материально. У нее большой актив рабочих, две типографии, тысячи рублей денег, связи со всей Россией и умелое руководство. Наконец, у самарцев отличная конспирация: снаружи только те люди, которые заведомо под наблюдением, новые лица в круг наблюдения попадают с трудом. Никто небось и не подозревает, кто скрывается под личиной «исправившегося» помощника начальника тяги крупнейшей железной дороги.

…Дверь отворилась, и Зина, бледная, принесшая с собою майский аромат цветущих вдоль железнодорожной линии американских кленов, протянула ему смятую в волнении бумажку — повестку из жандармского управления.

Глеб разволновался, прекрасно понимая, что его арест сейчас был бы равносилен провалу только еще начинаемого важнейшего дела. Тут же дали себя знать давно уже подмеченные признаки какого-то подступавшего легочного заболевания — не дай бог, чахотка. Разболелась голова, прошиб пот, выступил нездоровый румянец на щеках. Он лег в постель, полагая, что все это быстро пройдет, но болезнь оказалась сильна: он в течение нескольких недель оказался прикованным к постели, к дому. В жандармское управление не пошел, ожидая привода, кляня свою слабую плоть, не дающую возможности «снять с себя шкуру», то есть перейти на нелегальное положение. Зина, как могла, старалась смягчить подавленное состояние Глеба, убеждала его, что этот вызов может быть случайностью, следствием его простых и сердечных, а стало быть и подозрительных, отношений с рабочими. Возможно, проследили его участие в рабочих собраниях у парикмахера Лебедева на Москательной. Тогда все это не так страшно и может быть списано на различные филантропические соображения. Но если прослежена цепочка от Рябова…

На столе у Зубатова скапливались многочисленные журналы наблюдения и самарские сводки:

27 июня. В полицию доставлены номера газеты «Искра» и две нелегальные брошюры — «Рабочий день» и «Майские дни в Харькове». Как доносили в полицию, газеты и брошюры давал читать железнодорожный рабочий Иван Шенеляев.

4 июля. У прибывшего с поездом машиниста П. И. Карасева при обыске на его паровозе обнаружен апрельский номер социал-демократического журнала «Жизнь», издающегося в Штутгарте, и брошюра женевского издания под названием «Поворотный пункт в истории европейского рабочего движения».

13 июля. Железнодорожная жандармерия сообщила в губернское жандармское управление, что машинист М. Пеньков раздавал железнодорожным рабочим нелегальную литературу, которая хранилась у него. На квартире парикмахера Лебедева (Москательная улица, напротив больницы Красного Креста) неоднократно были собрания машинистов. Собраниями руководил Пеньков, а присутствовали на них М. Звенигородский, Н. Щепетов, А. Балакирщиков, Е. Глухов, В. Богдеев, Г. Васильев, П. Карасев. На этих собраниях бывал и Г. М. Кржижановский, помощник начальника службы тяги Самаро-Златоустовской железной дороги, инженер-технолог…

И тут Зубатова осенила догадка! Что-то уж очень явно группируются все эти факты и фактики вокруг железной дороги, и не просто железной дороги, а именно Самаро-Златоустовской, и именно среди машинистов, мастеровых. Кто-то сидит там в Самаре, вблизи железнодорожного узла, и, пользуясь своими служебными связями среди рабочих…

Сергей Васильевич бодро потянулся к «Списку поднадзорных по железнодорожной жандармерии города Самары» и, заглянув в него, ужаснулся: именно железная дорога, этот хребет государства, ее нерв и оплот, заражена была насквозь — Арцыбушев, Ленгник, Кржижановский, его жена Кржижановская-Невзорова — все недавно из ссылки. Вот оно, гнездо! Необходимо продолжать слежку, правильно советует умнейший Леонид Александрович, следить и ждать, ждать и следить, рано или поздно веревочка приведет к железной дороге, выявятся и главари — это, конечно, должны быть люди, связанные с заграницей, с известным государственным преступником Ульяновым. Скорее всего через его сестру — Марию, Косотлазку. Вот на что нужно делать упор.

Охота за Марией Ульяновой постепенно превращалась в форменную облаву. Каждый ее шаг был известен полиции, все ее знакомые выслеживались до тех вор, пока это было возможным, то есть в пределах всей империи. Кржижановского в Самаре пока не было — он поехал якобы под Уфу лечиться — пить кумыс — до 10 июля, и в орбиту наблюдения филеров сначала попали другие лица.

Удача забрезжила, когда в гости к Косоглазке пришла неизвестная с широким лицом, вздернутым носиком, улыбчивая и бойкая. «Тупоноска», — записал на клочке бумаги, слюнявя карандаш, Луев, пожилой московский филер. Тупоноска, пышная, с узко перехваченной талией, с толстой косой, шла быстро, постукивая каблучками, вскидывая глаза то на июльское жаркое небо, то на подвешенные прямо над тротуаром корявые лапы гигантских дубов, произраставших прямо посередине окраинной улочки. За одним из таких, на углу Самарской, посасывая пахитоску, стоял Луев, за другим, читая газетку, напарник.

В восьмом часу вечера Косоглазка и Тупоноска отправились из квартиры на Полевую улицу, где разделились: Тупоноска пошла через вокзал на линию железной дороги, куда проследовала через проходной двор и Косоглазка. Около паровозного депо их встретил неизвестный господин (опять неизвестный!), и все зашли в квартиру помощника начальника депо Глеба Максимилиановича Кржижановского, где в 10 часов вечера оставлены. Не было мочи их ждать устали ребята за последний месяц. (И сделали большую ошибку — они упустили типографию «Нину» и транспорт «Искры». Мария Ульянова и Зинаида проводили к Глебу Ладо Кецховели, который прибыл в самарский искровский центр — «Соню» — решать один из важнейших вопросов — вопрос транспорта «Искры». Он проделал большой путь. С паспортом бельгийского художника Альфреда Бастьенна он отправился в Турцию, затем — морем — в Феодосию, оттуда в Киев, Харьков, наконец прибыл в Самару.)

Г. М. Кржижановский из Самары — редакции «Искры», 29 июля 1902 года

«Был у нас на днях отец Нины. Сообщаем Вам следующее: высылайте в Батум 3–5 пудов литературы, заверните по 1 пуду в брезент, чтобы в случае надобности можно было бросить в море. Главное внимание обратить на своевременное извещение о следовании транспорта, т. е. постарайтесь известить нас, Баку о дне прибытия парохода в Батум. Адрес для Баку из-за границы: Давид и К°. Это для писем. Через несколько дней после отправки письма — телеграмму: Баку, Удельная виноторговля. Содержание примерно: «Винодел выехал»… Акулина будет в состоянии начать выпуск в