Одушевленный ландшафт. Сборник статей - Коллектив авторов -- География, краеведение

«Я» в контакте с чем-то. Вспышка молнии и гром небесный порождают движение во мне, мое «Я» при этом затронуто, что, на мой взгляд, и есть личностный смысл происходящего.

В условиях ландшафтной аналитики мы не столько познаем природу, сколько узнаем в себе то, что находим в природе или она производит в нас. Мы, конечно, временами отражаем природу, но это не обязательно значит, что мы подражаем ей.

Быть может, прежде губ уже родился шепот

И в бездревесности кружилися листы,

И те, кому мы посвящаем опыт,

До опыта приобрели черты.

(О. Мандельштам)

Да, речь идет о том, что мы именно посвящаем опыт, а не просто выводим опыт жизни из созерцания или понимания природы. Что-то в нас с природой совпадает и так…

Так вот, давайте примем, что даже тогда, когда при этом вспоминаем что-то, то это не просто повтор чего-то, — это порождение нового, того, что рифмуется с природой. Здесь то, что условно может быть названо слиянием. Жаль только, что «правильных» слов для обозначения этого «общения», как производства общего с природой, — что таких слов еще нет, если, конечно, иметь в виду науку, а не поэзию. А может быть, такие слова и невозможны в силу несводимости природного к знаковому и символическому? Ведь слова должны схватывать суть «объекта», а здесь как?

Как-то, вы знаете, одной ученой даме я жаловался: не могу найти слова для обозначения того, что происходит в глубоком контакте с природой, когда мы, например, входим в океанскую волну, — как это назвать? «Предметной деятельностью» не назовешь, «самопостижением», «когито» — тоже нет, «общением» как коммуникацией — тоже с натяжкой. Говорят, у японцев есть хорошее слово… Дама покраснела и сказала: «…Соитие».

А что? Хорошее слово!

Postscriptum

Игорь Сид

Одушевленный ландшафт: пролегомены к фитософии

…Говорили эти холмы и камни, но они не видели ни меня, ни проходивших здесь в течение тысяч лет кочевников и воинов, чьи движущиеся тени были такими же призрачными и случайными в гаснущем вечернем свете, как и я. Стоический монолог адресовался ни к кому, как вой ветра, как шорох радиопомех, как песня-мычание человека, закопанного по шею в песках… Jacaranda Help me out tomorrow[16]

1

В одной из работ Василия Налимова[17] [Налимов 1993] вкратце описывается тысячелетняя жизнь типичной морской бухты. Ландшафт этой бухты под воздействием стихий — ветровой эрозии, постоянного притока волн, приливов и отливов — постоянно меняется. Меняются в течение сотен и тысяч лет, в каком-то непонятном нам таинственном ритме, очертания этой бухты. За всем этим можно усмотреть какие-то простые, примитивные элементы субъектности, рефлексии, волеизъявления. «Как выстроить себя?» — вопрос, который непрестанно решает эта бухта, — нечто несводимое ни к части океана, ни к части прибрежного ландшафта.

«Такова уж биожизнь», как писал поэт Виктор Коваль[18].

2

Геопоэтическому тексту, фрагмент которого оказался здесь чем-то вроде эпиграфа, недавно исполнилось двадцать лет [Сид 2002][19]. Задолго до каких-либо возможных догадок и попыток научного анализа, на уровне базовых, почти зоологических эмоций когда-то пришла уверенность: пейзаж может быть посланием. Фрагмент начинался так:

Маленькой компанией мы шли на закате холмистой степью к северному побережью Керченского полуострова, к заливу у села Мама Русская. Простор был теплым и ласковым, о дневном зное как бы не помнилось, море еще не показалось вдалеке. И мною постепенно овладело почти мистическое — нет, не чувство, а ощущение, физиологическое ощущение единства с геологическим пространством вокруг. Во мне всё отчетливее звучал некий древний голос, зов — не зов, какая-то длинная, ВЕЧНАЯ монотонная фраза не из слов, а, может быть, из биотоков…

Таким образом, автор недвусмысленно утверждает, что получил некий месседж от ландшафта. Сам месседж и его содержание остались как бы за скобками, была просто проба вербализации ощущений, которые посетили автора при путешествии через определенный ландшафт. Говоря современным языком, автора отчего-то заинтересовали в первую очередь не данные месседжа, а его метаданные.

К особой роли метаданных в сигналах от ландшафта мы еще вернемся.

3

Итак, биографический факт гласит, что ландшафт, воспринимаемый в повседневной жизни как скромное обстоятельство места, способен в каких-то иных контекстах — например, в путешествии — превращаться в подлежащее или даже в сказуемое. Нам остается это предложение, эту фразу не из слов услышать и разобрать.

4

С той нехитрой мыслью, что, исследуя мир (или любой объект в нем), человек исследует в конечном счете, если не исключительно, самого себя, спорить — дело неблагодарное.

Если мысль эта хотя бы отчасти справедлива, то, даже пытаясь ее опровергнуть, мы максимально приблизимся к идеалу самопознания. Если она неверна, то дуга саморефлексии полуавтоматически разгибается вовне, и то, что ты считал тобой, на самом деле оказывается «остальным миром». В итоге этот окружающий тебя (или включающий тебя при необходимости) мир опять же упрямо и неизбежно познаёт самоё себя.

В лингвистическом плане сие означает, что рождающиеся в языке новые термины и понятия, говорящие о любом новом явлении в любой сфере и на любом уровне реальности, сообщают нам нечто новое прежде всего о нас самих. Поэтому в процессе работы над Словарем культуры XXI века[20], включающем в себя лексемы из самых разных (и зачастую очевидно далеких от антропологии) сфер жизни, дуга рефлексии полуавтоматически согнулась на самоё себя, и инициаторами проекта была основана при философском факультете МГУ Лаборатория по изучению человека и культуры XXI века.

Таким образом, изучаем ли мы окружающий мир или самих себя, так или иначе первым подспорьем в работе могут стать для нас наиболее значимые неологизмы.

5

Продуктивный случай «вопроса, содержащего в себе ответ». Сформулированная в виде артистически-легкомысленного, казалось бы, оксюморона (Одушевленный ландшафт) концепция диалогического проекта, в который автор был приглашен, оказалась ключом сразу к нескольким разрозненным наблюдениям и вопросам, подспудно тревожившим его последние годы.

В числе этих проблемных пунктов и были некоторые из неологизмов, собранных в ходе коллективной работы над Словарем культуры XXI века, такие как польдермодель, синрин-ёку, фитософия и др. И до этого момента не хватало именно подобной «точки зрения», некоего belvedere, откуда можно было бы увидеть одновременно все пункты и усмотреть в них некую общность.

«Одушевленность ландшафта», даже если это чистая метафора, — в любом случае метафора его субъектности. И в любом случае метафора подразумевает возможность в том или ином формате коммуникации с этим субъектом.