До особого распоряжения - Борис Пармузин

Самые верные друзья - немцы. Верным друзьям нужно знать положение англичан в Индии, количество

войск.

В выполнении задания должны помочь люди Махмуд-бека, находящиеся в Калькутте. Махмуд-бек дал

адреса дервишей и пароль.

Разговор происходил в присутствии капитана Дейнца и произвел на гитлеровца большое впечатление.

Далеко заползли туркестанцы. Осмотрительные люди.

Махмуд-бек представил, как к английским агентам заявятся нежданные гости с поручением от

«верного друга» великой Германии.

Самый старший, тридцатипятилетний купчишка, впервые встретившийся с иностранцем, неловко

крутил в толстых пальцах сигарету, которой его угостил капитан. Два молодых джигита, потерявшие на

чужбине и состояние, и отцов, были злы, готовы идти хоть на край света.

Ушли эти люди в Индию в скромной одежде паломников, каких много на дорогах Востока. Никто не

заметил их исчезновения. И никто никогда не вспомнит о них.

Назим не понимал всего, что происходит вокруг. Он знал только одно: ему желают добра. Юноша

повзрослел, вытянулся. Над губой легла черная полоска. Только плечи были узкими да слегка

ссутулилась спина. Всерьез Назим не работал. Аскарали не хотел привлекать внимания к способному

юноше. Местные ювелиры как с цепи сорвутся, затянут юношу в свои сверкающие лавчонки, тогда

исчезновение Назима может вызвать лишние разговоры.

Юноша был вроде мальчика на побегушках у Аскарали.

Салим уже несколько раз побывал в конторе оптового купца: присматривался к юноше, с которым

предстояло пройти нелегкий путь. С трудом скрывал радость. Ему было как-то не по себе в присутствии

Аскарали и Махмуд-бека. Он пытался как бы вознаградить их - рассказывал им веселые истории о

94

последних чудачествах муфтия Садретдин-хана. Аскарали и Махмуд-бек искренне смеялись. Но им-то

еще оставаться здесь.

Салим чувствовал, как накаляется обстановка в городе. Он заучивал имена курбаши, цифры,

показывающие подлинное количество воинов ислама, расположение становищ, эмигрантских аулов,

имена немецких разведчиков, военных специалистов - короткий, обстоятельный доклад в Центр.

- Не бросай парня, - сказал Аскарали. - Ему нужно во многом разобраться, многое понять.

- Он будет учиться.

- И ты будешь, - твердо сказал Аскарали.

- Мне уже под тридцать, - вздохнул Салим.

- Все равно. Кончится война - пойдешь учиться. Кстати, перстень возьми. Сберегите его.

- Может, оставите... На всякий случай!

- Нет. - Аскарали повертел перстень, в который раз посмотрел на верхушки тонких тополей.

Колышутся веточки под заходящими лучами солнца. Где-то далеко-далеко - снежные горы.

Махмуд-беку приснились золотые тополя. Но даже сон этот не дали досмотреть. Стучался сосед

Суэто-Ахмаджан. Ночной визит мог быть вызван исключительным событием.

- У меня гость, - сообщил Ахмаджан.

В комнате сидел местный чиновник. Ахмаджан не стал его представлять, а коротко сказал:

- Послушайте, господин Махмуд-бек.

Чиновник рассказал, что два часа назад состоялось первое заседание нового правительства

Туркестана. Заседание проходило на квартире Саида Мубошира. В числе присутствующих находился

толстоватый немецкий офицер в очках.

- Капитан Дейнц, - пояснил Суэто-Ахмаджан.

- Что бы это значило? - растерянно спросил Махмуд-бек.

- Ему нужно заплатить, - японец глазами показал на чиновника.

- Сейчас, сейчас, - заторопился Махмуд-бек.

Он не мог прийти в себя.

Когда чиновник, кланяясь, вышел из комнаты, Суэто зло сказал:

- Немцы путают все карты. Они слишком рано затеяли опасную игру. - Сдержанный Суэто выругался.

Приближался рассвет. Перед домом, надрываясь, выла собака.

Из рукописи Махмуд-бека Садыкова

Девятого мая, в Праздник Победы, людьми владеет и радость, и печаль. Пожилая женщина идет с

цветами, а в кулаке мнет платочек, мокрый от слез.

Знакомый фронтовик пожаловался мне, что утром дала о себе знать рана. Давным-давно

зарубцевалась. Вдруг через четверть века - острая боль.

