Ведьмы и колбасники - Георгий Иванович Киселев

еще больше изумились, но удивленно-огромная синева только красила милое заплаканное лицо. Оказывается, она уже два года работает за соседним кульманом.

Алиса, как и ее знаменитая тезка, неожиданно оказалась в сказке. Ее аура расцвела растерянностью, радостью, желанием узнать, как мне дается ворожба. Читать чужие мысли стыдно, но полезно. Пришлось утихомирить совесть и подыграть нашим желаниям.

− Можно вас, после работы, проводить… Никто не будет мешать, и я все расскажу.

Алиса смутилась, но согласилась. Да и как было не согласиться, она внутренне плясала от предложения. Я стыдливо отвел глаза.

После перекура наши соседи возвращались к своим чертежным «стойлам». Наша беседа смялась, и я пошел стирать жирный карандашный зигзаг с чертежа.

Так я стал слугой двух господ. Магии и увлечения переходящего в любовь. Время на новое увлечение пришлось отщипывать от сна, работы и, даже, от чародейства. Учитель спокойно, как к чему-то неизбежному, относился к изменениям в подопечном. Он только не зло посмеивался и по-прежнему приобщал к таинствам природы.

Исчезло единство цели, и тяжелее давался «резонанс», так учитель называл настроенность на предметы, природные явления, живые души. Когда психика органично подлаживается под нутро исследуемого объекта, то затем легко может изменять и его естество. И это прекрасно и опасно одновременно. Опасно вирусом гордыни, а он питается восхищенной толпой и переоценкой себя. За гордыней следует вседозволенность Люцифера. Вот почему высоко эрудированный специалист, дающий фору многим в медицине, философии, психологии, прячет таланты за личиной истопника и дряхлого старика. Да, он древен, как Мафусаил, но не дряхл. Его старческие немочи − маска и игра. Если было сложно добиваться «резонанса» в учебе, то он всегда спонтанно возникал во время наших с Алисой встреч и даже случайных взглядов. И мы все больше сближались, уверенно идя к любви. А однажды она пригласила к себе домой.

Мы примостились рядышком, на диване, и я узнал Алисину историю. Ее родители погибли в автокатастрофе два года назад. Сердце разрывалось от жалости и я, как мог, хотел опекать сироту, защищать от невзгод, дарить радости. После знакомства с семейным альбомом, она взялась за скрипку.

«Может со скрипкой он меня заметит и оценит, − мечтала Алиса. − Он все может, гений… ах, хоть бы скрипка дала оторваться от убогости. Он меня, примитивную, совсем не замечает. Не подведи смычок».

Для любителя, Алиса играла прилично, но для хорошей музыки еще необходим толковый инструмент. Скрипка оказалась вроде неплохой, но бездушной, она не излучала внутренний свет. Лишь отражала лакированными боками блики лампы. Да и кто вдохнет искрящуюся душу в инструмент, сработанный обезличено, поточным способом, на фабрике в Москве.

Алиса, не доиграв Дуранте, побежала на свисток чайника из кухни.

«Опозорилась! Пиликала, как первоклашка. Вытри слезы. Вот так. Теперь немного пудры. Вот, можно и кофе заняться».

В отсутствие Алисы, занялся диагнозом скрипки. Верхняя дека сработана, как положено, из ели, но она оказалась рыхловатой − гасила высокие тона. Нижняя − палисандровая, но с несколькими точками высокой механической напряженности. Вот почему скрипка зачастую срывалась в резонанс, противно дребезжала. Все остальное: гриф, струны, дужка, подставка выдержало критику. Даже лак был в норме. На подбородник, мостик, струнодержатель, колки вообще не обратил внимания. Они не резали глаз дисгармонией.

Сосредоточился, и поток энергии ворвался в мертвый инструмент, меняя молекулярные связи, напаивая жизненной силой. Спустя минуту скрипка ожила, засветилась.

Алиса принесла дымящийся кофе и сразу что-то почувствовала. Все же и у нее есть Дар. Поставила чашки на столик, взяла смычок и скрипку.

«Странно. Лак посветлел? Потеплела? Ну, выручай старушка!»

Чистая гамма не резала слух и малейшими интонациями, Алиса подозрительно глянула, но быстро обо всем забыла, слилась с инструментом. Даже их ауры переплелись в одну. Времена года волшебника Вивальди выплеснуло в комнату. Я расслабился и утонул в сказочной музыке. А она не могла успокоиться, дурманила счастливого утопленника экспромтом немыслимых сочетаний Моцарта, Дуранте, Альбинони, Вивальди… Время и пространство исчезли.

Не знаю, сколько прошло времени. Медленно, медленно просыпался от сладкого дурмана, а она, счастливая и изумленная, благодарила взглядом, мыслями, душой.

«Получилось! Все получилось! Чудо! Это он. Он исправил скрипку − больше некому. Ох, как она поет!»

− Как тебе удалось?! Ведь это ты? − Алиса показала смычком на скрипку. − Ты ее заворожил? Правда?

С завороженной скрипки и началась детективная история в стиле триллера. Фабричный инструмент сравнялся с работами великих итальянцев. Творения Гварнери, Страдивари, Амати были лучше лишь именами своих творцов. У нее оказался индивидуальный, чистый, сочный и звонкий голос. Он был услышан и достойно оценен. Виртуозы-скрипачи, перекупщики, меценаты наперебой торговались за мое совместное с Москвой создание. Но щедрое долларовое счастье неизменно разбивалось об Алисино нет. Зеленоватые миражи росли, накатывались новой волной заманчивых грез, и все повторялось сначала.

Впрочем, хватит о скрипке. Лучше обо всем по порядку. Начну с Алисы. Сначала ее толкало на наши встречи простое любопытство, жгучая тяга к непознанному. 0на смотрела на меня настороженно, но постепенно ее шипы тупились, а наши души все больше сближались, подлаживались друг под друга. Время учило сливаться в одно целое… нам хватаю лишь переплести взгляды. Мы попали в цепкие руки могущественной любви, но, боясь утратить привычные элементы свободы, не признавались себе в этом. Особенно консервативной была Алиса, правда я ее не торопил, пусть разберется в себе сама. Даже старался не подглядывать за ее мыслями, не подталкивал в решениях. Правда, сердце стучало в ее такт. Ее боль была моей. Незримая нить всегда связывала нас, и всегда был готов прийти на помощь. Лучше бы обошла стороной такая нужда.

Правда, желания так редко послушны нам. Светлые дни чуть-чуть прорисуются в буднях, как сменяются серой или в зебру полосатой реальностью. Эта ночь нарядилась в самое черное из черных платьев.

… Тревога кошмарным молотом вбила в кровать. Упругий латекс подбросил над простынями. Я проснулся, по-рыбьи хватая воздух, обливаясь потом. Еще не пришел в себя, как новый поток тревоги сжал сердце. Я понял, в чем дело − Алиса!!!

Как был, в трусах и майке, спрыгнул на пол. Я спешил, очень спешил, и боялся за нее. Выскочил из подъезда, глотнул ночного морозца, собрал волю в кулак и выплеснул приказ: − «Не убивать! Убивать опасно! Не убивать!»

− Эй, Пузо, − подчинился в далекой, Алисиной, квартире грабитель, − Мокрое дело нам ни к чему… Не режь девку.

− Зачем свидетель? − не согласился Пузо.

Раньше никогда не приходилось отдавать мысленно приказы. Механика их понятна, но не проверена, и я