Тревожат раны, и кинокадры, и звуки фронтовых песен, и даже бодрый походный марш.

Девятого мая к могилам солдат приходят тысячи людей.

У пионера между бровей появляется строгая морщинка. Рядом я слышу едва сдерживаемое глухое

рыдание. Кого на войне потеряла эта женщина?

Склоняет голову ветеран. По его медалям нетрудно определить боевой путь: Москва - Вена - Прага.

Сколько осталось на этом пути холмиков со скромными пятиконечными звездами...

Тогда, прощаясь с друзьями, солдаты не плакали.

Легкий звон орденов и медалей. Ветеран поднимает руку и неловко, по-мальчишески, кулаком

проводит по щекам.

Он замечает меня.

- Вот как получается, - смущенно говорит фронтовик. Взглянув на мой орден Красного Знамени, он

замечает: - Редко носишь, а зря.

Орден я получил пять лет назад: в связи с двадцатилетием победы над фашистской Германией.

- На каком пришлось, браток?

- Пришлось, - неопределенно отвечаю я.

Мы смотрим на ровный строй пионеров. Над ними у ограды поднимаются тополя. Утреннее солнце

осветило верхушки.

- Золотые тополя, - невольно говорю я.

- Какие? - удивляется фронтовик.

- Да так...

Он больше не стал задавать вопросов.

Здесь, возле солдатских могил, у каждого свои воспоминания.

СЧИТАННЫЕ МИНУТЫ

За подобным дастарханом эмигранты не сидели давно. От горячих лепешек, сдобных и слоеных, с

тмином, с кунжутным семенем, шел неповторимый запах, напоминая о далеких днях.

95

На блюдечках лежали куски халвы - ореховой, медовой; зульбия - из тонких слоев теста; занжибал - с

примесью кофе; парварда - во вкусе которой вместе с сахаром давал себя знать и перец. Матово

поблескивал нават - твердый комковый сахар, лежали в ярких бумажках чужеземные конфеты.

Чайники то и дело поднимались над дастарханом, чтобы через минуту тяжело, степенно опуститься

со свежим ароматным напитком на с трудом отыскиваемое свободное место, потому что уже появилась

еще одна тарелка с пирожками, с колечками казы - конской колбасы.

За дастарханом сидели члены только что сформированного правительства Туркестана. Премьер-

министр Саид Мубошир угощал своих верных друзей. Самый молодой член правительства - министр

просвещения Рустам Джумабаев разливал чай и, как приближенный к главе, к его дому, приглашал,

протягивая руку к дастархану:

- Пожалуйста, уважаемые, пожалуйста.

Пальцы мелькали над дастарханом. Сухие и скрюченные, толстые и жирные. Все они жадно, цепко

хватали колбасу, пирожки, куски холодной баранины. Нетронутыми оставались орехи и фисташки.

Пожелтевшие, гнилые зубы напрасно пытались разгрызть крепкую скорлупу. Даже фисташки с

трещинкой на бочку не поддавались таким зубам. Вспомнив молодость, гости брали по два ореха,

сжимали в кулаке. Орехи соскальзывали, вырывались.

Рустам подносил чай, разливал, подавал пиалы, улыбался старшим. Не догадывался, что старшие, не

сговариваясь, пришли к выводу: выскочка, интриган.

- Уважаемые господа! - торжественно произнес Саид Мубошир. - Пожалуйста, угощайтесь.

И все наперебой стали протягивать руки к широким блюдам, приглашая друг друга.

- Пожалуйста!

- Пожалуйста!

Тонкий серпантин нарына заскользил из пальцев в бульон. Пошли по кругу чашечки с приправами -

гранатовым соком и уксусом.

Угощение затягивалось.

Деловая часть сегодняшнего собрания была более краткой. Распределяли портфели министров

легко. Для каждого вроде нашлась подходящая должность в новом правительстве. Человек, получивший

должность, принимал поздравления, но нередко в то же время думал: «Обидели! Самые жирные куски -

казна, земледелие, вода, хлопковая промышленность, железная дорога - себе захватили!..»

Должности поменьше, менее доходные, вроде министерства просвещения, достались молодым и

промотавшимся людям.

Саид Мубошир произнес речь, призвал к сплочению.

В деловой разговор не ввязывался большой немецкий гость. Рустам переводил речи, представлял

новых министров. Капитан Дейнц протягивал руку, пожимал ладони. Слабые, крепкие - всякие.

С обеда, сославшись на дела, Дейнц ушел. Его присутствие немного сковывало курбаши, баев,